Пленники темной воды - Александр Уваров

Речь у него быстрая, но ровная. Без взлётов и падений. И, видно, очень остроумным себя считает.

Третьего Гроднянский толком и не рассмотрел. Он стоял у окна и (Гроднянский это затылком чуял) отслеживал каждое движение. Этот третий, вроде, с какой-то квадратной физиономией. Мощная челюсть. Глаза маленькие, но цепкие.

Больше не разглядеть.

Поворачиваться к окну и тем более подходить к нему Гроднянскому не хотелось. Он понимал, насколько это сейчас опасно.

Когда он вернулся домой после работы, эти трое его уже поджидали.

Возможно, трое их только в квартире. Где-нибудь на лестнице, в соседней квартире или возле подъезда наверняка ещё несколько мордоворотов дежурит.

Гроднянский сразу понял — бежать бесполезно. Эти не дадут.

Они действовали быстро и профессионально.

Видно, тренированные ребята.

Едва он открыл дверь и переступил порог — темноволосый тут втянул его и быстро обыскал, вывернув все карманы и тщательно прощупав одежду.

Все вещи из карманов (включая портмоне, ключи от машины и записную книжку) от побросал в заранее подготовленный пластиковый пакет.

Потом завёл Гроднянского в комнату и толкнул в кресло.

Пакет передал бесцветному.

И встал у двери в квартиру.

— Где ж вы, Виктор Петрович, на выходных пропадали? — вкрадчиво спросил бесцветный.

— Жену отвозил, — пробормотал в ответ Гроднянский, судорожно пытаясь вычислить хоть какой-нибудь путь к спасению в сложившейся ситуации. — В пансионат…

Он уже понял, зачем пожаловали эти гости. И ещё понял то, что долгих разговоров с ним никто вести не будет.

Всё, что им нужно — они знают и так. Разве что потребуются им какие-нибудь детали. Например, точные даты переводов или резервные счета (если они не всё ещё вычислили). И, пожалуй, его чистосердечное признание.

Под запись.

А потом… Лучше не думать! Лучше придумать, как отсюда выбраться.

— Кто мы, знаете? — спросил бесцветный.

Гроднянский кивнул.

— И не спрашиваете, как мы сюда попали?

— А чего спрашивать? И так ясно, что через дверь, — Гроднянский решил в дипломатию не играть.

Не та публика.

— Не в первый раз, небось.

— Да уж, — усмехнулся бесцветный. — А это правильно сделали, что жену отвёзли. Отдохнуть не мешает. Хорошо в пансионате?

И бросил на журнальный столик толстую папку, плотно набитую документами.

— Хорошо, — прошептал Гроднянский, не отводя глаз от папки.

— Видите, — сказал бесцветный. — Насобирали. А вот теперь думаем — в капусте вас засолить или формалином залить да в кунсткамере выставить? В назидание остальным хитрожопым? Чего молчим, Счетовод?

Гроднянский вздрогнул и втянул голову в плечи.

«Искалечат» с тоскою подумал он. «Или вообще на куски порежут. Господи, как же выбраться отсюда?»

— Записей, смотрю, за последние два дня у вас не прибавилось, — сказал бесцветный, перелистывая извлечённую из пакета записную книжку. — Что, с Завхозом связь потеряли? Не соскучились по нему?

Гроднянский не ответил.

«Всё, крышка!» с тоской подумал он. «Особенно, если Симаков уже сбежал. А он может!»

— Ладно, — сказал бесцветный, бросая книжку обратно в пакет. — Потом почитаем, на досуге. Тем более, что живое общение приятней. Так я вот тоже думал, как бы вам, уважаемый, ловчее башку открутить. А потом подумал: «К чему это всё?» Надо просто придти к человеку в гости и поговорить. Просто, открыто, по-дружески. Мы же в одной команде, Счетовод. Чего нам прятаться? Так ведь?

Гроднянский застыл, скованный страхом, охватившим его тело ледяными обручами. И чем спокойней и размеренней говорил бесцветным, тем сильнее становился этот парализующий страх и тем ближе подступало мертвящее душу отчаяние.

«Конец… конец…»

— Вот я и пришёл, — продолжал бесцветный. — Поговорить. А чтобы настрой на разговор получился…

И он кивнул квадратному, что стоял у окна.

Тот сходу, не замахиваясь, ударил Гроднянского по затылку.

Гроднянский слетел с кресла и упал на четвереньки.

И заплакал, чувствуя, что не сдержать ему уже мелкую, лихорадочную дрожь в ватном от страха теле.

— Зачем так? — всхлипнув, спросил Гроднянский. — За что?

— Не привык к подобному обращению, — прокомментировал бесцветный. — Ладно, садись на место.

Гроднянский, опасливо покосившись на квадратного, поднялся и сел в кресло.

Вынул носовой платок и вытер слёзы, что всё продолжали катиться из глаз.

— Я же и так расскажу, — умоляющим голосом обратился он к бесцветному. — Я же понимаю, что там в папке… Я всё разъясню!

— Чувствую в голосе клиента искреннее чувство, — довольным тоном заметил бесцветный. — Вижу, что готов он к открытому диалогу с нами. Как Ельцин с Клинтоном. Вот в таком конструктивном ключе и продолжим. Без особых затей…

И снова кивнул квадратному.

— 30 —

20 сентября, 1994, вторник, 12.40, Петербургское шоссе, склады

Андрес посветил фонариком в темноту ангара.

— Всё, господин комиссар. Пусто!

Хенрик зашёл внутрь ангара и, сделав шага три, не больше, споткнулся об деревянный ящик тёмно-зелёного цвета.

— Чёрт! Андрес, сюда подсвети!

Комиссар слегка подпихнул ящик ногой.

Он легко сошёл с места.

«Пуст» решил Хенрик.

— Откроем? — предложил он Андресу. — Надеюсь, не мина?

— Загрохотал-то как, — заметил Андрес. — С миной бы потяжелей был…

И он, наклонившись, приподнял крышку.

В свете фонаря жёлтым мелькнуло некрашеное дерево и полукруглые ячейки внутри ящика.

— И в самом деле пуст, — с некоторым разочарованием произнёс Андрес.

— Всё отсюда вывезли, — констатировал Хенрик. — Но всё же что-то здесь было. И похоже, «что-то» — это оружие.

И, подумав, добавил:

— Надо бы ещё раз с хуторянином встретиться.

— С каким? — не понял Андрес.

— С Раудсеппом, — пояснил Хенрик. — Помнишь? Мы карту этого района просматривали. Там отмечено строение рядом с закрытой зоной. Помнишь, это там, где мы видели остатки колючей проволоки в траве?

— Помню, — ответил Андрес. — Видели.

— Так вот, — сказал комиссар, забирая фонарь у Андреса. — Пошли отсюда…

— Так вот, — повторил Хенрик, едва они вышли из ангара. — Это и есть домик нашего хуторянина. Живёт он рядом со складами. И местность эту знает великолепно. Так что, полагаю, что не напрасно он от трупов тогда в кусты кинулся. Думаю, что кого-то из покойников он узнал. Может быть, самого Меркушева. А вот мы с тобой в этом случае — полные остолопы. Понял?

— Понял, — ответил Андрес.

И достал блокнот.

— 31 —

20 сентября, 1994, вторник, 13.10, Таллинн

Звука выстрела никто не услышал.

Пуля навылет пробила грудь и со звоном отрикошетила от фонарного столба.

Топорков с резким, гортанным всхлипом выплюнул густую струю крови и осел на землю, схватившись за открытую дверь машины.

Вторая пуля пробила сонную артерию — и фонтан крови, разлетаясь мелкими брызгами, хлынул на асфальт.

Охранник кинулся к шефу, на ходу доставая из кобуры как назло застрявший «Глок», но третья пуля ударила ему в плечо, отбросив на капот машины.

— Назад! Врача! Полицию! — крикнул второй охранник вылетевшему из офиса водителю.

И, пригнувшись, пробежал вперёд, спрятавшись за корпусом автомобиля.

— Серёга, ты жив? — спросил он первого охранника.

И, достав «Беретту», передёрнул затвор.

— Жив, ебёна мать! — отозвался Серёга.

Правая рука у него висела как плеть. Кровь на сером рукаве казалась чёрной и чернота эта ползла всё ниже и ниже, к запястью.

— А шеф? — спросил второй, но без особой надежды.

Серёга скосил глаза.

Топорков, дёргаясь в агонии, лежал на спине. Голова его при смертных этих вздрагиваниях прыгала, подскакивая, словно резиновый мячик на тонкой бечёвке, и при каждом таком подскоке затылок его ударялся о бордюр.

Кровь из шеи уже не била фонтаном, а вытекала пульсирующей в такт крупной дрожи струёй.

Лужа крови расползалась всё шире и шире, затекая уже под колёса машины.

— Шефу пиздец, — констатировал Серёга. — Отмучился…

— Ты, главное, не дёргайся, — успокоил его второй, ставя «Беретту» на предохранитель. — Снайперу мы теперь на хрен не нужны.

— Понял, — отозвался Серёга.

— Полежим пару минут, — продолжал второй, убирая пистолет в кобуру. — Потом пойдём показания писать.

— Ё-моё! — с испугом воскликнул Серёга. — Слышь!

— Чего? — недовольно переспросил второй. — Терпи, сейчас жгут наложим.

— Да я не о том, — сказал Серёга. — Мы же это… Безработные теперь!

— Точно, — с горечью в голосе признал второй. — Жалко Владимирыча, хорошо платил…

И с досадой сплюнул.