Десятый самозванец - Евгений Шалашов

Лавочник, степенный малоросс, принял золото с подозрением, даже скривился. Крестьяне за товары тащили ему шкуры и зерно. Но все-таки, попробовав дукат на зуб, покачал головой, подобрал подходящую одежду и выдал сдачу — десять талеров и целую горсть разнокалиберных медных монет, где польские коронные гроши уживались с немецкими пфеннигами и французскими солями.

При выходе из лавки приятели почувствовали себя другими людьми. Конечно, встреть их сейчас кто-нибудь из московских знакомцев, то отплевываться им бы целый день. На Тимофее красовались короткие штаны-кюлоты, из которых торчали длинные, облегавшие ноги чулки, а сверху — длиннополый черный камзол, из-за которого он был похож на лютеранского попа. Костка выбрал крестьянские портки из некрашеного холста и синюю короткую куртку. Приличных сапог в лавке не нашлось, поэтому Акундинову пришлось довольствоваться длинными ботфортами (так сказал лавочник), а Конюхов выбрал для себя башмаки с обмотками. На головы напялили дурацкие береты с петушиными перьями. Ну а что же делать? Все лучше, чем расхаживать в окаменевшем нижнем белье и кожухах, на которых дыр было больше, чем заплаток.

К утру, закусив квашеной капустой, которой попотчевала хозяйка, и оставив за постой хозяину горсть меди (тот притащил еще сало, хлеб и лук), приятели двинулись в путь.

Идти по скверной дороге неизвестно куда было муторно. Но все равно нужно было хоть куда-то двигаться.

— Запарился я, без лошадей-то бродить, — вздохнул Костка, когда присели отдохнуть. — Да и не дело это, пешими шлендать. Вишь, шляхта-то вся на конях раскатывает. Ну скажи на милость, кто же тебя за наместника Вологодского и Пермского примет, ежели ты пехом прешь, как простой крестьянин?

— Ну а что делать? — огрызнулся Тимофей. — Где же я тебе карету или хотя бы коней найду?

Конюхов, на самом-то деле осознававший правоту друга и стенавший просто от безнадежности, только вздохнул. Потом насторожился и приподнялся, всматриваясь вдаль.

— Чего ты там увидел? — спросил Акундинов, завидовавший тому, что, несмотря на возраст, Костка имел и слух, и зрение куда острее, чем он сам.

— Вон, кажется, кто-то скачет, — задумчиво сказал тот. — Кабы да не по нашу душу!

Конюхов как в воду глядел. К ним скакали двое верховых с заводными конями.

Верховые — красавцы усачи, в дорогих кафтанах-жупанах и при саблях — остановились около путников. Тот, что постарше, небрежно приложил руку к дорогой сафьяновой шапке, отороченной волчьим мехом:

— Здравие будь, панове! Не вы ли москали те, коих разбойники обобрали?

— Они самые, — кивнул Тимофей.

— Проше панов за нами следовать, — показал усач рукой на коней, не озаботившись представиться. — Ясновельможный пан, подкоморий Стась Мехловский приглашает вас быть гостями в его доме.

«О! Как нарочно!» — обрадовался Тимоха, переглядываясь с Косткой. О пане Станиславе, хозяине здешних мест, они уже слышали. Поэтому переспрашивать и отнекиваться не стали, а вскочили в седла.

По дороге провожатые молчали, посматривая на русских с вежливым высокомерием. Впрочем, Акундинов и Конюхов, занятые тем, чтобы не отстать от поляков, не обратили на это внимания. Ну а если бы и обратили, то что из того?

…Дом пана Станислава Мехловского, магната и подкомория, был настоящим замком. Высокая кирпичная стена с башнями окружала несколько построек. Главное здание — массивное, с узкими окнами-бойницами и с плоской крышей, которую можно использовать как один из рубежей обороны, швыряя вниз камни, бревна и все, что попадется под руку. В лихую годину замок спокойно сошел бы за крепость. Судя по караульным, стоявшим в угловых башнях, хозяин был готов и к такому развитию событий. Только от кого было отсиживаться ясновельможному пану? То ли от казаков, то ли от турок. Ну а может, от собственных крестьян? Не для хлопов ли предназначалась пустовавшая сегодня виселица, стоявшая прямо в замковом дворе?

На Руси более привычна форма виселицы в виде «глаголя», рассчитанной на одного. Тут — «твердо». Судя по обрывкам веревок, она могла «принять» сразу шесть висельников, по три с каждой стороны. Хотя если захотеть, то можно и больше…

Въехав в ворота, сопровождающие спешились, показывая пример гостям. Тут же подскочили несколько холопов, взявшие коней.

На крыльце с четырьмя кирпичными, крашенными под мрамор, колоннами, гости были встречены высоким мужчиной в богатом бархатном камзоле с золотой отделкой и изукрашенном драгоценными камнями. Из-под ворота выбивались брабантские кружева, оттеняя своей белизной загорелое лицо и еще больше подчеркивая шрам, начинавшийся на лбу, а потом плавно спускающийся к горлу. Усы были не польские, вислые, а европейские, завивавшиеся вверх.

Хозяин (а кто же еще это мог быть?), оставаясь на месте и показывая, что не считает гостей ровней, вскинул правую руку в приветственном жесте и разразился приветствием на незнакомом для Тимофея языке. Из сказанного понял только то, что перед ним «Станислав Мехловски». Ну, это бы он понял и так… К счастью, Костка хоть и медленно, но сумел ответить на том же языке, отчего хозяин расплылся в улыбке.

— Что он сказал? — толкнул Тимофей друга.

— Приветствует нас в своем доме и верит, что настоящим аристократам в нем будет уютно так же, как в Париже, — ответил Конюхов и пояснил: — На французском говорит.

Хозяин слегка наклонил голову и сказал еще несколько фраз, а Костка рассыпался в ответном словоизвержении. Затем хозяин вытянул руку, пропуская гостей вперед.

— Пся крев! — рявкнул вдруг хозяин по-польски, да так, что гости подпрыгнули, а потом добавил: — Долго вы там, сукины дети?! Запорю, скоты безродные!

К хозяину метнулись два запыхавшихся парня, одетые в долгополые трехцветные ливреи. Господин, обругав слуг по-польски и обматерив по-русски, сказал еще несколько слов на языке франков, после чего развернулся и ушел. Слуги повели гостей вперед.

— Чего он сказал? — поинтересовался Акундинов, когда они шли по длинному коридору, украшенному разномастными доспехами и оружием.

— Сказал, что велел предоставить нам слуг и гостевые покои, где можно умыться с дороги, перекусить и немного отдохнуть. Тебе он пришлет личного лекаря. Когда настанет время ужина — нас позовут.

— А он не спросил, кто мы такие? — с беспокойством спросил Тимофей, опасавшийся, чтобы Конюхов, не дай бог, не сболтнул бы чего-нибудь лишнего. — Ты что про нас-то сказал?

— Сказал, что ты — важная особа, инкогнито, а я — твой секретарь и переводчик.

— Инко… кто? — набычился Тимоха, не сумев выговорить мудреное слово с первого раза.