Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

со временем пройдёт.

– Бе-едненький.

Вот как он это делает? Ну как? Ведь как смерть страшный. Веснушки, лишай, бородавки… Всё, что Бенедикт щедрой рукой на него налепил. Да ещё и хромой. Да ещё и презренный шпильман, с которым не только говорить, рядом стоять зазорно. А она воркует как голубица. Колдун, упырь, двоедушник. Или девица попалась какая-нибудь совсем завалящая.

На этой утешительной мысли они добрели, наконец, до прачечной, насквозь пропахшей щёлоком и сырой мыльной грязью. Верховодила там горластая бабка, которая, к счастью, оказалась жалостливой. Ах, бедненькая, ах, слепенькая, ах, худенькая какая, в чём душа… А спина-то, спина, ну прямо доска стиральная, все рёбра наперечёт. Арлетта всё терпела, втянув голову в плечи. Воды бы ведро, да, может, обмылок какой. Хотя на её бестолковые кудри ведра мало. И тут случилась маленькая удача. Или колдун проклятый наворожил. Самого его живо выставили наружу, а Арлетту раздели и сунули в огромное каменное корыто, на дне которого ещё плескалась вода, не то чтобы горячая, но и не ледяная, как в колодце. В тёплой воде Арлетта не мылась с детства, со времён мамы Катерины.

Здешняя бабка подошла к делу отмывания «глупого ребёнка», как к стирке. При этом почему-то решила, что слепая девчонка до того беспомощна, что и помыться сама не может. С Арлетты живо содрали все слои новой и старой грязи, только что на стиральной доске не тёрли и щёлоком не поливали. Собравшиеся тётки всё причитали по поводу худобы, ссадин, натёртой поясницы, торчащих рёбер и синяков. Откуда взялись синяки, Арлетта не помнила. Мало ли что бывает в дороге. Но причитания, чужие руки, чужие взгляды – всё вытерпела ради дела. Наконец, вырвавшись из могучих рук прачек, обтёрлась нижней рубашкой, да её же и нацепила на себя. На теле высохнет. Слегка поморщилась от запаха, но другой рубахи у неё не было. Юбку и кофту тоже пришлось натянуть грязные. Нельзя же ожидать, чтобы благородные прачки господина Хемница стирали одежду какого-то шпильмана. И так доброту проявили неимоверную, так что Арлетта униженно поблагодарила и сама нашла дорогу к двери, пошла на голос ночного брата, который всё это время проворковал с новой знакомой. Небось и свидание ей успел назначить. С него станется.

– Про что же представление будет? – допытывалась та, зазывно хихикая.

– Про то, – решительно влезла в разговор Арлетта, – поём и пляшем. Делаем разный трюк. Пошли отсюда.

И он послушался. Чужой девице больше ни полслова не сказал, хотя, может, подмигнул или улыбнулся, кто его знает.

– До повозки доберёмся, платье мне отдашь, я вычищу. Негоже по замку в таком виде ходить.

Арлетта споткнулась и едва не упала, утащив за собой и ночного брата. Ну ничего себе.

– Ты?! Зачем? – фыркнула она. – Зачем ты меня обхаживаешь? Боишься, что выдам?

– Нет.

Уверенно так сказал, наглец, спокойно, будто иначе и быть не может.

– А зря, – решила уколоть его Арлетта. – За тебя уже четыреста золотых дают. За неделю награду удвоили. Нам деньги нужны.

А он засмеялся и прижал её к себе гораздо сильнее, чем требовалось для опоры. И вывернуться нельзя. Упадёт, потом поднимай его. Вор! Вор и колдун!

– Снова и опьять, – ворчал Бенедикт, – всьякий раз тебья умолять. Вначале публикум в зале развлекать надо.

– Петь не буду.

– Красивый зал, благородных дам якобьи сельёдок в бочке. Отчего же не пьеть?

– Во-во, – мрачно отозвался ночной брат. – Благородные дамы и кавалеры. Я там узнал кое-кого. Значит, и они меня узнать могут, не в лицо, так по голосу.

– М-да, – смирился Бенедикт, – кто тебья однажды слышал, тот не забудет. Но сыграешь?

– Зачем? Тут музыканты получше меня найдутся.

– Почему в зале? – спросила Арлетта, сообразившая, что ей пытаются навязать лишнюю работу. – Канат над двором повесили, и будет с них.

– Затем, что господа пожелали развлечься во время пира. А канат роскошно повесили. Манифик! Как надлежит, от башни к башне. Дамы с галереи глядеть будут, кавалеры из окон, челядь снизу, со двора. Сам работать буду, чтоб уж без ошибок. Хорошие деньги обещали.

– А в зале что?

– Поломаешься. Шары покидаем. Спляшешь. Я думал, он споёт.

– Нет.

– Я есть понял. Но если нам меньше заплатьят, с тебья спрошу. А ты, Арлетт, Максу будешь ассистент. Помнишь, как раньше?

– Ага.

Шпильманы и музыканты собрались в укромном уголке между крепостной стеной и задней стенкой конюшни, который удачно отгородили повозкой. Здесь было тихо, спокойно. Под ногами поскрипывала жёсткая, но живая травка, и даже каким-то чудом проникали тёплые лучи предвечернего солнышка. На травке все и расселись. Лишь Арлетта, единственная дама в компании, королевой восседала на козлах.

Музыканты, которые околачивались в замке уже неделю и вполне освоились, проникли на поварню и, пользуясь всеобщей суетой, раздобыли еды деликатной, господской. Прихватили и вина, но шпильманы к нему не прикоснулись.

– После работы, – отрезал Бенедикт.

Арлетта решила, что петушиные гребешки под острым соусом – ерунда. Вроде съел что-то, а в желудке пусто. Куда лучше просто кусок жирной курицы, который ей достался однажды на деревенской свадьбе. Но бланманже понравилось. Всякий знает: сладкое значит вкусное.

– Не наедайся, – бурчал Бенедикт, – работать не сможешь. Опозоримся при гран персон. Взашей выставят. Да ещё этот пьеть не желать.

– Оу, ты поёшь? – с сомнением в голосе протянул Лотариус, концертмейстер и первая виола.

– Может, ещё и играешь? – оживились почуявшие соперника музыканты.

– Не пою, – отрезал ночной брат, – и не играю. На арфе бренчу маленько.

– Да ты не огорчайся, – смягчился Лотариус, – не всякий родится лабухом.

– И не всякому довелось учиться у великого Эбельтофа, – снисходительно добавил кто-то из труппы.

– Какой там Эбельтоф, – отмахнулся ночной брат, – я даже нот не знаю.

– Ничего, – Лотариус боялся конкурентов, но готов был покровительствовать бедным презренным шпильманам, – возьмём тебя на галерею, подыграешь. Бенедикт небось к тебе привык. Высокой музыки не понимает.

Бенедикт фыркнул, а Арлетта задумалась. Умеет же этот ночной брат всем нравиться. Пять минут поговорит с человеком и вертит им как хочет. Точно, двоедушник, коварный оборотень.

Долгого отдыха не получилось. Пришлось прямо тут, на травке, репетировать с великолепным Максом. Тот всё сокрушался, что Арлетта выросла и не может исчезать в таинственном ящике так легко, как раньше. Но ничего, справились. Арлетта сосчитала все шаги, все жесты запомнила. Хорошо бы научиться делать все сложные телодвижения быстро, не думая, но на это уже не было времени. В благодарность Макс отдал ей широкий шёлковый шарф, прощальный дар некой поклонницы, помог соорудить из него новую юбку взамен загубленной старой. Арлетта не очень обрадовалась. Старая, Катеринина юбка, была привычней, приятней. Но Макс заверил, что для замка она уже не годится.

В замковой зале пахло пряной господской едой, фряжским вином и притираниями. Виолы и флейты слышались откуда-то сверху. Ребята Лотариуса наяривали вовсю, но не могли заглушить стук