Удар шпаги - Эндрю Бальфур

Что касается Саймона, то он был здесь, там и повсюду, принимаясь за любую работу, подставляя свою жилистую спину везде, где это было нужнее всего, и хмуро улыбаясь, когда нестройный хор горланил что есть мочи:

Бездна моря глубока,

путь-дорога далека,

потому и жизнь матроса

очень, братцы, нелегка!

Эй, дружней, не ленись,

веселее навались, —

по морям и океанам

наши судьбы разбрелись!

По вечерам мы садились вдвоем и курили табак, так как я очень пристрастился к трубке, и немало удивительных историй о галеонах и кораблях с сокровищами, о диких людях и еще более диких зверях порассказал он мне под монотонный скрип рангоута и плеск воды за бортом.

Через неделю наконец все было готово, и мы вышли в море, направляясь в Портсмут, где ожидали нас часть нашей флотилии, а также многие недостающие члены экипажей судов, и среди них капитан «Морской феи». Команда наша неплохо повеселилась на берегу, оставив о себе память как в кошельках лавочников и трактирщиков, так и на физиономиях местных задир и забияк; я же приложил все старания, чтобы оставаться на судне и не высовываться, потому что достаточно уже насмотрелся на этот город, причем под довольно своеобразным углом зрения.

За день до отплытия на борт явился капитан Свэн — низенький суетливый ворчун с красным лицом и громким голосом; у него была нелепая привычка каждое предложение начинать словами «Фигли-мигли»— самая необычная манера разговаривать из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться. Что означали эти слова, я не знал, ибо они не служили для него ни ругательством, ни проклятиями, а смысл их оставался для меня загадкой. Благодаря такой забавной особенности его все за глаза звали то «старый Фигли», то «старый Мигли», а порой просто «старый Фигли-Мигли», из-за чего и произошла нелепая история, имевшая в дальнейшем более серьезные последствия, чем я мог предполагать.

Я не слышал, чтобы капитана называли иначе, чем «старый Фигли», а раз или два его при мне окрестили «старым Фигли-Мигли»; естественно, я ни секунды не сомневался в том, что это его настоящее имя, хоть оно мне сразу показалось странным даже для англичанина. Поэтому, когда он прибыл на борт, я счел необходимым представиться ему и, вежливо поклонившись, обратился к почтенному мореходу как к капитану Фигли. В ответ он пришел в неописуемую ярость.

— Фигли-мигли, сэр! — разорялся он. — Неужели я должен терпеть насмешки на борту собственного судна? Вы арестованы, сударь! Отправляйтесь в трюм, и немедленно! Вы слышите меня?

— Прошу прощения, сэр, — смутился я, — но я ошибся непреднамеренно, поскольку не знал, что ваше имя Мигли…

— Мигли… — старик едва не лишился дара речи. — Фигли-мигли, разрази вас гром, сэр! Заковать в цепи этого наглого шутника! — обратился он к команде, которая с трудом удерживалась от хохота. — Я научу вас, как обзывать капитана Свэна с «Морской феи», сударь!

Видя, что он слишком раздражен, чтобы выслушивать разумные доводы, я улизнул в трюм и сидел там, пока не утихла буря; но и впоследствии, хоть он и сам хохотал над этим случаем за бокалом вина, он сохранил ко мне неприязнь, и когда пришло время… впрочем, я забегаю вперед, а это недопустимо, поскольку мое повествование должно идти последовательно и, как говорят моряки, строго придерживаться проложенного курса.

Команда «Морской феи» в основном состояла из неплохих парней, немного, правда, грубоватых и бесцеремонных, и я чрезвычайно обрадовался, увидев мастера Роджерса, поднявшегося к нам на палубу в день нашего отплытия, и узнав, что он ушел с «Золотого дракона», поскольку, как он объяснил мне впоследствии, не мог выносить высокомерия и дурного нрава Неда Солткомба, чья шея все еще не пришла в норму после моего захвата.

На следующий день мы снова вернулись в Плимут, и четырнадцатого сентября тысяча пятьсот восемьдесят пятого года наша флотилия в полной готовности, насчитывая в своем составе двадцать пять судов, больших и малых, подняла якоря и под восторженные крики и приветствия, под грохот орудийного салюта и звуки многочисленных труб и рожков, с развевающимися флагами и гордо натянутыми парусами вышла из гавани в открытое море.

В экспедиции участвовали всего четыре корабля королевского военного флота, остальные суда принадлежали частным компаниям и отдельным лицам, которые надеялись приобрести воинскую славу и новое богатство во время нашего путешествия. В состав флотилии входили три больших трехмачтовых корабля: «Лев», «Удача королевы Елизаветы» (флагман) и «Королевская гончая»; среди двухмачтовых были «Морская фея», «Ястреб», «Радуга» и многие другие, на борту которых находилась доблестная компания из трех тысяч верных и надежных бойцов во главе с адмиралом сэром Фрэнсисом Дрейком, знаменитым навигатором Мартином Фробишером и капитаном Фрэнсисом Ноллисом в качестве вице-адмирала. Капитан Томас Фаннер командовал флагманским судном, а генерал Кристофер Карлайл исполнял обязанности главного воинского начальника.

Глядя на величественное и красочное зрелище нашей эскадры, я чувствовал, даже будучи шотландцем, как сердце у меня в груди сжимается от восторга и гордости, и старался представить себе, что сказал бы свирепый старый морской волк Эндрю Вуд при виде такой флотилии; вспоминая слова адмирала об испанских галеонах и кораблях-сокровищницах, я вновь повторил про себя: «Аминь!»— и, следуя морскому обычаю, засвистал, призывая свежий попутный ветер и благоприятную погоду.

16. О взятии «Донны Беллы»

Подобно тому как летучая рыба, расправив плавники-крылья, перескакивает через полдюжины океанских валов, так и я должен пропустить описание нашего плавания на запад, включая осаду Санто-Доминго 33, иначе моя история продлится до бесконечности, а пальцы устанут держать перо. Поэтому я не стану рассказывать о том, как «Морская фея», захваченная ураганом, оказалась оторванной от эскадры и сбилась с курса, не стану упоминать о всех глупостях, допущенных старым Фигли-Мигли, которые чуть было не привели к открытому бунту на борту, предотвращенному, по моему глубокому убеждению, криком, раздавшимся ранним солнечным утром с наблюдательной площадки фок-мачты:

— Эй! Парус по курсу с наветренной стороны!

В один момент все было забыто, и каждый бросился к вантам и реям, чтобы получше рассмотреть чужой парус. Множество догадок и предположений по поводу неизвестного судна сразу вытеснило все другие тревоги и заботы; большинство из нас склонны были видеть в нем испанский корабль, хотя не исключалась и вероятность того, что это одно из судов эскадры сэра Фрэнсиса, так же, как и «Морская фея», отклонившееся от курса. Но кем бы оно ни было, вскоре стало очевидно, что оно приближается, и наша команда поспешно принялась выкатывать пушки, подносить к ним ядра и мешки с порохом, разбирать оружие для рукопашного боя и готовиться к возможному сражению. Примерно через час стали уже явственно видны три высокие мачты и приподнятые нос и корма большого корабля; если это был враг, то он выглядел достаточно серьезным, и перспектива славного сражения взбодрила экипаж и вновь сплотила его вокруг своих командиров.