Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

Но сам не отрывал глаз от Яромилы – ведя за собой два десятка подруг, она шла первой, и он сразу увидел ее. Ладожские девушки, в русальных рубашках-длиннорукавках, вышитых знаками воды и огня, грозы и дождевых облаков, покойных предков и прорастающих трав, в растрепанных венках, с травой и листьями в распущенных, спутанных волосах, едва стояли на ногах от целодневного хождения, беготни и возни. Постепенно успокаиваясь, обессиленные буйством, они уже изнемогали от русалочьего духа, который вдохнула в них особая «русалья трава». Они приманили русалок, приняли их в себя и теперь должны были вынести их из земного мира. Тяжкая ноша неземного духа обременяла их, но оставалось немного – только искупаться в Див-озере, чтобы вода вымыла из их тел русалочий дух и унесла его за край неба. А они, освободившись от иномирного присутствия в себе, смогут вернуться домой, переодеться и присоединиться к остальным гуляющим. Обычно они успевали до того, как разожгут священный костер, и впереди их ждала веселая ночь, полная игр, песен и плясок.

Многие девушки уже напевали на ходу, предвкушая веселье и встречи с женихами. Позади Яромилы шли Дивляна, Белка и Веснояра – все три хохотали, будто пьяные, шатались от смеха, поддерживая друг друга и иногда вместе валясь на траву. По их обрывочным, сдавленным восклицаниям можно было понять, что они обмениваются воспоминаниями о ловле в роще: Дивляна успешнее всех приманивала парней задранным подолом, а Снежица и Белка ловчее других хлестали их крапивой, норовя попасть по тем самым частям тела, которые парни жаждали пустить в ход.

– А Осташка-то как?

– Ой, и не спрашивай! Сейчас расскажу!

– А он-то… А этот! А она! Слушай, слушай! – выкрикивали они, бешено теребя друг друга, и больше ничего нельзя было разобрать.

Веду я русалку от бора до бора,

– запела Яромила. Она тоже тяжело дышала, даже голова кружилась, но впереди манило теплым закатным блеском озеро, а за ним – отдых от утомительных обрядов, которые никому сегодня не стоили стольких сил, как ей.

Ой, Лели-Лели, от бора до бора!

– подхватили девушки, и даже те, что хохотали, постепенно успокоились и тоже стали петь.

По вечеру рано, из бора до бора,

Ой, Лели-Лели, по вечеру рано!

Из бора до бора, в зелену дубраву,

Ой, Лели-Лели, в зелену дубраву!

Русалка-лесовица, росяная сестрица,

Отвяжись, отступись, в белый свет не кажись!

Тут тебе не век жить, до весны здесь не быть!

Ступай в реку глубокую, на осину высокую,

Осина, трясись, а русалка, уймись!

Мне с тобой не водиться, не кумиться,

Ступай в бор, в чащу, к матери лесной!

Она тебя ждала, во мху постелюшку стлала,

Муравой устилала, подголовьице клала,

Там тебе и спать, а нас, внучек Дажьбожьих, вовек не видать!

В сини воды уходи, за мной больше не ходи!

Пока пели, дошли до берега. И когда песня кончилась, девушки с визгом бросились в воду. Белые рубашки, срываемые на ходу, полетели в разные стороны. Даже до Одда, таящегося в под кустом, достигали брызги, воздух звенел от воплей.

Чья-то сорочка упала прямо на куст, за которым он сидел; не желая, чтобы его заметили, он тихонько стянул рубашку с куста и засунул поглубже под ветки. Наверное, их крики были слышны далеко, но никто не решился бы приблизиться, зная, что сейчас духи русалок покидают девичьи тела и уносятся с темной водой в подзакатную сторону – туда, куда уходит все неживое, отбывшее дозволенное время в земном мире. Попадаться на пути было крайне опасно, и сами девушки замирали от жути, чувствуя, как холодная вода омывает тело и вместе с ней выходит нечто чужое, на миг оставляя внутри пустоту.

Сквозь ветви Одд видел, что вода кипит от резвящихся белых тел; казалось, буйный русалочий дух не хотел оставлять их, девушки брызгались, будто пытались утопить друг друга, визжали до хрипоты, плескались, будто хотели разбрызгать всю воду Див-озера по зеленым берегам.

Наконец сначала одна, потом другая, утомившись и замерзнув, стали выбираться на берег. Облепленные распущенными мокрыми волосами, в которых застряла трава, обнаженные, с ошалелыми глазами, они как никогда напоминали русалок. Но все же буйство их оставило, они уже почти пришли в себя. Выжимая волосы, девушки подбирали свои рубашки, наскоро вытирались, натягивали их и по одной, по две скрывались в лесу. Назад, в свои дома, им нужно было пробраться незамеченными – если кого-то заметят, то будет считаться, что русалки не ушли, и тогда весь год от них можно ждать разных пакостей.

Вот Дивляна, первой выбравшись из воды и спешно одевшись, убежала; ей не терпелось добраться до дома, переодеться и поскорее попасть назад на поляну, где ее с нетерпением ждал Вольга.

Яромила вышла из воды последней. Сестра Льдиса и Ласка, ее подруга, уже натягивали рубашки, прыгая, чтобы согреться; кроме них, на берегу никого больше не было. Завидев Яромилу, они помахали ей, приветствуя повелительницу русалок: дескать, мы пойдем и ты давай за нами, у костров встретимся! Яромила помахала им в ответ и пошла в ту сторону, куда кинула свою рубашку.

Только почему-то рубашки нигде не было. Она помнила, куда ее бросила, и знала, что оставила ее довольно далеко от воды, так что волной не смыло бы. За кусты, что ли, завалилась? Или в самом деле русалки унесли на прощание? Солнце уже село, но было достаточно светло, чтобы отыскать пропажу, и Яромила заглянула за куст.

И тут же поняла, в чем дело. Из гущи кустов ей навстречу шагнул человек, держащий в руках ее рубашку. Человек, которому тут никак не место, – мужчина, варяжский князь Одд. И все же Яромила ничуть не удивилась. Сами боги свели их здесь и сейчас – случилось то, чего она давно уже ждала в глубине души.

– Так вот где моя пропажа! – насмешливо воскликнула она. Ее негромкий утомленный голос, низковатый и хриплый, в котором еще слышалось дыхание холодной глубокой воды, показался голосом настоящей русалки, и тревожное и одновременно манящее чувство пробрало Одда. – А ты как сюда попал? Сюда мужчинам приходить нельзя. Это озеро – запретное. Только для… духов воды и земли. – Она не знала, как правильно назвать русалок на северном языке.

– Я не видел тут никаких духов, – ответил Одд. Он пытался смотреть ей в лицо, но у него ничего не получалось – взгляд против воли скользил по ее телу, по высокой красивой груди, белым плечам, тонкой талии, плавным изгибом переходящей в стройные, по-девичьи узкие бедра и длинные ноги. И его взгляд смущал ее так же мало, как если бы она и правда была духом воды, который своей красотой, словно оружием, подчиняет себе смертных мужчин. – Я видел… прекрасных дев, похожих на лебедей, которые сбросили здесь свое лебединое оперение…