Малыш: мамино счастье - Ирина Чеснова

• для стимулирования слабой родовой деятельности;

• заболевания сердечнососудистой системы, артериальная гипертония, заболевания почек у роженицы.

Амниотомию также делают в конце первого периода родов (если воды не излились самостоятельно), когда плодный пузырь уже выполнил свои функции и его дальнейшее сохранение может привести к развитию патологии (преждевременной отслойке плаценты, слабости родовой деятельности).

Если вы против ранней амниотомии для ускорения родовой деятельности – можете спокойно сказать об этом врачу.

После процедуры Григорий Анзорович укрыл меня простынкой. От такой трогательной заботы я прямо расчувствовалась. Доктор сказал, что встать и походить можно будет через 2 – 3 схватки. Да какие там схватки! Я по-прежнему чувствовала лишь легкое напряжение в животе.

– Ну, какие ощущения? – спросил врач.

– Да особо никаких.

Уже прошли две схватки, и я собралась было встать с кровати, как вдруг… Низ живота пронзила жгучая боль. У меня вырвался стон.

– Что, началось по-взрослому? – отреагировал Григорий Анзорович.

– По-взрослому, – эхом отозвалась я.

Схватка все длилась и длилась, а в голове стучала только одна мысль: «Когда же это кончится?» Не успела я отдышаться, как началась следующая схватка. Как будто огромная колючая волна разрывала меня изнутри. Я готова была выть и плакать от боли, но уж очень сильно не хотелось выглядеть перед доктором Георгадзе слабой и жалкой.

Схватки шли одна за другой, я потеряла счет времени, хотя с момента моего прибытия в родблок прошло совсем мало – минут сорок. Не успела я прийти в себя от очередной схватки, как подоспело новое испытание – КТГ. 15 минут сохранять неподвижность, когда у тебя давно все «по-взрослому», это не просто мука, это пытка. На меня то и дело сыпались приказы с частицей «не»: руку не закидывай, головой не верти, позы не меняй, не дергайся!..

Скоро пришло спасение – в лице любимого мужа. В одиннадцать часов пять минут он таки добрался до постели рожающей жены. Он провел око ло меня всего несколько минут, пережил со мной всего 2 – 3 схватки. А потом… Потом вдруг мне захотелось тужиться. Мама дорогая! Караул! Неужели уже потуги?

Григорий Анзорович проверил состояние шейки матки.

– Нет, раскрытие неполное, тужиться пока нельзя. Дышите глубоко. Потерпите совсем немного. Минут десять-пятнадцать.

Эти десять-пятнадцать минут я не забуду никогда. Я чувствовала себя потерявшимся ребенком, который не знает дорогу домой. Меня охватила паника: смогу ли вытерпеть, не поврежу ли ребенку – головка-то ведь все ближе к «выходу»! Болевые ощущения мигом отошли на задний план. Самым главным в тот момент было совладать с собой и не допустить непроизвольных потуг. Задача просто на грани возможностей.

Я никогда не забуду, как меня подбадривала акушерка Тоня, носившаяся по боксу и готовившая все необходимое для второго периода родов. И бледного мужа, который не знал, чем помочь. Он не нашел ничего лучше, как вслед за Тоней повторять единственно воздействовавшие на меня слова: «Дыши-дыши». Глубокое дыхание действительно помогало не тужиться. Я концентрировала на нем свое внимание, и позывы к потугам становились менее ощутимыми.

Когда мне объявили, что раскрытие полное и можно перебираться на кровать Рахманова, я не поверила своему счастью. Знакомые манипуляции заняли несколько секунд: ноги привязали, в руки – поручни, и вперед. Григорий Анзорович встал слева, акушерка – справа от меня. Муж… Нет, на этот раз не напротив «выхода» (хватит с него потрясений), а у изголовья.

Тужилась я вполсилы. Могла бы, конечно, стараться и посильнее. Но мне опять было страшно, что головка ребенка разорвет меня на части. Вокруг все командовали: «Тужься, тужься!» И я безропотно слушалась – набирала в рот воздух и напрягалась. Но в один прекрасный момент в этом сонме голосов я услышала призыв мужа, по привычке скандировавшего: «Дыши, дыши», и вместо того, чтобы задержать дыхание на потуге, выдохнула воздух.

– Да что ты делаешь, тужься!!! – зашипели на меня люди в белых ха латах.

Я исправилась. А сама не могла удержаться от смеха (надо же, и на это нашлось время).

Наш сын появился на свет с третьей потуги. Часы на стене показывали без десяти двенадцать. Значит, не зря говорят, что вторые роды – быстрые. В моем сознании эти часы пролетели просто молниеносно.

После рождения малыша я снова испытала облегчение и любопытство. А муж… Мой любимый муж – такой всегда спокойный, выдержанный, невозмутимый – заплакал! Отвернулся к окну и стал вытирать слезы руками…

...

Мужской взгляд.

Рождение Гришки как будто подвело черту под всеми прошлыми перипетиями и невзгодами. Появление на свет собственного ребенка – это гигантский позитив, после которого понимаешь мелочность и бренность всего остального. Поэтому, когда Гришка, наконец, родился, я понял, что все плохое осталось там, позади, и впереди у нас новая бурная жизнь, в которой не будет места депрессии и грусти. Только вперед, к новым свершениям и подвигам!

Малыша понесли измерять и взвешивать. 52 сантиметра / 3 650 граммов.

– Уже решили, как назовете? – спросил нас Григорий Анзорович.

– Да. Гришей, – отозвалась я.

– А, тезка…

Мне вновь предстояла малоприятная процедура наложения швов. В этих родах я опять не почувствовала, в какой конкретно момент меня разрезали, а вот муж не только видел сам процесс, но и слышал, как за несколько секунд до этого затрещала ткань моей многострадальной промежности. Я завопила, что согласна на наложение швов только при условии полного обезболивания. Позвали анестезиолога. Им оказался уже знакомый мне Борис Борисович. Меня он, конечно, не узнал, зато я его очень даже.

– Пациентка хочет полностью обезболиться, – представил меня Григорий Анзорович анестезиологу.

Тот понимающе кивнул и… сделал мне общий наркоз.

…Я открыла глаза и тут же зажмурилась: в лицо светила гестаповская лампа. Сфокусировавшись, я поняла, что это потолочные светильники.

lОни прыгали, плясали и бегали из стороны в сторону. Родильное кресло, на котором я лежала, как будто плыло подо мной по волнам и качалось туда-сюда. Повернув голову, я увидела очертания человека. Это был муж.

– Меня зашили? – заплетающимся языком спросила я.

– Зашили, зашили.

У меня было ощущение, что я сильно напилась и теперь мучилась жестоким похмельем. Да, общий наркоз – штука коварная. Григорий Анзорович сидел за столом и мирно заполнял мою карту. Тут-то в мою пьяную голову и закралась шальная мысль: а что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве? Почему выбрали именно эту область медицины (явно не из-за гонораров, которые «вошли в моду» лишь относительно недавно)? Не падает ли у них либидо от каждодневного лицезрения дам почти в неглиже? Способны ли они вообще воспринимать женщину как сексуальный объект?

Эти вопросы мучили меня очень долго, пока однажды не появилась возможность задать их лично акушерам-мужчинам (мне повезло взять у них коллективное интервью на такую деликатную тему).

...

Что доктора-мужчины «забыли» в акушерстве?

Как мышление военных кардинально отличается от мышления гражданских, так и образ мыслей медиков обычному человеку понять сложно. Но можно.

Во-первых, объяснили мне гинекологи-мужчины, в акушерстве есть своя магия. Каждый день не только видеть чудо (рождение новой жизни), но и соприкасаться с ним, в какой-то степени творить его, это потрясающе. Это самого врача с ног до головы заряжает позитивной энергией. Ни в какой другой области медицины нет той атмосферы, тех эмоций, которые царят в родблоке.

Во-вторых, акушерство – благодарная работа. Во всех смыслах, а не только в плане денег. Словесная благодарность новоиспеченной мамы – самая искренняя, идущая от сердца. Это не дежурное «Спасибо, доктор». Это глубокое внутреннее чувство, которое женщина может пронести через всю жизнь. Но самое большое удовлетворение приносит, конечно, плод совместных усилий женщины и врача – маленький человечек, увидевший мир.

В-третьих, акушерство – это особенный контингент пациентов. Работать с молодыми (и очень часто привлекательными) женщинами – одно удовольствие. Ни в родблоке, ни в отделении патологии, ни в послеродовом отделении не встретишь пожилых людей с перекошенными лицами, недовольных жизнью и костерящих всех и вся. У временных обитателей роддома совершенно иной жизненный настрой, и соответственно дух в палатах совершенно иной. Там не пахнет болезнями, «безнадегой» и старостью, там пахнет приятным волнением, предвкушением и абсолютным счастьем.

А насчет либидо (я не постеснялась спросить и об этом)… Все мужчины-гинекологи, как один, мне ответили, что женщина-пациентка и женщина-сексуальный объект – это два разных понятия и в их головах они никак не смешиваются. Один акушер в шутку признался, что даже после дежурства (то есть нескольких принятых родов) идет домой и думает, как бы познакомиться с интересной женщиной.