Три месяца, две недели и один день (СИ) - Шишина Ксения

Глава девятнадцатая

Сначала в поле моего зрения появляется платье, дизайнерское, светло-оливкового цвета, с тонкой лямкой вокруг шеи и обнажённой спиной, без рукавов, но зато в пол, следом за чем на барную стойку опускается золотисто-бежевый клатч. Только спустя мгновение Брук окончательно прислоняется к барной стойке справа от меня, опуская руки на поверхность и ослабляя их хватку на кожаном материале аксессуара до непринуждённого состояния. Надо сказать, что я давненько её не видел. Кажется, любое афтепати после какого-либо мероприятия способно засосать того, кто впервые в своей жизни оказывается в соответствующей обстановке, и растворить его в толпе. Особенно это актуально в тех случаях, когда чуть ли не каждый квадратный метр пространства вокруг тебя усеян известными личностями из мира спорта, шоу-бизнеса или телевидения. Для меня здесь нет ничего нового, диковинного и необычного, и за редкими исключениями всех этих людей я уже видел год назад. При ближайшем рассмотрении и близком общении легко разглядеть, что и у вознесённых на пьедестал кумиров есть определённые слабости, недостатки и дурные наклонности, о которые поклонники в своём слепом обожании даже не подозревают. Но у Брук такое восторженное выражение лица, и глаза буквально сияют. Ясное дело, она впечатлена и чувствует себя словно во сне. Так что я ощущаю почти вину, что слишком подавлен и разбит для того, чтобы познакомить её хотя бы с одной реально звёздной персоной, имя которой, бесспорно, у всех на слуху. Я способен только на то, чтобы вливать в себя бутылку за бутылкой, но уверен, Брук не в обиде. Или, по крайней мере, простит меня через пару минут. Хотя я, кажется, видел, как она довольно долго и без всякой скованности общалась с Кэти Перри, будто они знакомы уже не первый год. А может, это была Мила Кунис. Так что, наверное, здесь нечего прощать. Ей и без меня довольно-таки весело. По крайней мере, было.

— Тут просто здорово, — её голос оказывается таким же покорённым, какой является она сама, и я ощущаю, как мои губы невольно трогает небольшая улыбка от той детской непосредственности, содержащейся в этих словах, на которую, как принято считать, способны только дети, — спасибо, что позвал меня с собой. Правда, спасибо.

— Добрый вечер, мисс. Могу ли я что-нибудь вам предложить?

— Нет, спасибо, и ему, пожалуйста, тоже больше ничего не приносите.

— Она шутит, — подаю я голос, обращаясь к бармену, но этот обслуживающий персонал хорош только до тех пор, пока не начинает указывать, что тебе уже хватит пить, и предлагать вызвать такси. В случае со мной первые соответствующие звоночки прозвенели буквально через считанное количество минут после того, как закончилась формальная часть приёма, и я буквально тут же переместился к бару, где с тех пор фактически неотлучно и нахожусь. Наверное, за эту пару часов к более адекватному человеку уже вернулся бы разум, и, устав напиваться, он бы давно протрезвел, но я просто падаю всё ниже и ниже. И сомневаюсь, что, когда придёт время подниматься, ноги помогут мне устоять.

— Нет, не шучу. Нам ничего не нужно.

— Да, мисс, но, если что, обращайтесь. Я буду в другом конце бара.

— Вообще-то здесь просто ужасно, — ненадолго исчезнувшее истинное настроение возвращается в мгновение ока, и я допиваю своё очередное, неизвестно какое по счёту слишком быстро закончившееся пиво, — просто тебе кажется, что все эти медийные личности словно снизошли до тебя, но со временем это ощущение приедается, и ты уже не против лишний раз остаться дома вместе того, чтобы тащиться куда-то, чуть ли не на ночь глядя.

— Но как ты можешь так говорить? Ты же помогаешь этой организации. Делаешь благое дело, как и все эти люди.

— Я не распространяюсь об этом на каждом углу.

— Как ни странно, я уже и сама это поняла. Но хотя бы мне ты мог сказать, куда именно мы идём, и что будет происходить.

— Предпочитаю, чтобы за меня говорили поступки. Столько слов порой выбрасывается на ветер… — всё, что я говорил в последнее время… Всё, что я думал, что Лив слышит… Ветер всё просто унёс. А она осталась по-прежнему равнодушна и безразлична. Не выказала ни намёка на реакцию или эмоции. Внутри у человека ничего просто нет. Одна лишь самоуверенная и бездонная пустота.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Но твоя речь была прекрасна, — ну хоть кто-то оценил, — я видела, как у нескольких женщин на глаза навернулись слёзы, — это, пожалуй, лучшая похвала, какая только может быть, — и потому не понимаю тебя.

— Я выразился в целом, имея в виду в большей степени не этот вечер, а все прочие тусовки вроде тех, где вручают награды, призы или чествуют тебя ещё каким-либо образом. В актёрской среде особенно постоянно что-то происходит, и, если только ты не робот, не знающий устали после съёмок, в девяноста случаях из ста ты просто пошлёшь всех куда подальше и пораньше завалишься спать.

— Кстати, насчёт этого. Я думаю, что сейчас это неплохая мысль, — замечает Брук и касается моей правой руки около выглядывающего из-под рукава пиджака кусочка рубашки. Пальцами этой самой руки я тереблю этикетку опустевшей пивной тары. — Если ты дашь мне ключи от машины, я отвезу тебя домой.

— Они у парковщика.

— Тогда давай ты попрощаешься с кем необходимо, а я подожду тебя снаружи. Или тебе помочь дойти?

— Разве я говорил, что уже хочу уезжать?

— Нет, но…

— Вот и не лезь, — не сдержавшись, рычу на неё я, — я поеду тогда, когда пожелаю, и ни минутой раньше, и при этом обойдусь без твоего вмешательства. Если так нравится крутиться здесь, то можешь оставаться тут хоть до утра, а меня оставь в покое.

— Хочешь, чтобы они передумали и отказались от тебя, как от своего посла, увидев, как ты отвратителен, публично забивая на свой спортивный режим? Твоя репутация, возможно, уже страдает.

— Нет, не хочу, — это будто всхлип, но от него звук, который трудно охарактеризовать однозначно, отличает то, что я не плачу и не собираюсь начинать. Я же не какая-то там сопливая девчонка, ненавидящая целый мир из-за своего одноклассника-подростка, влюблённого не в неё.

— Тогда поехали. Поверь, так надо. Тебе нельзя за руль. Я серьёзно, — шепчет она, склонившись ко мне ближе, чтобы нас при всём желании никто не услышал. Я начинаю испытывать тягу быть обнятым, ощутить по-родственному заботливое прикосновение к волосам, и…

— Почему я люблю не тебя? — вдруг вырывается из меня так внезапно, что удары моего шокированного таким поворотом сердца буквально отдаются эхом мне в горло, участившиеся, громкие до шума в ушах и неприятные в своей дикой скорости, — почему всё так глупо?

— Я не…

— Я не в буквальном смысле, но почему я не полюбил девушку вроде тебя? Рассудительную, внимательную, отзывчивую, нежную, милую и ласковую? Ту, которая была бы счастлива родить мне детей? — я смотрю на собранные в высокую причёску светлые локоны, некоторые из которых, завитые, сознательно оставлены на свободе, на выразительную шею и очертания наверняка соблазнительной груди, виднеющиеся в декольте, но в интимном плане как был, так и остаюсь совершенно равнодушен. Я хотел друга, и Брук именно он. — Что, чёрт побери, я сделал не так, что она ушла? — а я ведь по-прежнему глубоко внутри видел в Оливии свою семью… Считал нас ею. Глупо, как же глупо. — Я знаю, всё гораздо сложнее, но почему… Наверное, я, и правда, жалок.

— Она так сказала?

— И даже не задумалась, — и она больше меня не уважает… И она сочла мои слова лишь достойными осуждения и оскорбительными для себя, опять-таки поставив во главу угла исключительно свою персону и не думая о том, что с ней всё это вовсе никак не связано. О тех, кому они помогут и кого спасут. А там, где нет хоть какого-то почитания, о любви не может быть и речи.

— Но где твоё кольцо?

— Я же не женат, Брук, — эти слова настолько легко, повседневно и буднично срываются с моих уст, будто и не существовало многочисленных месяцев отрицания и борьбы, что была бессмысленна. Я только сейчас начинаю понимать, что она изначально была обречена на провал, и по идее это должно ужасать своей простотой и странной неуместностью, но ни черта подобного. Я действительно свободен. И могу делать всё, что хочу, ни перед кем не отчитываясь и не маясь нелогичным чувством ответственности. Больше нет. Я достаточно пребывал в отчаянии. Теперь это кончено, и это превосходно. Можно двигаться дальше. Найти женщину, для которой мой ребёнок не будет обузой, способную стать ему идеальной матерью, лучшей, чем биологическая, и мне даже не придётся далеко ходить. Снаружи полно моих фанаток, знающих, где я провожу сегодняшний вечер, из социальных сетей и официальных публикаций. Я видел их, когда ненадолго выходил подышать свежим воздухом в перерыве между одной бутылкой и следующей. Чем я хуже Митчелла, как раз-таки и вступившего в брак с одной из таких девушек? Да я даже лучше. В отличие от него я, по крайней мере, буду её уважать и никогда не опозорю.