Сашка - Владимир Зюкин

деньги украли… – пожаловался он.

– Нам какое дело! – отмахнулся от него Вовка.

Дверь в буфет была открыта. Вовка смело направился на запах, увлекая за собой брата. Сашке стало жалко Юрочку; продираясь в толпе ребят к дверям буфета, он потянул его за собой. Буфетчица, суетливая тётка, с толстыми руками и белым чепчиком на голове, схватила Вовкину сотню, глянула подозрительно на мальчишку, но промолчала и, швырнув деньги под прилавок, прокричала:

– Чего тебе? Говори!

Вовка запросил две плитки шоколада, но Сашка подсказал взять три; ещё купили по пирожному и две пачки папирос – «Казбек» и «Северная пальмира». Выходили из буфета с пухлыми карманами. Сашка сдачу, с одобрения Вовки, отдал Юрочке, в придачу к шоколаду. Малыш, боязливо глянув на Вовку, затерялся в толпе.

Для братьев Ерёминых это был чудный день! Они посмотрели два кино, перещёлкали много орех, съели бесчисленное количество конфет и мороженого. Ели и пили, угощая друг друга. «Вот бы всегда так! – размечтался Сашка. – Ни тебе школы, ни сиденья дома, и одна дорога – из буфета в кино и обратно». Деньги переправили на чердак. Оговорили для следующего дня – чем будут лакомиться и куда пойдут.

Но вкусно поесть и похрустеть сотенными им больше не пришлось. Они не приметили, что за ними зорко следил цыганок из соседнего барака, когда они, стоя на крыльце, шелушили дорогие конфеты. Он и проследил их маршрут на чердак. На другое утро на чердаке денег не оказалось. Вовка едва не завыл, роясь в куче мусора. А в это время Ромка, сидя на полу в грязной комнате, отсчитал пьяной матери деньги за то, чтобы она напоила драчуна отца и набила ему морду.

– Плачу наличными! – орал он, заключая сделку. – Ровно двести штук за два синяка батьке.

Сделка состоялась. И уже к полудню отец Ромкин спал на рваном тюфяке, а под его глазами красовались синяки. Ромка крикнул:

– Будешь держать кулаки за зубами, батя!

Отец промычал невнятно и, подняв голову, попытался открыть глаза. Но голова его стукнулась об пол, и уже вскоре послышался храп. А цыганка налила водки из бутылки в заляпанный стакан, посмотрела на мужа, потом на бутылку, как бы прикидывая, хватит ли тому опохмелиться, и опрокинула в рот содержимое стакана.

28

Ксения, сидя в бухгалтерии, задумчиво смотрела в окно. Думала она о Скачкове. «Неужели, муженёк, не понимаешь, что нитка, связывающая нас, сгнила… Пропадёшь без меня… Любят тебя зэки на работе. Потому что уговариваешь сделать их то, что они обязаны и так сделать. Не приказываешь, а просишь. А попросить благоустроенную квартиру не можешь – уже восемь лет ютимся в старом бараке. Как он мне опостылел! Эх, Алексей… Чист, как стёклышко, но на кой чёрт мне эта чистота? Хочется пожить. Ещё дети… К чёрту, к чёрту всех! Как я несчастна!» – Последнее сказано было вслух.

– Ты о чём, Ксения Семёновна? – вернул её к действительности вкрадчивый голос главного бухгалтера.

– Да, я несчастна, Фёдор.

У главного бухгалтера вид зрелого, но моложавого мужчины. Его простое крестьянское лицо избороздили мелкие морщинки.

– Зачем так говоришь, Ксения Семёновна?

– Потому что на мне мать и дети.

– Но я согласен взять тебя с детьми. Решайся… Ну? Мы знакомы не один год. Ты не любишь мужа, я одинок… Кстати, слухи есть, что твой с уборщицей путается.

– Зачем ты так, Фёдор? Это слухи.

– Ладно… прости… У тебя, Ксюша, усталый вид. Полежи на диване, а я по делам схожу.

Он достал что-то в столе и ушёл, щёлкнув замком. Она легла на диван, и первое, что в голову ей пришло – это сравнить мужа и Фёдора. Алексей ласков, а Фёдор грубоват и часто переходит на начальствующий тон. Но он богат и от жизни берёт своё, и не скатится так, как Алексей, который может валяться пьяным под столом в столовой. Ещё начальник станции. Ксения старалась в мыслях унизить мужа, но, предугадывая день разлуки, почувствовала к нему жалость. И у неё возникла неприязнь к Фёдору, который три года добивался её, а теперь просит её руки. Это обстоятельство было, конечно, тайной для Алексея. Но нужно было на что-то решаться. Где-то в глубине души она понимала, что нельзя не учитывать обстоятельства её встречи с мужем – ведь Скачков её когда-то от нищеты спас. Притом, любит её пацанов, особенно младшего. На что решиться? Какой шаг верный?

Дверь открылась, кошачьей походкой вошёл в кабинет главный бухгалтер, щёлкнув замком двери.

– Я решила, Федя, я согласна, – с ненужной поспешностью объявила Ксения.

Ночью Скачков не спал. Утром, привычно простившись с детьми, он поплёлся на работу. Но к обеду помощником и дежурным по станции с большими трудностями был доставлен домой мертвецки пьяным. Тщетно пыталась Агафья Кирилловна его уложить в постель. Он сидел у стола в горестных размышлениях. Жену он любит. А она?

– Скажите, что мне делать, что мне делать? – пробормотал он.

– Что тебе сказать, сердечный? – Развела руками Агафья Кирилловна. Дома кроме неё разговаривать с пьяным было некому. Она жалостливо глянула на зятя, сидевшего за столом. – Вторую ночь сучка дома не ночует. И для детей она мачеха, и такого человека, как ты, обижает. Не будет ей счастья. А у тебя умная голова, подумай сам, как дальше жить.

29

Семейная жизнь супругов предсказуемо оборвалась. Ксения подозвала к себе меньшего сына.

– Сыночек… – обратилась к нему.

Сашке показалось, что зовут не его. Ксения увидела чужие глаза. Это её не удивило, но она продолжила:

– Ты дядю Федю знаешь; скажи, кто лучше – он или папочка?

– Конечно, папочка, – не задумываясь, сказал Сашка.

Ксения опустила голову и вздохнула, слёзы появились на её глазах. Она и сама пришла к этому выводу, но подтверждение, услышанное от сына, взорвало её душу и, одновременно, успокоило. Ещё раз вздохнув, она прижала Сашку к себе и, по-матерински, поцеловала в щёку. Сашка ощутил на лице её слёзы и сам залился слезами, прижимаясь к мамочке, ощущая какое-то облегчение. Ему даже захотелось сказать ей хорошие слова. Может, и сказал бы, но с ней вдруг произошла перемена: оставив сына, она встала, и в глазах её уже не было слёз, а в лице привычное выражение.

– Всё же папочка твой свинья! – бросила она и скрылась за дверью.

Сашка подумал: «Нет, не из-за папочки ты плакала, тебе его не жаль, и нас тебе совсем не жаль, скотина! Тебе жаль одну себя». Он почувствовал, как вернулась к нему прежняя неприязнь к ней. И, вскочив с места и приоткрыв дверь, он крикнул:

– Это твой хахаль свинья!

Вряд ли мамочка его услышала. Сашка стал ходить взад-вперёд по комнате, думая о том, что останется с папочкой или убежит из дома. «Нужно поговорить с дядей Лёшей – может,