Тысяча И Одна Ночь. Книга 4 - без автора

И дойдя до него, они сказали: "Ты притворился мёртвым, но мы убьём тебя до конца", - и бедуин вынул копьё и хотел вонзить его в грудь Ала-ад-дину. И тогда Ала-ад-дин воскликнул про себя: "Благослови, о Абд-аль-Кадир, о гилянец!" - и увидел руку, которая отвела копьё от его груди к груди начальника Кемаль-ад-дина, верблюжатника, и бедуин ударил его копьём и не прикоснулся к Алаад-дину.

И потом они взвалили тюки на спину мулов и ушли, и Ала-ад-дин посмотрел и увидел, что птицы улетели со своей добычей. И он сел прямо и поднялся и побежал; и вдруг бедуин Абу-Наиб сказал своим товарищам: "О арабы, я вижу что-то вдали"; и один из бедуинов поднялся и увидел Ала-ад-дина, который убегал. "Тебе не поможет бегство, раз мы сзади тебя!" - воскликнул Аджлан и, ударив своего коня пяткой, поспешил за Ала-ад-дином.

А Ала-ад-дин увидал перед собой пруд с водой и рядом с ним водохранилище, и влез на решётку водохранилища, и растянулся, и притворился спящим, говоря про себя: "О благой покровитель, опусти твой покров, который не совлекается".

И бедуин остановился перед водохранилищем и, поднявшись на стременах, протянул руку, чтобы схватить Ала-ад-дина. И Ала-ад-дин воскликнул:

"Благослови, о госпожа моя Иафиса, вот время оказать помощь!" И вдруг бедуина ужалил в руку скорпион, и он закричал и воскликнул: "Ах, подойдите ко мне, о арабы, я ужален".

И бедуин сошёл со спины коня, и его товарищи пришли к нему и опять посадили его на коня и спросили: "Что с тобой случилось?" И он отвечал: "Меня ужалил детёныш скорпиона"; и арабы увели караван и ушли.

Вот что было с ними. Что же касается Ала-ад-дина, то он продолжал лежать на решётке водохранилища, а что до купца Махмуда аль-Бальхи - то он велел грузить тюки и поехал, и ехал до тех пор, пока не достиг Чащи Львов. И он нашёл всех слуг Ала-ад-дина убитыми и обрадовался этому и, спешившись, дошёл до водохранилища и пруда. А мулу Махмуда аль-Бальхи хотелось пить, и он нагнулся, чтобы напиться из пруда, и увидел отражение Ала-ад-дина и шарахнулся от него. И Махмуд аль-Бальхи поднял глаза и увидел, что Ала-ад-дин лежит голый, в одной только рубашке и подштанниках. "Кто сделал с тобою такое дело и оставил тебя в наихудшем положении?" - спросил Махмуд. И Ала-ад-дин отвечал: "Кочевники". - "О дитя моё, - сказал Махмуд, - ты откупился мулами и имуществом. Утешься словами того, кто сказал: Когда голова мужей спасётся от гибели, то все их имущество-обрезок ногтей для них. Но спустись, о дитя моё, не бойся беды".

И Ала-ад-дин спустился с решётки водохранилища, и Махмуд посадил его на мула, и они ехали, пока не прибыли в город Багдад, в дом Махмуда аль-Бальхи. И Махмуд "велел свести Ала-ад-дина в баню и сказал ему: "Деньги и тюки - выкуп за тебя, о дитя моё; и если ты будешь меня слушаться, я верну тебе твои деньги и тюки вдвойне".

А когда Ала-ад-дин вышел из бани, Махмуд отвёл его в комнату, украшенную золотом, где было четыре портика, и велел принести скатерть, на которой стояли всякие кушанья. И они стали есть и пить, и Махмуд склонился к Ала-ад-дину, чтобы взять у него поцелуй, но Ала-ад-дин поймал поцелуй рукой и воскликнул: "Ты до сих пор следуешь насчёт меня твоему заблуждению! Разве я не сказал тебе, что если бы я продавал этот товар другому За золото, я бы, наверное, продал его тебе за серебро?" - "Я даю тебе и товары, и мула, и одежду только ради такого случая, - отвечал Махмуд. - От страсти к тебе я в расстройстве, и от Аллаха дар того, кто сказал: Сказал со слов кого-то из старцев нам Абу-Биляль, наставник, что Шарик сказал:

"Влюблённые не могут любовь своюЛобзаньями насытить без близости".

"Это вещь невозможная, - сказал Ала-ад-дин. - Возьми твоё платье и твоего мула и открой мне двери, чтобы я мог уйти".

И Махмуд открыл ему двери, и Ала-ад-дин вышел, и собаки лаяли ему вслед. И он пошёл и шёл в темноте, и вдруг увидал ворота мечети, и вошёл в проход, ведший в мечеть, и укрылся там, - и вдруг видит: к нему приближается свет. И он всмотрелся и увидел два фонаря в руках рабов, предшествовавших двум купцам, один из которых был старик с красивым лицом, а другой - юноша. И Ала-ад-дин услышал, как юноша говорил старику: "Ради Аллаха, о дядюшка, возврати мне дочь моего дяди"; а старик отвечал ему: "Разве я тебя не удерживал много раз, а ты сделал развод своей священной книгой".

И старик взглянул направо и увидал юношу, подобного обрезку луны, и сказал ему: "Мир с тобою!" И Ала-ад-дин ответил на его приветствие, а старик спросил: "О мальчик, кто ты?" - "Я Ала-ад-дин, сын Шамс-ад-дина, старшины купцов в Каире, - отвечал юноша. - Я попросил у отца товаров, и он собрал мне пятьдесят тюков товаров и материй..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести пятьдесят шестая ночь

Когда же настала двести пятьдесят шестая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Алаад-дин сказал: "Мой отец собрал мне пятьдесят тюков товаров и тканей и дал мне десять тысяч динаров, и я отправился и ехал, пока не достиг Чащи Львов. И на меня напали кочевники и забрали мои деньги и тюки; и я вошёл в этот город, не зная, где переночевать, и увидал это место и укрылся здесь". - "О дитя моё, - молвил старик, - что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, и платье в тысячу динаров, и мула в тысячу динаров". - "За что ты дашь мне это, о дядюшка?" - спросил Ала-ад-дин. И старик сказал: "Этот мальчик, который со мною, сын моего брата, и у его отца никого нет, кроме него, а у меня есть дочь, кроме которой у меня никого не было, и зовут её Зубейда-лютнистка, и она красива и прелестна. Я выдал её замуж за этого юношу, и он её любит, но она ненавидит его, и однажды он не сдержал клятву, трижды поклявшись тройным разводом; и едва только его жена уверилась в этом, она покинула его. И он согнал ко мне всех людей, чтобы я вернул ему жену, и я сказал ему: "Это удастся только через заместителя". И мы сговорились, что сделаем заместителем какого-нибудь чужеземца, чтобы никто не корил моего зятя этим делом, и раз ты чужеземец - ступай с нами. Мы напишем тебе договор с моей дочерью, и ты проведёшь с ней сегодняшнюю ночь, а наутро разведёшься с ней, и я дам тебе то, о чем говорил".

И Ала-ад-дин сказал про себя: "Клянусь Аллахом, провести ночь с невестой, в доме и на постели, мне лучше, чем ночевать в переулках и проходах!" - и отправился с ними к кади. И когда кади взглянул на Ала-ад-дина, любовь к нему запала ему в сердце, и он спросил отца девушки: "Что вы хотите?" - "Мы хотим сделать его заместителем этого юноши для моей дочери, - отвечал отец девушки, - и напишем на него обязательство дать в приданое десять тысяч динаров. И если он переночует с нею, а наутро разведётся, мы дадим ему одежду в тысячу динаров, а если не разведётся, пусть выкладывает десять тысяч динаров".

И они написали договор с таким условием, и отец девушки получил в этом расписку, а затем он взял Ала-аддина с собою и одел его в ту одежду, и они пошли с ним и пришли к дому девушки. И отец её оставил Ала-ад-дина стоять у ворот дома и, войдя к своей дочери, сказал ей: "Возьми обязательство о твоём приданом - я написал тебе договор с красивым юношей по имени Ала-ад-дин Абу-ш-Шамат; заботься же о нем наилучшим образом". И потом купец отдал ей расписку и ушёл к себе домой.

Что же касается двоюродного брата девушки, то у него была управительница, которая заходила к Эубейделютнистке, дочери его дяди, и юноша оказывал ей милости.

"О матушка, - сказал он ей, - когда Зубейда, дочь моего дяди, увидит этого красивого юношу, она после уже не примет меня. Прошу тебя, сделай хитрость и удержи от него девушку". - "Клянусь твоей юностью, я не дам ему приблизиться к ней", - отвечала управительница, а затем она пришла к Ала-ад-дину и сказала ему: "О дитя моё, я тебе кое-что посоветую ради Аллаха великого; прими же мой совет. Я боюсь для тебя беды от этой девушки; оставь её спать одну, не прикасайся к ней и не подходи к ней близко". - "А почему?" - спросил Ала-ад-дин. И управительница сказала: "У неё на всем теле проказа, и я боюсь, что она заразит твою прекрасную юность". - "Нет мне до неё нужды", - сказал Ала-ад-дин. А управительница отправилась к девушке и сказала ей то же самое, что сказала Ала-ад-дину. И девушка молвила: "Нет мне до него нужды! Я оставлю его спать одного, а наутро он уйдёт своей дорогой".

Потом она позвала невольницу и сказала ей: "Возьми столик с кушаньем и подай его ему, пусть ужинает"; и невольница снесла Ала-ад-дину столик с кушаньем и поставила его перед ним, и Ала-ад-дин ел, пока не насытился, а потом он сел и, затянув красивый напев, начал читать суру Я-Син. И девушка прислушалась и нашла, что его напев похож на псалмы Давида, и сказала про себя: "Аллах огорчил эту старуху, которая сказала, что юноша болен проказой! У того, кто в таком положении, голос не такой. Эти слова - ложь на него".

И потом она взяла в руки лютню, сделанную в землях индийских, и, настроив струны, запела под неё прекрасным голосом, останавливающим птиц в глубине неба, и проговорила такие стихи: