Вторая гробница - Филипп Ванденберг

Сара молча слушала рассказ Картера. Когда он закончил, она притянула Говарда к себе поближе, так что его голова оказалась у нее на коленях, и ответила:

– Говард, у немцев есть такая поговорка: без муки нет и науки!

– У этих немцев на все найдется поговорка.

– И в большинстве случаев они правы. Тебе еще многому предстоит научиться. Прежде всего тебе нужно научиться идти на уступки, даже если ты знаешь, что тысячу раз прав. Ты должен научиться владеть собой! Иначе ты никогда не повзрослеешь.

Слова Сары разозлили Говарда.

– Вы говорите, как настоящая учительница!

– А тебя это удивляет? – улыбнулась Сара. И эта улыбка, красивейшая во всем мире, как говорил Картер, прогнала его мрачное настроение. Юноша был рад, что навестил Сару, потому что в целом она была права: он обладал такими качествами характера, которые попусту усложняли его жизнь. Его упрямство и нетерпимость к большим и маленьким несправедливостям, которые происходили в жизни изо дня в день, создавали лишние проблемы.

Углубившись в свои мысли, Картер наслаждался тем, что Сара запускает пальцы в его волосы. Он довольно урчал, а затем робко спросил:

– Можно я сегодня ночью останусь здесь, мисс Джонс?

Сара склонила голову и посмотрела Говарду в глаза.

– При одном условии!

– Я готов следовать всем указаниям.

– С рассветом чтобы духу твоего здесь не было. И чтобы ты вернулся на свое рабочее место.

– Договорились! – ответил Картер и еще теснее прижался к Саре. Закрыв глаза, юноша блаженствовал, упиваясь теплотой ее тела, и думал, должен ли он рассказать Саре о своем разговоре с Алисией, о том, что он выдал их тайну. Но он решил отложить то, что его так давно тревожило, на потом.

Серебряная роса покрывала луга перед Дидлингтон-холлом, а в прудах крякали утки, когда Говард Картер ранним утром вернулся а поместье. На развилке он встретил Молочного Джона, который в это время в зеленой повозке, запряженной сивой лошадью, возил молоко к завтраку в Дидлингтон-холл и другие поместья в округе. Он сидел на козлах и что-то бодро насвистывал под нос.

– Доброе утро, сэр! – закричал он еще издалека. – В такую рань и уже на ногах?

– Да-да, а что еще остается, – рассеянно ответил Говард, запыхавшись от напряженной езды.

На кухне в подвальном этаже господского дома миссис Криклвуд уже громыхала чайниками и сковородками, готовя завтрак для прислуги. Ее яичница-глазунья была знаменита и популярна, как королевские драгоценности. Рецепт ее хранился в тайне, ведь миссис Криклвуд овладела искусством жарить яйца с обеих сторон. С момента появления в этом доме Джейн Хэклтон Картер очень полюбился миссис Криклвуд.

Говард уселся за длинным, сверкающим чистотой кухонным столом, где уже сидели дворецкий Альберт и две горничные.

– Вы сегодня выглядите усталым, мистер Картер, – приветно заметила кухарка.

– Хм, – ответил Говард, а горничные тайком переглянулись. Дворецкий Альберт держал чашку обеими руками и демонстративно смотрел в потолок, будто в такой ранний час не хотел вести никаких разговоров. Хотя в отношениях между Говардом и Альбертом больше не было холодности, до дружбы им было еще далеко.

Миссис Криклвуд собралась нести его светлости и леди Маргарет на серебряном подносе утренний чай, Альберт встал, чтобы отправиться со своей чашкой с чаем наверх, а Эмили, злого языка которой опасалась вся прислуга, хихикнула. Прикрыв рот ладонью, она сказала:

– Думаю, сегодня ночью в Дидлингтон-холле одна кровать осталась холодной.

Прежде чем Говард успел одернуть наглую горничную, миссис Криклвуд прикрикнула на нее:

– Прикуси язык, дуреха, и берись за работу!

Обе горничные подскочили, как перепуганные курицы, но все так же хихикали.

Оставшись наедине с Говардом, миссис Криклвуд подсела к нему за стол и положила руку на его запястье.

– Следовало бы надрать задницы этим девчонкам. Вы ведь наверняка ездили к своим теткам, мистер Картер!

– Да, миссис Криклвуд. – Говард довольно кивнул. – Я же должен хоть изредка следить за порядком.

Разумеется, на этот разговор никто бы не обратил внимания, если бы в тот же день не состоялся один неожиданный визит. Отец и мать Картера прибыли в Дидлингтон-холл в сопровождении Фанни и Кейт, чтобы поинтересоваться самочувствием Говарда, точнее сказать, они испытывали большое любопытство и недоверие к тому, что рассказывал юноша о своей работе, хотя это и соответствовало фактам. Четыре фунта жалованья для мальчика, которому не исполнилось и шестнадцати, внушали Сэмюелю Картеру большие опасения, ведь он в «Illustrated London News» зарабатывал едва ли больше, и это при том, что ему было почти шестьдесят.

И для родителей, и для теток, уже много лет никуда не выбиравшихся, поездка из Сваффхема в Дидлингтон-холл стала настоящим событием. Что касается Говарда, то у него этот визит вызвал не только раздражение, но и, учитывая сложившуюся ситуацию, серьезные опасения, поскольку грозил обернуться катастрофой. Конечно, Фанни и Кейт были добропорядочными пожилыми дамами, которые знали, как вести себя в повседневной жизни, но Сваффхем не мог сравниться с Дидлингтон-холлом. Да и манеры, к которым быстро привык Говард, превосходили нормы обычной вежливости.

Картер готов был сквозь землю провалиться, когда Фанни и Кейт попросили леди Маргарет показать им дом, в котором работает их племянник. Даже увещевания Сэмюеля Картера о том, что Дидлингтон-холл выше всяких похвал, не убавило интереса теток. Они настаивали на своем.

Поведение отца Говарда дало еще больший повод для беспокойства, потому что тот захотел обсудить с лордом Амхерстом работы своего сына. Он утверждал, что, хотя Говард и одаренный мальчик, его сыновья Уильям, Вернет и Сэмюель и даже дочка Эми намного талантливее Говарда. Чтобы прекратить придирки отца к работам Говарда, а Картер-старший настаивал, что у его сына слабые мазки, лорд Амхерст собрал рисунки и не без иронии заметил: лично ему кажется, что как раз у Говарда достаточно сильные мазки.

Говард, раскрасневшись, со стороны наблюдал за этой сценой и беспомощно искал возможность прервать визит своей семьи. Он всегда чувствовал, что родственники пренебрегают им и относятся к нему как к ненужному придатку; теперь же Говард проклинал их за эту попытку навязать свою дружбу. Он отдал бы все, чтобы его мать, отец и тетки немедленно растворились в воздухе. Они больше не вписывались в его жизнь.

Дабы избежать возможной компрометации, Говард в бессилии развернулся и вышел на улицу. В отчаянии он пошел к мосткам на пруду и сел, уставившись на воду. Отец его еще никогда не хвалил, значит, Говарду можно было не обращать внимания на его критику. Он со злостью плюнул в воду.

Говард не знал, как долго сидел на мостках в таком подавленном состоянии, когда вдруг услышал шорох за спиной. Испугавшись, он обернулся и увидел мать. Говард ничего не сказал, молчала и Марта Картер. Совершенно неожиданно она опустилась рядом с ним на мостки.

– Как быстро летит время, – произнесла она, глядя вдаль.

Говард не счел нужным реагировать на эту глубокомысленную фразу матери. Он ждал, что она с минуты на минуту начнет выводить арии. Это было в ее стиле, так она компенсировала вялотекущий разговор или другие неловкости.

Но, к его удивлению, она продолжила говорить:

– Ты уже стал совсем взрослым мальчиком, ты сам идешь по жизни. Я горжусь тобой. Иногда я корю себя, что у меня не хватало на тебя времени. Мне очень жаль, Говард. Но ты ведь знаешь, что ты был одиннадцатым. Тут гибнут все намерения. Женщине не дано выбирать, сколько детей иметь. Если бы это зависело от меня, то сегодня у нас было бы трое. Но тогда и тебя не было бы на свете!

Слова матери поразили Говарда. Она еще никогда так с ним не говорила. Охваченный сильными переживаниями, он хотел сказать: «Какого черта, почему ты с этим пришла ко мне только сегодня? Почему ты раньше не нашла для меня серьезных слов? Это помогло бы мне больше, чем все остальное». Впервые в жизни он ощутил симпатию к матери.

Говард хотел ответить, но, прежде чем он успел это сделать, до них донесся настойчивый голос Сэмюеля Картера:

– Марта, мы уезжаем!

Не проронив ни слова, маленькая изящная женщина поднялась. Она бросила на Говарда быстрый печальный взгляд. Но перед тем как развернуться и уйти к экипажу, который ждал у городского дома, она молча обняла Говарда.

Он сам не понял, как это произошло, откуда взялось столько нежности и материнской любви. Говард, отрешенный, реагировал сдержанно. Он не осмелился ответить на ее объятия взаимностью, просто стоял, опустив руки, будто был без сознания.

– Марта, мы уезжаем! – повторил Сэмюель Картер, на этот раз с угрозой, как отдавший приказ генерал.

Миссис Картер села рядом с ним в экипаж. Фанни и Кейт приветливо помахали Говарду.

– Не могу ни на что пожаловаться! – крикнул Сэмюель Картер на прощание и стеганул кнутом по спинам лошадей.