Влюбленный халиф - Шахразада

— О да, судьба юноши более чем печальна, — пробормотал Мераб.

— Ты, я полагаю, уже не мечтаешь познать любовь богини? — Насмешка в голосе Алима была вполне явственной.

— Должно быть, ее месть будет столь же страшной, сколь обжигающей будет ее страсть.

— Палка о двух концах, — с непонятной тоской пробормотал Алим. — Любовь всегда палка о двух концах… Помни это, друг мой.

Слова Алима заставили юношу содрогнуться. Чтобы забыть о них или хотя бы отвлечься, Мераб вновь уткнулся в раскрытую страницу.

Девушка выпрямилась перед богиней во весь свой небольшой рост и ответила гордым и спокойным взглядом на гневный, полный бешеного огня взгляд своей госпожи.

— Твое повеление, грозная Бастет, исполнено безукоризненно. Царица Ситатон жива и почивает, юный царевич родился здоровым, и повивальные бабки могут защитить его от всех страхов мира, включая и гнев богов.

Увы, эти слова сейчас были лишними. Богиню вовсе не интересовал родившийся сын фараона, не думала она и о жизни царицы. И потому каждое слово ученицы лишь распаляло ее гнев, превращая его в поистине обжигающее пламя.

И наконец этот миг настал. Жгучим огнем вспыхнули глаза богини, поток сверкающего пламени полился из ее рук. Столб необжигающего огня объял стройную Та-Исет.

— Отныне и вовек ты проклята, отныне и вовек я лишаю тебя твоего тела! Теперь ты будешь лишьскитающейся душой, навсегда лишенной любви и утешения. Никогда тебе не испытать страсти, никогда и никто не полюбит тебя, никогда и никто не возжелает тебя. Отныне и вовек ты — всего лишь душа…

И тут богиня запнулась. Ибо душу следовало бы куда-то поместить. Но под рукой не было ничего, способного стать прибежищем про́клятой, вечно одинокой души. И тогда богиня сорвала с собственной шеи дивный золотой медальон, щедро украшенный самоцветами и бирюзой, медальон, на котором улыбалась черная кошка — живой лик самой богини.

— Отныне ты, — вновь загремел голос Бастет, — лишь душа этого медальона. И да будет так вовек!

С последними словами богини огненный столб, заключивший в себе несчастную Та-Исет, втянулся в черный камень кошачьей мордочки на медальоне. Красным огнем вспыхнули глаза кошки. Но всего на миг. И теперь лишь черный агат блестел в восходящих лучах всесильного Ра — отца всех богов и вершителя судеб…

— Невеселая история… Пожалуй, я не хочу такой любви. Чтобы из-за меня остаться всего лишь душой побрякушки… Нет, пожалуй, страсти богов пусть остаются богам.

И вновь в тиши прозвучал все тот же безжизненный голос:

— Приди же и узнай…

Однако теперь его расслышал и Алим.

— Должно быть, какая-то богиня услышала о твоем желании… — Похоже, Алим хотел пошутить.

Но Мераб поднял глаза туда, где, по его мнению, могло оказаться лицо мага, и проговорил:

— Богиня… Мне кажется, что так может звать только богиня вечного сна. Или сама смерть, набросив яркие одежды, решила распахнуть мне свои объятия.

— Приди же и узнай… — услышал Мераб в ответ и понял, что этому призыву сопротивляться он не в силах.

Свиток двадцать второй

Мераб уже привык к тому, что из ниоткуда выходят и в никуда уходят жители его нового дома — удивительной страны Мероэ. Привык, что ответные письма родителей появляются прямо на стопке книг, которой в этот момент он собирается уделить внимание. Привык и к тому, что сам находит ответы на вопросы. Хотя, по привычке, которую воспитал в нем отец, по-прежнему советуется с четками. О нет, не советуется, лишь перебирает, однако вскоре к нему приходит понимание…

Итак, ошарашенный Мераб, перебирая четки, отправился в обитель мудрости, дабы узнать у воистину знающих мудрецов, что же такое происходило с ним вчера на закате и чей голос, страшный своей мертвенной холодностью и завораживающий своей глубиной, довелось ему услышать.

Алим, как обычно, сопутствовал ему. Однако сейчас не привычка двигала незримым магом, а всерьез разгоревшееся любопытство. Магу показалось даже, что еще пара-другая минут — и в воздухе появится его голова с горящими глазами. Так гнала его жажда познания.

Однако об этом маг не говорил юноше. Была и тайна, понять которую Алим не мог. Сейчас он чувствовал себя обычным смертным — таким же, как Мераб, юным человечком, который сам ничего понять не может, а потому бежит с вопросом к старшим.

Итак, Мераб спешил в «приют мудрости» за ответами на свои многочисленные вопросы. Но возле тех самых высоких белотелых колонн увидел он Максимуса — воина и странника. На лице давнего друга его отца гуляла странная улыбка.

— Да охранит тебя своей милостью Аллах всесильный и всевидящий! — привычно проговорил Мераб.

— Здравствуй, мальчик! — Максимус окинул юношу оценивающим взглядом. — Книги, свитки, в глазах огонь… Должно быть, юный мой друг, ты попал в страну своих грез.

— Похоже, что так, почтеннейший. А как сложилась твоя судьба? Я знаю, что мудрые правители страны Мероэ собирались предоставить тебе выбор…

— Так и есть, дружище, — Максимус пожал широченными плечами. — Более того, их предложение оказалось столь заманчивым, что я его принял. И вот теперь я, уже признанный житель страны Мероэ, стою здесь как болван и жду вестей… от себя самого.

— Ты говоришь загадками, достойный Максимус.

— Ага, парнишка. Вообще-то мне кажется, что я брежу наяву. И что бред сей столь интересен, что приходить в себя мне совсем не хочется.

Мераб, положа руку на сердце, иногда чувствовал себя так же: ему тоже не хотелось просыпаться — так интересен был его сон. Пугающ, но головокружительно интересен.

Видя, что юноша ждет разъяснений, Максимус продолжил:

— Сегодня на рассвете я вошел в стены сего приюта всех знаний мира. И… И меня разделили.

— Разделили?!

— Да, мальчик. Вот мы сейчас болтаем тут с тобой, поют птички, улыбаются прекрасные женщины… А в это время я, тот, отделенный, второй я, уже отмеряет шаги по подъемному мосту у границы заповедной страны.

Мерабу показалось, что Максимус заговорил с ним на каком-то странном языке: слова были все понятны, но смысл ускользал. «Быть может, — подумал юноша, — если я повторю вслух за этим достойным человеком, смысл его речей откроется мне?»

— Так, значит, от тебя отделили часть…

— А вот и нет! — совсем по-детски ответил Максимус. — От меня ничего не отделили. Эти удивительные люди из ничего создали второго меня. В тот момент, когда я увидел этого болвана, часть меня стала им… Я смотрел на себя самого двумя парами глаз и сам себе улыбался, как безмозглый дурачок.