Повесть о каменном хлебе - Яна Тимкова

Искра. По-эльфьи — Аэниеведдиен. Если коротко, то — Аэниэ. Девушка прикусила губу, чтобы снова не всхлипнуть. Нет, это имя никогда больше не будет звучать. Никогда.

Рыжая… Иногда Айрэнэ, зажмурившись, робко пыталась послать мысль — вперед, в ничто, нет — в нечто. Как человек в темноте вытягивает руки — что там? Вдруг — стенка? А вдруг — выход… Ищущее касание, и — всплывает лицо, и огненно-рыжие кудри. Дальше никогда ничего не было — Айрэнэ отдергивалась, будто обжегшись. Вроде бы — что-то было совсем рядом, что-то настоящее, только дотянись… Нет себе веры. Проще — оставить так, как есть. "Так я не одна. Это очень много."

На диване зашевелились, и девушка обернулась. Из-за неплотно задернутых занавесок пробивался белый свет фонарей, одно полоса ложилась на плечо спящей, лицо оставалось в темноте, а другая полоса освещала закинутую за голову руку — пальцы расслаблены, чуть согнуты, белеет тонкое запястье. Айрэнэ осторожно подобралась, поправила одеяло, помедлила — и легко коснулась губами щеки девочки. Искра не шелохнулась, только тихо вздохнула. Айрэнэ еще раз зачем-то поправила одеяло и, ступая почти бесшумно, ушла на кухню, по дороге прихватив со стола сигареты.

* * *

…Выставки — только успевай рисовать, продажи в магазине сувениров — только успевай работать… Заказы на ювелирку. Обожженные пальцы (Тхэсс дразнит Мелькором).

…Победа Такса на турнире (долго держал в руках светло-синий газовый шарф, рассматривал, не поднимая головы — но так и не подошел, ни к кому не подошел, а клочок прозрачной ткани убрал за пазуху).

…Любовь черно-серебряного мальчика — "из молодых да ранних". Ему всего пятнадцать, но за год пребывания в тусовке он уже успел заработать репутацию… Причем не из лучших. Айрэнэ так и подмывало сказать ему, что ниеннизм уже не в моде, но она сдерживалась и снисходительно принимала его поклонение, не забывая, впрочем, держать его на почтительном расстоянии. Кажется, мальчик и вправду был искренен… И это ее забавляло.

…Успехи девочек — танцы Искры; изумительный голос Тхэсс под аккомпанемент ее же гитары и пронзительной скрипки Айканаро; первая публикация Азраэли (успевшей сменить имя на Соколицу) — правда, в каком-то самоизданном сборнике, но сколько радости и гордости…

…Подготовки к новым играм. На этот раз команда — своя, полностью своя, большая. Со своими воинами (спасибо Таксу; и откуда он их выкопал?). Черно-серебряный идет менестрелем…

…Смена имени — очередная. Теперь она — Айринэ, ударение на «и». Почему? Захотелось. И не признается даже сама себе, что услышала это имя — однажды вечером, когда дремала в кресле, а рядом возились Тхэсс и Айканаро, подгоняя какой-то очередной прикид… А потом был еще и Такс, заметивший как-то раз, что ему все время хочется произнести ее имя как-то по-другому, а вот как именно… Народу было объявлено об очередной навороченной квэнте.

* * *

В голове — легкий звон, в теле — приятная расслабленность. Мысли ускользают, и девушка едва успевает отлавливать самые необходимые — те, которые обязательно нужно додумать. Хочется прикрыть глаза и сидеть, блаженно улыбаясь, покачиваясь в такт музыке… Хотя нет. Рядом, совсем близко и все же головокружительно далеко — та, ради кого все это затеяно. Музыка… Кассета пришлась очень кстати — никаких отвлекающих слов, только мелодия, и можно разговаривать, и разговор вьется и петляет, соскальзывая, казалось бы, в совершенно посторонние темы, но Айринэ, несмотря на легкое опьянение, направляет его исподволь, заставляет течь по нужному руслу. Девочка уже почти готова — она знает, слышала, читала. Перед ней Айринэ уже не раз разыгрывала — и за голову хваталась, и какая мука написана была на лице, а в глазах… А, поди разбери, что там в глазах, если они зажмурены. Еще чуть-чуть — еще подлить вина — горлышко бутылки темного стекла звякает о чашку, как это неромантично — чашечки в цветочек, но какая сейчас разница? Девочка слушает, приоткрыв рот. Девочка послушно поднимает чашку — чокаться так чокаться. Чокнуться… Айринэ смеется и поднимается со своего кресла, подходит — как медленны движения, словно по патоке… Ближе, ближе, совсем вплотную, теперь поднять руку — какая тяжелая, поднимается с усилием, а в горле пересохло, и надо бы глотнуть вина, а губы словно наждак… Все же — пересилить, перебороть. Рука ложится девочка на плечи — теперь легко подтолкнуть, прижать к себе…

Прижимается. Макушка девочки — на уровне груди Айринэ, и девушка видит пробор в темных волосах и просвечивающую нежно-розовую кожу.

Музыка — резвые ирландские танцы. Девочка молчит, тыкаясь носом в живот Айринэ, и та чувствует сквозь тонкую водолазку теплое дыхание, и гладит девочку по волосам, проскальзывая ладонью на шею, плечи, спину — снова и снова, едва заметно задерживаясь на тонкой полоске кожи между короткими вьющимися волосами и воротом свитерка, и снова — по спине, нет, по спинке, нащупывая подушечками пальцев каждую косточку позвоночника. От неожиданного прилива нежности перехватывает горло. Не глядя, Айринэ ставит чашку на стол — и ухитряется не промахнуться. Теперь — осторожно, плавно — перетекая водой — на пол, на колени, и под пальцами — узкие плечи… Нет, только в лицо — не смотреть. Уткнуться в ухо, в теплый висок с вьющейся прядкой, и не говорить ни слова — это не нужно. Потихоньку, полегоньку, полуоткрытыми губами — провести по бровям, по щеке и ниже — девочка покорно склоняет голову, подставляя шею — "Жертва вампира…" — мелькает нелепая, смешная мысль, прочь… Щека к щеке, и — прижать к себе, до боли — девочку, игрушку, новый экземпляр, щенка, котенка… До боли. Вырывается стон — чей? Свой, ее? Неважно. Девочка закрыла глаза — ресницы отбрасывают четкие полукружья теней, и уже сама поворачивается, уже — сама… Дрожь пробегает по ее телу, но Айринэ знает — это хороший знак, знает это запрокинутое лицо, покорно подставленные губы, ломкую беззащитность, это — можно взять. Можно — значит…

Айринэ медлит. Еще чуть-чуть потянуть мгновение — губы совсем рядом, горячее дыхание — одно на двоих…

Хватит тянуть.

"Ты будешь хорошей игрушкой."

Касание.

* * *

Болит голова, перед глазами все плывет, и еще это странное покалывание в сердце — усиливающееся на вдохе, ослабевающее на выдохе, и хочется попробовать не дышать, но игла в груди ворочается и не дает напрячь нужные мышцы. Холодного бы сейчас на лоб… Но самой встать — невозможно, невыносимо трудно, и некого позвать, потому что одна она в квартире, совсем одна. Смутно припоминается, что валидол должен быть где-то в ящике письменного стола. Значит, все же надо встать и дойти, и Айринэ медленно переставляет руки — чтобы опереться на них и приподняться, и пытается оторваться от постели. Осторожно, чтобы не тревожить лишний раз налитую горячей болью голову, выжимается на локтях, и в глазах опять темнеет. Ждет, дыша часто и мелко. "Только не потерять сознание. Только не потерять…" — чернота с крутящимися синими кольцами рассеивается, и Айринэ медленно выпрямляет руки, садится на кровати и спускает ноги на пол. "Так… Есть." Перемещается к краю постели, цепляется за стену и встает, и делает первый шаг, потом второй — болезненно согнувшись, хватая воздух ртом и борясь с подкатывающей дурнотой. Шаг за шагом — и вот она уже отлипает от стены и тяжело опирается на спинку стула, усаживается — ящичек совсем рядом, только протянуть руку. И протягивает, и достает таблетку, кладет ее под язык и откидывается, закрыв глаза.

"Выгнала все-таки… Выгнала. У каждого коллекционера в коллекции… должен быть… свой коллекционер… Вот и у меня есть. И у него есть. Какая разница…" — мысли путались, и Айринэ прекратила всякие попытки думать, расслабилась и стала ждать, когда же подействует таблетка.

Через полчаса девушка — еще бледная, но с прояснившимся взглядом — уже хлопотала на кухне: вымыла первую попавшуюся под руку чашку ("Дурацкое скисшее молоко…"), поставила чайник ("Ну, быстро!") налила кофе ("Опять молотый кончился!"), сделала бутерброды ("Ага — "Дружба, сырок плавленый"… Интересно, это еще съедобно?"). Прищурилась на висящие на стене часы — "Нет, ну чего ради я в такую рань поднялась? Какие черти меня продрали? Особенно после… Небось, это оно меня там поминает — тихим ласковым словом… И пусть, и на здоровье…" — не удержалась, хихикнула, — "Еще бы не поминал — в такое время домой переться… Надеюсь, автобусы еще ходили."

Ухватив кофе и бутерброды, Айринэ прошла в комнату — там было гораздо теплей — и удобно устроилась в кресле перед письменным столом (стул был презрительно отставлен в сторону — как нечто чересчур жесткое и неудобное), подобрав под себя ноги. Вытянула из валявшейся на столе пачки сигарету, закурила, сделала пару затяжек и поднесла к губам кофе, совершенно забыв, что заливала она его кипятком, а прошло совсем немного времени, и вода не успела, не могла успеть остыть. От раскаленной жидкости у девушки на глазах выступили слезы, она торопливо сглотнула, и кофе ожгло горло, а дальше скользнуло уже приятным теплом.