Трудный Роман - Георгий Марчик

Роман молчал.

Сыплется тонкими струйками золотистый песок между пальцев. Прыгают быстрыми, неуловимыми зайчиками секунды, сыплется золотистым песком время, и все мимо, мимо, мимо…

– У тебя нос голубой, – сказал Роман. – Как лазурь. Как аквамарин.

– Да что ты говоришь? – испугалась Женя и засмеялась. – Не может быть. Ты шутишь.

– Это правда, шучу, – согласился Роман и поставил свой стакан на толстый серый мраморный круг стола. – Послушай-ка, Женя. Вот был один парень, и у него была девчонка. Ну, он просто так с ней встречался, просто ему захотелось узнать, что такое встречаться с девчонкой, ну, без всяких там чувств, узнать, что такое любовь, и все в этом роде. А она, видишь ли, принимала все за чистую монету. Влюбилась по-настоящему, и все такое прочее. Изо всех сил старалась, чтобы у них была настоящая дружба, гордилась этим. Понимаешь, она заступалась за него, хотя он в ее защите нисколько не нуждался. Ну, и так далее. И все такое прочее. Пока однажды их не застукали прямо в школе как раз в тот самый момент, когда они целовались. И когда их вызвали к директору, он там сказал, что не любит ее. Ну, то есть правду, конечно, сказал, но в такой обстановке. Просто так получилось. Ну, вот и все. Такой вот случай произошел с одним знакомым парнем. Да, я еще не сказал. Она шарахнула ему прямо при всех, словно пощечину влепила: «Подлец» – и убежала… Вот и вся история. – Он все это проговорил единым махом, торопясь и сбиваясь, и, закончив говорить, схватил стакан, глотнул горячий кофе, обжегся и только тогда вопросительно посмотрел прямо в глаза Жене. – Как ты считаешь?

Теперь настала ее очередь поставить свой стакан на серый мраморный круг и так серьезно, словно и на самом деле речь шла о жизни и смерти, взглянуть в дрогнувшие зрачки Романа.

– Все правильно, – серьезно подтвердила она. – Типичный подлец этот твой парень. Хуже не придумаешь. Неужели он не понимает, что это самое настоящее предательство? (Роман передернул плечами.) Я бы такого ни за что не простила, – убежденно закончила Женя. – Ни за какие коврижки. Это звери живут инстинктами, а ведь у него человеческое сердце…

– Других вопросов нет. Все понятно, – через силу улыбнулся Роман.

– Надо всегда быть честным. – Она тряхнула головой. – Чистым и честным. Мы родились не для того, чтобы хватать со стола жизни самые лакомые куски. Или существовать, как существуют деревья или собаки. Ну, пошли, что ли?

Послание тринадцатое. Синицына – Табакову.

«Тибальд! Я так привыкла к тебе – Тибальду, что у меня язык не поворачивается называть тебя Ромео. Пусть уж все остается по-прежнему. Ты чувствуешь, Костя? Мы становимся взрослыми. А я боюсь, не хочу уходить в этот незнакомый нам мир. На пронизывающий ветер. Где надо самой принимать ответственные решения.

Я растеряна. Не могу собраться с мыслями. Кажется, я обманулась в своих ожиданиях. А это такое отвратительное «чуйство» – обмануться… Один человек, назовем его Некто, рассказал мне историю, которая меня очень смутила.

Я ломаю себе голову и не могу найти выхода из какого-то тупика, не могу принять какого-то очень важного решения. Во мне борются жалость и беспощадная непримиримость. Ах, не спрашивай меня, в чем дело.

Костя! Как мучительно трудно победить себя и быть человеком, не теряющим своего «я» даже в угоду себе. Ах, Костя, если бы ты только знал, голубчик, как все это тяжко. Любить – это верить. А если не верить – значит, не любить?..

Женя».

Уроки, уроки, уроки… И кто их только выдумал? Сколько надо проявить адского терпения, затратить нервов, сил, времени, чтобы приготовить их! Уроки – как люди, среди них веселые и скучные, добрые и злые. Но все равно ты обязан относиться ко всем одинаково добросовестно.

И как часто время, которое ты на них тратишь, кажется потерянным. Ну что с того, приготовил ты или пет чертеж, вызубрил или нет какие-то правила, исключения, даты, цифры?.. Оказывается, хочешь или нет, но без всего этого ты не сможешь незаметно для глаз подниматься со ступеньки на ступеньку, чтобы в один прекрасный день стать человеком. Человеком, черт побери! А ради этого все же стоит стараться.

А за окном идут на каток, в парк, на площадке во дворе мальчишки гоняют шайбу. Кричат, ругаются, смеются. У них настоящая жизнь. Но среди них нет ни одного десятиклассника. Потому что десятиклассник, как и государственный деятель, страшно занятая личность.

Больше всего Костя не любит учить маленькими порциями. Не успеешь войти во вкус – откладывай учебник, берись за другой. Куда лучше было бы так: день занимаешься физикой, день – историей, день – астрономией…

Он снова уткнулся носом в историю. Пытался читать. Пробежал глазами несколько строк. И забылся, вспомнил почему-то мать Романа, Ольгу Павловну.

Как-то Костя зашел к нему. Романа не было. Ольга Павловна кольнула Костю сухим взглядом, спросила:

– Он тебе когда велел прийти?

– Велел? Нет, он ничего не велел, я сам пришел, – смутился Костя. – Я хотел у него узнать…

«Похоже, что она в чем-то меня подозревает, – думал он. – Или это у нее такая манера разговаривать?!»

Костя был недалек от истины. Больше всего Ольга Павловна боялась дурного влияния на Романа. И Костя, кстати, не особенно ей нравился, казался простоватым, слишком ординарным мальчиком. Кроме того, это его увлечение мордобитием! Определенно, в нем заложены какие-то нездоровые инстинкты. Культурный человек не будет заниматься столь варварским видом спорта. Водные лыжи, теннис, шахматы – это благородно.

И вообще Ольга Павловна не очень доверяла людям. «Я слишком много видела зла, чтобы быть доверчивой», – объясняла она. И не зря ее любимым словечком было: «Сомневаюсь…» Она не просто сомневалась, но и не верила никому, охотно подозревала любого встречного во всех смертных грехах.

Было время, когда мать была самым близким, самым задушевным другом Романа. Он легко и охотно поверял ей свои тайны. С удовольствием спорил с ней, спешил домой, чтобы поделиться какой-нибудь новостью. С ней было хорошо – она могла быть равным, умным, тонким собеседником и другом. А потом незаметно что-то улетучилось из их отношений, без чего все потеряло свою прелесть.

Ольга Павловна решила в целях профилактики уберечь его от возможных разочарований и чуточку приоткрыла перед ним завесу жизни… Она подцепила где-то это дурацкое выражение «такова жизнь» и каждый раз, услышав о ком-нибудь хороший отзыв, иронически пожимала плечами: мол, знаем мы их, простаков, добряков, умников…

Роману она объяснила:

«И этот такой же, как все. Себе на уме. Только прикидывается хорошим. В наше время никому нельзя верить. Се ля ви. Такова жизнь».

Напрасно Роман с отчаянием пытался в чем-либо убедить ее – она пожимала плечами. Чужая искренность вызывала у нее лишь недоверчивую улыбку. Роман наконец махнул рукой. Но, увы, разъедающий душу скепсис исподволь делал свое дело… Кончилось тем, что Роман невзлюбил мать, а она с горечью отметила: «Что ж, этого следовало ожидать».

Однажды Роман уловил в матери черты, чем-то отдаленно сходные с Мымрой, и не слишком удивился своему открытию. Его самого тоже ничего уже слишком не удивляло.

«Придет или не придет, вот в чем вопрос», – приговаривал Роман, разглядывая себя в зеркале, высокого темноволосого парня с намеком на пробивающиеся усики, с продолговатым бледным лицом, внимательным взглядом голубовато-серых глаз. В лыжном костюме он казался крупнее и старше.

«Придет или не придет, вот в чем вопрос», – повторял он, вышагивая по направлению к Савеловскому вокзалу, придерживая рукой на плече лыжи. «Придет или не придет?» А вокзал все ближе, а на сердце с каждой минутой неспокойней.

Роман явился едва ли не первым. И только когда уже почти все были в сборе и он в который раз окончательно решил: «Не придет!» – его сзади кто-то тихонько дернул за рукав. Оглянулся – Женя.

– А вот и я…

– Быстрей. Пора на посадку.

Он увидел Костю, кивнул ему. В вагоне они оказались рядом с Чугуновым.

– Как дела? – спросил Чугунов, лишь бы что-нибудь сказать.

Не сидеть же молча, уставившись друг на друга, как манекены в витрине магазина.

– Ничего, – меланхолично ответил Роман. – А тебе, наверное, даже во сне дела снятся?

– Откуда ты взял? – улыбнулся Чугунов.

– Телепатия, сударь. Наука такая о приматах. Слыхал?

– Не остряк ты, Гастев, а дурак, – беззлобно констатировал Чугунов.

– А ты умный… Особенно, когда помалкиваешь.

Они смотрели друг на друга, и в глазах была неприязнь. Но сегодня Роману особенно не нравится Чугунов, с его по-мужски уверенными манерами, как бы поучающим тоном, не нравится его чистое лицо с правильными чертами и внимательным, изучающим его, Романа, взглядом.