Склероз, рассеянный по жизни - Александр Ширвиндт

Было немножко стыдно, но сознание, что не подвел Эфроса и достойно сыграл главную роль в «Ромео и Джульетте», несколько смягчало ощущение конца актерской биографии.

Очень редко хвалил! Иногда приходил после спектакля в гримерную и плакал. Это был огромный подарок – эфросовские слезы. И я получал его несколько раз. В «Снимается кино» и «Счастливых днях несчастливого человека».

Мои отношения с Эфросом отличались от его взаимоотношений со многими моими коллегами. Там была или любовь до гроба, или смертельный разрыв. А я общался с Анатолием Васильевичем очень долго, и расставались мы грустно, но не врагами.

Когда сейчас возникает разговор об Эфросе, я пугаюсь максималистских суждений и бурных эмоциональных всплесков. Эмоции мешают осмыслению. Главное – надо помнить, что в судьбе актера встречи с такими уникальными художниками, как Эфрос, единичны. И оставляют след на всю жизнь.

Если когда-нибудь будет суммироваться мой вклад в советскую культуру, хорошо бы, чтобы не забыли зачесть один эпизод. Первые гастроли эфросовского Ленкома в Перми. Труппа полетела на самолете, а Анатолий Васильевич поплыл на пароходе, чтобы немножко подготовиться к гастролям и развеяться.

Высокий берег реки – не помню, Камы или Иртыша. Мне казалось, что Иртыша, но это у меня чисто нервное. Вся труппа стоит на косогоре и ждет пароход. Эфрос плыл суток десять. Мы встречали его огромным плакатом «И какой же русский не любит быстрой езды?». Эфрос приплыл с сыном. Димке было 6 лет. И вот первый спектакль на гастролях, розовский «В день свадьбы», в котором участвовала вся труппа. Весь театр находился на сцене в массовке, кроме меня. Потому что, во-первых, я все-таки дискредитировал сельскую свадьбу, а во-вторых, не на кого было оставить Димку. Тут надо сказать о моем достаточно близком знакомстве с семьей Эфроса: он был моим родственником. Анатолий Васильевич был женат на второй жене моего дяди – Наташе Крымовой. В общем, я гулял с Димкой по Перми, и он стал известным режиссером Дмитрием Анатольевичем Крымовым.

Лев Дуров

Вспоминая эфросовский Ленком, нельзя не сказать о Дурове.

Мы со Львом Константиновичем находимся в том критическом возрасте, когда уже очень не хочется врать. Вернее, все равно хочется, а нужно остановиться. Ну, во-первых, Лев Константинович – замечательный артист. Это знают все, и врать об этом бесполезно. Но, наверное, немногие знают, что именно Дуров привел Анатолия Васильевича Эфроса в Театр имени Ленинского комсомола. Это уже потом из-за каких-то сложностей (возникших не без помощи массы «благожелателей») их пути несколько разошлись. Что жалко. Но эфросовский «взрослый» театр, то есть период работы после Центрального детского театра, начался именно с подачи Льва Константиновича.

Сложилась такая несколько наигранная комбинация: раз Станиславский с Немировичем договаривались о создании нового театра, сидя в каком-то кабаке, то и мы решили собраться в ресторане гостиницы «Центральная» и поговорить о том, чтобы Эфрос возглавил Театр имени Ленинского комсомола. Помню, мы сидели за столом и обсуждали, как это будет прекрасно. Эфроса приходилось уговаривать – он очень боялся перехода в театр с таким названием, с таким брендом.

Основным двигателем всего процесса стал Левка, и результата он добился. Левка вообще являлся фанатом Эфроса до тех катаклизмов, которые потом между ними произошли.

Дурова я знаю изнутри. Знаю, какой он резкий, ранимый и непредсказуемый. Он очень хороший артист и может играть всякое, но есть в нем какой-то стесняющий его внутренний зажим. Он как бы боится выйти из своих привычных рамок, и это ему прежде немного мешало. Но сейчас, уже к зрелости, он отбросил эту внутреннюю скованность, стал раскрепощеннее, шире, мягче. А мягкость в его характере всегда нужно было искать. Дуров – замечательный боевитый мужик. Сколько мы с ним дрались в жизни – конечно, не с ним персонально, а вдвоем против кого-то при самых идиотских стечениях обстоятельств, сколько было выпито… При этом он совершенно патологический семьянин. Лев Константинович – патологический муж, патологический папа и патологический дед.

Левка всегда находился в прекрасной физической форме. У нас в Театре имени Ленинского комсомола была своя футбольная команда, довольно крепкая на театральном уровне. Как-то раз, на гастролях в Челябинске, мы приняли участие в одном незабываемом матче. Нашим противником на футбольном поле стала знаменитая в этом городе команда с несколько странным названием – «Вышка». Мы даже думали, что она состоит из охраны какого-нибудь лагеря. Но, как потом оказалось, это была команда челябинских телевизионщиков. Причем играли они чуть ли не профессионально и страстно желали победить новеньких. Я ужасно плохой футболист, и меня всегда ставили в защиту, потому что людей не хватало. А в это время к нам приехал великий футболист Игорь Нетто, муж Ольги Яковлевой. Был еще с ним нападающий из «Спартака». Они вдвоем могли выиграть у любой «Вышки». Но поскольку эти люди были узнаваемы, их пришлось загримировать. Игорю надели парик, а второму, заслуженному мастеру спорта, сделали фингал под глазом и перевязали. Они у нас числились рабочими сцены. Единственный, кто играл с ними на равных в нападении, – это Левка. Когда он долго не мог обогнать кого-то, он бежал, бежал, бежал, а потом прыгал противнику на спину, как гепард на буйвола, и на нем висел.

И все-таки в спектре многочисленных талантов Дурова кое-чего не хватает – он вялый автомобилист. Плохо ездит. Но я думаю, что это не самый большой недостаток в человеческом существе.

На своих творческих вечерах Левка всегда появляется с огромным количеством замечательных баек, рассказов и воспоминаний. Получая за эти полтора часа, условно говоря, десять рублей, он должен мне авторских рубля четыре, потому как я фигурирую в его историях минут двадцать пять – Левка любит просвещать всех на предмет наших с ним взаимоотношений, рассказывать о моем хамстве и т. п. Так что для благосостояния его семьи я сделал очень много.

Ростислав Плятт и Лев Лосев

Удивительная, я бы сказал, парадоксальная дружба связывала Ростислава Яновича Плятта с Львом Федоровичем Лосевым.

Лев Лосев по происхождению, возрасту и генофонду никак не мог рассчитывать на встречу с Пляттом, а тем более – на дружбу с ним.

Я дружил с Лосевым с той далекой поры, когда он в группе берсеневского молодняка принял меня под крыло ленкомовской элиты. Все было в нашей с Левой жизни – совместные счастливые премьеры в спектаклях Сергея Штейна «Колесо счастья», «Товарищи-романтики», «Когда цветет акация», бездумное актерское застолье. Мы с ним стояли у истоков создания «капустной бригады» Дома актера, мы придумали и даже осуществили как авторы цикл телевизионных вечеров «Театральная гостиная», среди которых были наиболее удачны и любимы нами, а может быть, и всеми «В гостях у Яншина», «В гостях у Утесова», «В гостях у Жарова», «В гостях у Богословского».

Мы с Львом Федоровичем написали множество радиопрограмм, не рядовых и незаметных, а сугубо праздничных и помпезных, где все было пронизано добрым юмором, светлой улыбкой и пафосом, пафосом, пафосом… «С днем рождения, Родина!», «Цветы к маю», «Музыкальное окно» и многие другие радиошедевры каждый год выходили из-под нашего остроконъюнктурного пера. Написав очередную радиоэпопею, мы бросались к большим актерам и провоцировали их на исполнение нетленки. У нас звучали все! Для пафоса и монументальности – Михаил Царев, Вера Марецкая, Борис Чирков, Николай Мордвинов; для светлой и большой улыбки – Михаил Жаров, Людмила Касаткина; для беспощадной сатиры про салоны красоты и подвыпившего командированного – Владимир Канделаки, Рина Зеленая, Татьяна Пельтцер, Леонид Утесов и, конечно, всегда, для всего и очень много – Ростислав Плятт.

Покончив с радиоэфиром, мы с Левой перешли к большой литературе и стали вести юмористическую страницу в журнале «Театральная жизнь», где иногда даже смешно выглядели наши зарисовки из театрального быта.

В нашей бурной, тогда еще довольно молодой жизни бывали счастливые минуты, когда нас принимала семья Лосевых-старших. Лева торжественно говорил: «Шура, едем к моим: накормят, посидим, выпьем, они тебя любят – не матерись!» Мы запрягали мой ржавый рыдван и, переехав окружную железную дорогу у Сокола, попадали в объятия Лосевых-старших, простых, больших, добрых, в меру суровых и абсолютно не понимавших, чем мы с их младшеньким занимаемся, над чем и зачем смеемся, пребывавших в твердой уверенности, что добром все это не кончится. Перед отправкой меня обратно, в черту окружной железной дороги, Лосев-старший полуобнимал меня, по-отцовски наставляя: «Александр, ты выпивши, будь осторожен – пробирайся огородами!»

В моей семье старшие тоже любили Левушку и всегда ждали его. Мать могла часами пытать Лосева на все околотеатральные темы, и Левчик с врожденным чувством уважения к взрослым терпеливо докладывал, кто с кем, кто как и как кто.