Первое Дерево - Стивен Дональдсон

— Кто-нибудь из вас слышит звон колокольчиков?

— Каких колокольчиков? — нахмурилась Первая.

На лице Красавчика отразилось удивление: судя по всему, он, как и его жена, просто не понял вопроса. Мечтатель отрицательно помотал головой. Бринн слегка пожал плечами.

Хоннинскрю, словно размышляя вслух, тихо сказал:

— Элохимы не считают себя музыкальным народом. За все то время, что я пробыл у них, мне ни разу не довелось услышать ни песни, ни звука музыкальных инструментов. И ни в одном сказании Великанов об Элемеснедене нет упоминаний о колокольчиках.

Линден издала тихий стон. Снова она одна в своих сверхощущениях. Уже без всякой надежды она обернулась к Ковенанту.

Но тот словно не слышал ее. Как громом пораженный, он застыл, не отводя глаз от хрустального фонтана источника и машинально теребя кольцо.

— А ты, Ковенант? — спросила Линден.

Он не ответил. А вместо этого, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

— Они думают, что я ошибаюсь. Но я не для того прошел такой длинный путь, чтобы услышать от них это. — Он скривился, показывая, насколько ему не по душе распределение ролей, которое им навязали элохимы. — Ладно, пусть все идет, как идет. Ты — Солнцемудрая, значит, тебе и идти первой.

Линден хотела возразить: дескать, никакая она не Солнцемудрая, — может быть, это его успокоило бы или хоть немножко пригасило костер бушевавшего в нем гнева. Но вновь из смутного опасения непоправимой ошибки она промолчала и, сделав глубокий вдох, с опаской ступила в прозрачную струю.

Теплая зудящая волна побежала по ногам вверх, и Линден, вздрогнув, чуть не выскочила из воды. Но, взяв в себя в руки, поняла, что это странное ощущение абсолютно безвредно. Поверхность кожи слегка покалывало, словно по ногам ползали муравьи. Линден вдруг сообразила, что может простоять здесь довольно долго, прислушиваясь к своим ощущениям, и, сделав еще один вдох, мужественно двинулась вперед. Через несколько шагов она достигла известняковой стены и с помощью Кайла полезла наверх.

Как только Линден вступила на верхнюю площадку, все чувства ее настолько обострились, что она почувствовала себя угольком, брошенным в топку. Колокольчики теперь уже не только в голове, а со всех сторон вызванивали какой-то сумасшедший котильон. Кровь закипела, воздух воспламенился, и мир поплыл перед глазами, завертевшись каруселью.

А уже в следующее мгновение Линден оказалась в ошеломляюще прекрасной стране.

Она глотала воздух ртом и не могла оторвать глаз от открывшегося ей изумительного пейзажа. Известняк и источник исчезли без следа.

Над ее головой раскинулось перламутрово-опаловое небо, светившееся само по себе: ни солнца, ни луны на нем не было. Не было и линии горизонта, хотя у Линден никак не укладывалось в голове, как это может быть. Но ей оставалось только смириться и поверить своим глазам. Все вокруг было озарено мягким теплым светом, совмещавшим в себе нежность луны и ясность солнца, ночную неопределенность и отчетливость дня.

Линден не знала, куда смотреть; все было удивительным, чудесным и не имеющим названия. Рядом с ней росло стройное деревце из чистого серебра. Но оно было живым; листья его, словно бабочки, рассыпая снопы разноцветных искр, сверкая и звеня, кружились в танце вокруг ветвей. Все деревце было в мерцающем мареве серебристых бликов, словно принцесса в подвенечной фате.

С другой стороны бил фонтан из разноцветных струек воды и света.

Откуда-то прискакал странный меховой шарик и вдруг взорвался фейерверком из цветов. Воздух наполнился ароматом пионов и амариллисов.

В небе кружились диковинные птицы, издававшие невообразимые трели и фиоритуры. Они словно исполняли какой-то сложный танец, слетаясь на мгновение в стаю, которая тут же превращалась в огненный столб, висящий в воздухе, или разлетаясь, как стекляшки калейдоскопа, по всему небу. Нет, не стекляшки — драгоценные камни: рубины, сапфиры, изумруды, складывающиеся в созвездия на перламутре небосклона. Нет, не рубины, сапфиры и изумруды, а бабочки всевозможных оттенков многокрасочной метелью, хвостом кометы, ураганом звенящих искр пронеслись над головой и растаяли без следа.

Даже холмик, покрытый блестящим дерном, на котором стояла Линден, не оставался в покое ни на минуту, а все время менял форму, подпрыгивал, вертелся, открывая перед ее удивленным взором все новые и новые чудеса: огромные статуи из воды; кустарники, покрытые всевозможными цветами самых фантастических форм и расцветок; мраморные анфилады, ведущие из ниоткуда в никуда; животные, точно птицы, взмывающие в небо и плавно, как снежинки, спускающиеся на землю; быстрокрылые малахитовые создания, вьющиеся кругами, квадратами, треугольниками; подсолнухи высотой с Великана, с толстыми, как черепица, лепестками.

И повсюду, повсюду звенели колокольчики. Их перезвоны, переборы сплетались, как гобелен хрустально-металлического музыкального языка самого Элемеснедена.

Линден не могла все это воспринять и оценить, да и не пыталась, а только смотрела по сторонам жадными глазами. Ее нервы были так туго натянуты от всего произошедшего с ней сегодня, что, когда позванивающее рядом серебряное деревце вдруг трансформировалась в Чанта, она с криком отпрянула. Это оказалось уже выше ее сил.

Все это?.. О Боже!

Словно подтверждая ее невысказанное предположение, стайка скворцов, порхнувшая к ее ногам, взвилась вихрем и превратилась в Дафин.

— Адово пекло и кровь! — раздался над ухом у Линден прерывающийся от изумления голос Ковенанта, и она, наконец, вспомнила о своих спутниках.

Обернувшись, она увидела, что все прибыли благополучно: и Великаны, и харучаи, и даже Вейн. Но за их спинами не было ни Коварной, ни мэйдана — они остались где-то в другом мире.

На секунду Линден застыла, ошеломленная этим открытием, но Ковенант, стиснув увечной рукой ее локоть и спросив: «Что все это значит?», заставил ее собраться с мыслями.

— Это элохимы, — ответила она, цепляясь за него, как за якорь, в этом сумасшедше меняющемся мире. — Все, что ты видишь, это — элохимы.

Хоннинскрю подтвердил ее слова кивком, словно воспоминания и надежда сдавили ему горло.

Красавчик беззвучно смеялся, со счастливым изумлением глазея по сторонам. Но лицо его жены было угрюмо — Первая сознавала, что теперь, когда они перешли границу клачана, возвращение уже не зависит от ее отваги или скорости, с которой она орудует мечом. А значит, нужно быть все время начеку, чтобы не оскорбить кого ненароком. В глазах Мечтателя застыла боль — похоже, он боролся с собой, ибо не мог позволить себе восхищаться красотами этого мира, когда перед его внутренним взглядом неотступно стояли картины раны Страны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});