Тайна горы Крутой - Владимир Шустов

Тима выдержал паузу, что всегда угнетающе действует на противника, улыбнулся дружелюбно и, как будто между прочим, спросил:

— Колька, триста одноэтажных домиков можно назвать городом?

— А что? — растерялся Хлебников, одергивая синюю майку с коричневым ромбом на груди. Светлые глаза его беспокойно забегали по фигурам заготовителей, а живое, подвижное лицо чуть покраснело.

— Мы вот поспорили с Юлькой, решили у тебя спросить.

— Как вам сказать, — успокоился Коля, — триста одноэтажных домиков немного. Города бывают разные…

— Я говорю, что город, — сказал Юлька. — Нечего, Тимка, спорить! Ты, Тимка, неправ!

— Пожалуй, город, — согласился Коля и по ухмылкам заготовителей, по вспыхнувшим вдруг озорными искорками карим глазам звеньевого понял, что совершил непоправимую ошибку.

— Вот и хорошо! — обрадовался Тима. — А сколько жителей в небольшом одноэтажном доме?

— Как тебе сказать…

— Три человека, — ввернул Павка.

Его реплика, так же как и Юлина, готовилась заранее.

Прежде чем «выводить Хлебникова на чистую воду», Тима распределил между друзьями роли «подгоняльщиков». По ходу разговора Юля с Павкой должны были вставлять нужные реплики и подзадоривать ими скептика. Коля клюнул на эту удочку.

— Ну-у, Павка, ты и придумаешь, — сказал он, твердо решив не уступать, — в небольшой домик свободно поместятся четыре человека!

— Четыре? Хорошо! Значит, четыре? — подхватил Тима, и Коля почувствовал, что окончательно сел в лужу.

Под одобрительные возгласы ребят звеньевой первого начал блестящий арифметический анализ.

Дом, вернее городок, был похож на букву «Е», положенную на землю. Состоял он из четырех корпусов. В каждом корпусе имелось шесть подъездов, в подъезде по двенадцать квартир, в каждой квартире — три комнаты…

— Будем считать на комнату по два человека, — говорил Тима. — А два человека — мало. Ты, Колька, знаешь, какие комнаты. Учти, я еще кухни не считаю. Сколько получилось? Одна тысяча семьсот двадцать восемь! Ясно? Теперь перемножить триста на четыре. Сам сказал, что по четыре. Сколько?

Подавленный столь молниеносным подсчетом, Коля хмуро молчал.

— Молодец, Тимка! Доказал ты ему! — засмеялись ребята.

— Больше, Колька, о городке не говори, что он не городок. Ясно? — заключил звеньевой.

Таков был городок. А двор…

Года три тому назад сталевар Василий Тимофеевич Катаев, отец Павки, посоветовал ребятам заняться озеленением двора. Произвели планировку, утвердили проект на общем собрании родителей и пионеров, заложили парк: посадили акации, сирень, тополя и клены. Двор преобразился. В густой зелени, как в чудесном лабиринте, переплелись песчаные дорожки, спрятались скамеечки и беседки.

Цветущий парк-двор делился на южную и северную части. Границей служила широкая асфальтовая дорога — проезд для автомашин к гаражам, что тянулись вдоль забора.

В южной части помещались волейбольная и баскетбольная площадки да опытная станция садоводов. Ее создали тоже по инициативе Василия Тимофеевича, который считал, что парк — хорошо, а сад — лучше.

Теперь на «опытной» пионеры во главе со старшим садоводом Колей Хлебниковым выводили новые сорта ягод и фруктовых деревьев. Был у них и цветник.

В северной части — лагерная площадка с мачтой посредине, местечко игр для дошколят, и сквер, названный «уголком родителей». Этот уголок пионеры оформили с особым старанием: поставили столики, скамейки с покатыми удобными спинками. На столиках всегда можно было найти газеты и журналы, шахматы и шашки.

После работы по вечерам родители охотно посещали свой «уголок», чтобы сразиться в шахматы, почитать свежие газеты или просто подышать ароматным воздухом.

И еще было в северной части одно место… Впрочем, когда заготовители явились в лагерь, звеньевой, послав Юлю и Павку разыскивать Семена с Васей, направился именно туда.

С видом по возможности беспечным Тима приблизился к низкому деревянному сарайчику, скрытому в зелени тополей. Спрятавшись за кустами сирени, он стал наблюдать. Дверь сарайчика была прикрыта. Над нею красовалась фанерная вывеска с надписью «Фабрика «Пионер».

«Неужели никого нет», — подумал Тима, поглядывая на дверь. Но тут послышались легкие торопливые шаги. Тима прижался плотнее к траве. Мимо кто-то прошел… Звеньевой приподнялся, осторожно раздвинул густые ветки. На поляне мелькнуло голубое платье Нюши Котельниковой. Напевая какую-то веселую песенку, она поминутно вертела головой, отчего ее льняные косички, в палец толщиной, перелетали с одного плеча на другое. Нюша проворно снимала с туго натянутых веревок ботанические прессы — деревянные рамки с проволочными сетками вместо крышек. Она складывала прессы на руку, как поленья.

— Нюша! — позвал шепотом Тима. — Нюша! Семена или Васи на фабрике нет?

Девочка вздрогнула от неожиданности, быстро повернула к зарослям сирени полное румяное лицо с серыми испуганными глазами. Различив среди ветвей Тиму, она успокоилась и почему-то также шепотом ответила:

— Я, Тима, не знаю. Я только что из дома пришла. Ты посмотри сам.

— Люська где?

— Гербарии готовит. Она с утра на фабрике, даже на экскурсию не пошла.

— Нюш, ты не говори, что меня встретила, — попросил Тима. — А прессы понесешь, не закрывай дверь. Ладно?

— Ладно! Только Люся все равно узнает, что вы пришли.

— Потом пусть узнает, это — ничего.

Нюша сняла еще несколько прессов и скрылась внутри сарая. Тима подкрался к самым дверям. В лицо пахнуло ароматом увядших трав. Вороха их лежали на фанерных щитах. Небольшое окно с кружевной занавеской-задергушкой бросало на чистый земляной пол солнечный квадрат. Хорошо было на фабрике. За длинным из выстроганных досок столом работали сушильщицы. Они вынимали из прессов и сортировали подсохшие растения. Среди белокурых и темноволосых головок пламенел ярко-красный шелковый бант. Тима узнал его сразу. Звеньевая второго сидела к дверям спиной и сосредоточенно перебирала растения. Тима облегченно вздохнул: «Все в порядке, не заметит».

Боком, с величайшей предосторожностью протиснулся он в дверь, сделал несколько шагов и заглянул за дощатую перегородку к упаковщикам. Коля Хлебников — и зачем только водятся на свете скептики! — не поверил своим собственным глазам и громко удивился:

— Тимка?!

Звеньевой замер, но возглас успел сделать свое: сушильщицы дружно оглянулись. Белесые Люсины брови взметнулись вверх, а курносый нос-пуговка стал пунцовым.

— Тима! И вы пришли сегодня так рано? Где папки? Кипарисовых принесли?

Тима поспешно изобразил на лице бесконечную радость, невинно улыбнулся и, прикинув на глазок расстояние до порога, бросился к двери.

— Тима! Ти-мо-фей! Ти-имка-а-а! Подожди-и-и!

Звеньевой с топотом мчался по дорожке все дальше и дальше. Отчаянно колотилось сердце, приятно посвистывал в ушах ветер. Как пуля вылетел он из аллеи к лагерной мачте с алым трепещущим флагом. На линейке — ровной песчаной дорожке, обрамленной меловыми полосками, Тима заметил Зимина и Павку. Они разговаривали.

— Вася! — обрадовался Тима. — Наконец-то!..

— Вот он, прилетел, — сконфуженно произнес Павка.

— Погоня за тобой, что ли? — спросил Вася, и на его круглом добродушном лице, усеянном темными точечками веснушек, мелькнула улыбка. — Молодцы вы, Тимка! Надпись-то!

— Историческая! Уф-ф, — Тима перевел дух. — Пока тебя разыскивал, устал даже. Весь лагерь обегать пришлось. Поговорим?

Внезапно появился Юля. Рядом с ним шагал староста кружка «Умелые руки» Володя Сохатов. Правая сторона лица и шея у него были забинтованы, и Володя был похож на мусульманина в чалме.

— Что с тобой? — спросил Тима.

— Так, ничего особенного.

Юлька хитро улыбнулся. Он уже успел разузнать, что сегодня утром Володя проводил испытания межпланетного корабля.

Ванюшка Бобров с ужасом рассказывал, как огромный столб дыма и огня вырвался из маленькой ракеты, как вскрикнул Володя и как он, Ванюшка, увел изобретателя домой.

— Опять ракета? — спросил Тима.

Володя кивнул головой.

— Брось ты ее. Без глаз остаться можно.

— Все равно, Тима, построю ракету, — упрямо сказал Володя. — Все равно! Ты лучше расскажи про надпись, — попросил он.

Для беседы ребята выбрали укромный уголок, в кустах сирени за игровой площадкой для малышей.

— Слышишь, как наигрывают, — со смехом сказал Вася, кивая в сторону площадки. — Симфония.

— Трагическая, — отозвался Тима, намекая на то великое старание, с которым малыши извлекали звуки из дудок, гармошек и пищалок.

Тима стал подробно излагать историю открытия надписи. Вася слушал не перебивая и, казалось, был спокоен. Но по тому, как покусывал он губу, как насупливал брови, угадывалось волнение. Тима, заканчивая рассказ, обиженно добавил: