Летят наши годы - Николай Почивалин

Одна такая ссора возникла из-за детей. Из Пензы, с весенней сессии заочников, Кочин вернулся поздним вечером. Оленька уже спала, постель старших была не разобранной.

- А где дети? - Валентин нахмурился.

- Сестра твоя заходила, к бабке увела. - Проверяя тетради, Лидия на минутку подняла голову. Там, наверно, и заночуют. Ну, как съездил?

Наташа с Татьянкой оставались иногда у бабушки на ночь, ничего в этом особенного не было, но в этот раз уставший и голодный Валентин вскипел.

- Черт знает что! "Наверно, наверно!" К Ольге бы ты так не отнеслась.

- Не стыдно тебе? - Из глаз Лидии брызнули слезы. - Житья не стало!..

Валентин швырнул портфель, выскочил на улицу. "Валяются там на полу, а ей дела нет! - раздраженно думал он, понимая всю несправедливость упрека и закипая от этого еще больше. - Назло приведу!.."

Тишина и теплынь майского вечера успокаивали; чем ближе подходил Валентин, тем медленнее становились его шаги. "Ладно, проведаю, как они там, и вернусь, - испытывая уже раскаяние, решил он. - Надо будет извиниться, опять сорвался.. Глупо как все..."

Дома еще не спали. Стукнувшись в сенках о низкую притолоку, Валентин ругнулся, сердито дернул дверь.

В ярко освещенной кухне, расчесывая распущенные мокрые волосы, сидела Светлана; по обе стороны, обняв ее, стояли Наташа и Татьянка.

Валентин успел только увидеть, как вспыхнули родные глаза, и, тяжело бледнея, прислонился к стене.

Сквозь шум в ушах и горячий туман дошел до него тихий голос:

- Здравствуй, Валя...

- А я всегда маму помнила, - сказала Наташа, с вызовом поглядев на все еще неподвижно стоящего отца.

Татьянка, и в свои семь лет не отличавшаяся многословием, погладила мать по плечу, подтвердила:

- Мама...

И все смешалось: теплые худые руки, стиснувшие Валентина, радостная тараторка Наташа, горькое и радостное всхлипывание матери: "Ну, и слава богу! Слава богу..."

Час спустя Валентин сидел на лавочке у дома, слушал, обхватив голову, Светлану; голос ее звучал спокойно, немного устало.

- ...Вызвали в Москву... принял меня... - Светлана назвала фамилию заместителя председателя Совета Министров. - Он, оказывается, хорошо знал папу. Сказал мне:

"Гордись, Света, отцом". А у самого слезы на глазах... Ну вот... На другой день дали мне квартиру, я на поезд и сюда. В четыре утра уеду...

Светлана дотронулась до руки Валентина, мягко попросила:

- Не обижайся, Валя. Детей я увезу.

- А я? - хрипло выдавил Валентин.

- Ты? - Пока Светлана напряженно молчала, Валентин слышал, как в темноте, ожидая ответа, больно и оглушительно колотятся два сердца. - Как хочешь, Валя...

Кочин стиснул руку жены, рывком поднялся.

- Через час вернусь.

Он шел, с трудом удерживая желание побежать, словно опаздывал к поезду, ни о чем не раздумывая, не колеблясь. Чертыхнулся едва не сбитый им прохожий, свирепо погрозил кулаком, высунувшись из кабины, шофер грузовика, едва не сбивший его, - все это не имело сейчас никакого значения.

- Поздно нынче, Валентин Алексеевич, - удивилась стиравшая на кухне соседка. - Я думала, только я так припозднилась...

Лидия и дочка спали; на столе ждал покрытый салфеткой ужин, лежала стопка проверенных тетрадей.

Выложив из чемодана прохладное, аккуратно сложенное белье, Валентин побросал в него попавшиеся на глаза платья дочек, свой пиджак. Бумаги под рукой не сказалось - пришлось выдирать лист из тетради. "Лида, пойми меня и прости. Олю никогда не брошу, она моя дочь".

И сразу, как от внезапного укола, оглянулся. Трехлетняя Оленька спала, подсунув под щеку ладошку, лоб у нее вспотел. Валентин откинул до половины одеяло, вдохнул теплый запах сонного тельца, бережно поцеловал. И, ничего не видя, шагнул к двери.

- Аи в командировку? - удивилась выглянувшая из кухни соседка. - На ночь-то глядя?

Только простучавшие по лестнице шаги были ей ответом.

* * *

Сегодня в Центральном доме литераторов состоится встреча с членами делегаций братских коммунистических и рабочих партий, прибывшими на XXII съезд КПСС. Надо ли говорить, какой интересной обещает она быть!

Получив пригласительные билеты, я звоню Кочину в школу.

- Эх, досада! - жалеет он. - Света не может. В семь у тебя?.. Договорились.

Валентин приезжает в условленное время - в коротком коричневом пальто нараспашку, в черном костюме, слегка надушенный; я снова удивляюсь, как мало изменился он внешне за эти годы, - завидной дубки человек!

- Не опоздаем? - еще в дверях спрашивает он, быстро оглядывая уютно-нежилое убранство номера.

- Час в запасе, успеем. Чем же Светлана занята?

- Света?.. В Ленинку ушла. В журнале "Коммунист"

будет печататься статья об ее отце. Встречается с товарищем, который пишет статью. В архивах копаются...

Валентин начинает вдруг шарить по карманам, достает из внутреннего какую-то карточку.

- Чуть не забыл. Вот тебе еще одно молодое поколение. Полюбуйся.

С фотографии смотрит семп-восъмплетняя девчушка с бантом на светлых волосах, с раздвоенным, как у Вальки, кончиком носа, ее большие глаза застенчиво улыбаются.

- Оля, - объясняет Валентин, хотя это понятно и так. - Сегодня прислали.

- Хорошая девчушка.

- Хорошая. - Валентин затаенно вздыхает, хлопает себя по коленям. Все, пора ехать! Опоздаем.

...Залитый яркими огнями, Дом литераторов полон.

Поминутно оглядываясь, Валентин то и дело спрашивает: "А это кто? А это?.." Почти такой же тут гость, как и он, я редко удовлетворяю его любопытство, улыбаюсь.

- Федин! - ахает вдруг Валька, завидев голубоглазого пожилого человека с орлиным носом и седыми волосами.

Константин Александрович Федин оглядывается, понимающе и ласково кивает.

По переполненному фойе словно волна прокатывается.

По узкому, мгновенно образовавшемуся проходу, весело поблескивая толстыми стеклами очков, идут Пальмиро Тольятти, маленький и смуглолицый руководитель индонезийских коммунистов Айдит, знакомый по опубликованной в газете фотографии, кто-то еще...

Через несколько минут, сидя в зале, мы горячо аплодируем нашим дорогим гостям. Франция, Чехословакия, Бразилия, США, Венгрия, Италия, Индонезия, - едва ли не весь мир принимают сегодня советские писатели!

- Здорово! - взволнованно кивает Валентин, неистово наколачивая в ладони.

Радостно говорит о своей стране симпатичный чех; зал затихает, когда он вспоминает своего покойного друга - бессмертного Юлиуса Фучика. С гордостью рассказывает об успехах молодой социалистической Венгрии пожилой мадьяр. Медленно и задумчиво, глядя в зал горячими черными глазами, произносит перед микрофоном свою речь грузный человек с лиловым лицом, посланный сюда героическими коммунистами Америки...

Вглядываясь в лица выступающих, не могу отделаться от мысли, что многие из них пришли сюда длинной и трудной дорогой борьбы, опасностей и горьких потерь.

Иным из них тяжелые испытания предстоят и впредь, и как должно быть солнечно у них на душе в эти короткие минуты великого форума в Кремле!..

Мы слушаем, не пропуская ни слова.

Интересно все, - как живут люди иных континентов и стран, как борются и побеждают свободолюбивые народы, но еще интереснее слушать, как говорят посланцы далеких земель о нашей стране. С надеждой, с любовью, с гордостью, и она, словно со стороны, предстает во всей своей чистоте и величии. В том простом величии, которое мы создаем собственными руками и которое нередко в повседневных делах и будничных заботах не замечаем. Я слушаю, окидываю мысленным взором преображенные просторы Родины - от апельсиновых садов Грузии, прикрытых высоким синим небом, до ледяной Арктики, по которой идут краснозвездные вездеходы, - и зорче становятся глаза, сильнее бьется сердце!..

В одиннадцатом часу председательствующий объявляет вечер закрытым; он хочет добавить что-то еще и вдруг опускает руки по швам.

Я не знаю, кто первым запел "Интернационал", только чувствую, как высокая волна, обдав холодными мурашками восторга, поднимает с места, грозовой свежестью распирает грудь.

Вытянувшись, как на воинском смотре, стоят в президиуме французы и чехи, американцы и венгры, итальянцы и бразильцы. Седые и юные, черные и белые - разноязыкие люди матери-земли, мы стоим плечом к плечу, и нет силы, способной противостоять нам!

- Вот оно - главное! - восторженно, между двумя вздохами шепчет Валентин, по щекам его текут слезы.

И снова под сводами зала могуче вздымается девятый вал победного "Интернационала".

9

Правду говорят, что на ловца и зверь бежит.

Виктор Рожков работал председателем колхоза в ста пятидесяти километрах от Пензы; повидать его практически было проще, чем любого из наших, и, должно быть, поэтому поездку к нему под разными предлогами я откладывал с недели на неделю, со дня на день. До тех пор, пока наконец ранним зимним вечером он не заявился сам.

- Гостей принимаешь? - раздался в дверях густой, чуть грубоватый голос. От Виктора пахло холодом, дубленым полушубком, на круглых налитых щеках горели два жарких морозных яблока.