Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

приборов, шарканье метавшихся с подносами слуг и громкий говор. Под ногами слегка скользил гладкий холодный пол, шероховатости на стыках между каменными плитами были почти незаметны. Внезапно Арлетте стало неловко. Плясать босиком на таком полу перед всеми этими душистыми пышными дамами… И трико старое, сто раз штопаное-перештопаное. Хорошо, что юбчонка новая. Давненько они в замках не работали.

Все сомнения прервал Бенедикт.

– Главный стол там, – прошептал он, разворачивая её в нужную сторону, – там хозяин, жених и невеста. Сорок шагов. Комплименты, поклоны – всё туда. Прочие столы в два ряда по бокам. Между крайними – двадцать шагов. Места хватит. Работаем как обычно. Потолки высокие. Могли бы и перш взять.

– А твоя рана? – вполголоса возразила Арлетта, знавшая, что за собственным шумом почтеннейшая публика её всё равно не услышит, – перш ты сейчас не удержишь.

– Довольно болтать. Allez.

Арлетта вздохнула, расправила непривычную пышную юбку и стала считать. Раз-два-три – четыре переворота вперёд, поклон, комплимент. И всё пошло своим чередом. Она крутила свои финты, взбиралась на плечи Бенедикта, бросала шарики. Почтеннейшая публика продолжала беседовать, жевать и стучать посудой, но это нисколько не мешало. Немного мешала музыка. Лотариус и его люди номер не знали и подавали не в такт. Ну, где же ты, двоедушник – Божеское наказание, где твоя арфа? И арфа послушалась, вступила. Вкрадчиво, негромко, лёгким прозрачным аккордом, но как-то так получилось, что через минуту весь оркестр поплёлся за ней, как стадо тупых баранов за умным козлом, а потом и зашагал, бодро чеканя шаг, как рота лихих гвардейцев.

– Импосибль, – хмыкнул Бенедикт, – ишь чего вытворяет. Лотариус его прикончит. Без соли съест. Пляши. Пляши одна, как в Чернопенье.

Ну отчего же не сплясать. Пол ровный, места много и дождик сверху не капает. Раз-два-три. Глиссе налево – глиссе направо – батман – пируэт. Спину прямо, подбородок держать. «Будь дамой, – сказала арфа. – Юной влюблённой дамой в прекрасном длинном платье. Длинном, как долгий прозрачный сон, прозрачном, как подсвеченный солнцем туман. Иди ко мне, – сказала арфа, – я жду тебя. Жду на другом конце высокого зала, полного света звёзд и сияющего тумана. Иди ко мне. Иди по звёздам. Я жду. Я дождусь». И Арлетта шла, скользила, летела, пока не оборвалась музыка.

Болтать и жевать они перестали. Должно быть, перестали давно. В наставшей тишине Арлетта застыла посреди зала и чувствовала, как все смотрят на неё. Подумала, ухватила подол новой юбки и сделала глубокий основательный реверанс.

Рядом оказался Бенедикт и живо повёл её прочь. Послышался торопливый шорох. Набежавшая служанка зашептала что-то, привстав на цыпочки.

– Никак невозможно, – отвечал Бенедикт, обращаясь вроде бы к ней, но так, чтобы благородные господа слышали. Самому шпильману с господами без крайней нужды заговаривать не следует.

– Прощенья просим. Не в голосе он. Простуда. – И потише добавил нечто про жару и холодное пиво.

Служанка хихикнула и убежала, а Арлетта вздохнула с облегчением. Петь проклятого колдуна не заставят. Однако что же это было? Он как будто в любви объяснился? Вот так, при всех важных господах… И кому? Ей, Арлетте, канатной плясунье в старом, до дыр протёртом трико. Чушь какая.

Но долго думать ей не позволили. Пришлось помогать Великому Магистру. Арлетта честно влезала в ящики, съёживаясь за перегородкой, появлялась и исчезала за зеркальной ширмой. Макс ловко направлял её, и всё шло своим чередом.

– За что тебя люблю, – прошептал он, втыкая шпаги в плоский ящик, из которого торчала улыбающаяся голова Арлетты, – так это за выдержку. Публика блестящая, половина из высшей знати, а тебе хоть бы что.

– Так я их не вижу, – хмыкнула Арлетта, выскальзывая из ящика и изображая общий поклон с комплиментом, – мне что принцы, что нищие – никакой разницы. Пусть хоть сам король там сидит.

– Там сидит сам барон Хемниц. В доспехах и при полном параде.

– А невеста в чём? – успела спросить Арлетта, балансируя на острие меча, который упирался ей точнёхонько в грудь. Тело параллельно земле, глаза красиво закрыты. По правде говоря, не такой уж он был и острый, этот меч, да и под трико кое-что подсунуто. Но публике об этом знать не обязательно. Смотрите и любуйтесь: чудеса престидижитации. Летающая сомнамбула.

– Платье блондовое на атласном чехле, – честно принялся описывать Великолепный Макс, не забывая делать пассы, – юбка украшена воланами, также и декольте, и рукава по моде в три четверти. Только никакие воланы ей не помогут. Разве что шлем с забралом. Но жених доволен, сияет как медный грош.

Арлетта не удержалась, фыркнула.

– А чего же он сияет?

– Выгодный брак. Я же говорил, высокая политика.

– Ага, политика. То и дело про неё слышу.

– Легкомысленная ты особа, – прошептал Макс, торопливо и низко кланяясь, – это ж союз против короля. Не будет нам удачи в этой стране.

– Почему?

– А потому, безголовая девица, что мира не будет.

Настало время лезть на канат. Наверху было хорошо. Тихо. Прохладно. Далеко от тяжких густых запахов замкового двора. Натянутый канат лёг под ноги привычной ровной дорогой. И можно было, наконец, подумать. Хитрый двоедушник со своей арфой сказал ей что-то или не сказал? И зачем сказал? И правда ли это? Должно быть, всё врёт. Разве можно верить двоедушнику и ночному брату? Кто ж поверит его лукавой арфе! Арлетта засмеялась и пробежала по канату просто так, для удовольствия. Потом, конечно, проделала всё, что положено: прошлась с завязанными глазами, шарики покидала, сплясала под визгливые звуки виолы. Арфа почему-то молчала. Неподалёку, должно быть на высокой замковой галерее, деликатно охали и ахали восхищённые дамы. Мужчины, выражая свой восторг, сдержанно аплодировали затянутыми в перчатки руками. Зато снизу со двора доносились свист и радостные вопли. Простая публика развлекалась вовсю.

Прыжок и полёт вызвали общий крик. Бенедикт поймал её отчётливо, точно, хотя и не удержался от стона. Рана всё-таки болела.

– Гран успех, – сказал он, – придьётся повторить.

– Так ведь ночь уже.

Арлетта чувствовала, что приятная вечерняя прохлада медленно, но верно превращается в ночной холод.

– Сейчас зажгут факелы. Вот если бы ты ещё научилась факелами жонглировать…

– И огонь глотать, – пробормотала Арлетта.

Горящих факелов она боялась. Когда-то пыталась научиться бросать – Бенедикт очень настаивал. Уронила, сильно обожглась, три недели не могла работать.

Но сегодня Бенедикт был не склонен потакать её страхам. На верхней площадке просто без разговоров сунул-таки в руки два тихо потрескивающих факела.

– Пляшешь с этим. И подольше. Пусть они чувствуют, что не зря деньги платьят.

Плясать Арлетта не стала. Просто прошлась туда-сюда, сделала несколько па, стараясь держать горящие просмолённые деревяшки как можно дальше от шёлковых крыльев. Наконец трещащая и шипящая дрянь потухла. Арлетта с облегчением уронила её, отсчитала шаги, натянула растяжки, прыгнула.

Что-то ударило в левое крыло. Треснула рвущаяся ткань. Канатную плясунью