Через время, через океан - Анна и Сергей Литвиновы

– А... много у него было имущества?.. – вкрадчиво поинтересовался я.

– Сколько бы ни было – тебе оно не принадлежит, – отрезал отец. – У генерала есть законные наследники.

– Ну, и какой мне тогда от этого родства толк? – хмыкнул я.

– Все бы тебе толк, Владик... – вздохнул отец. – Хотя, может быть, так и нужно. Вон ты какой практичный. В Америке на хорошей должности, свой коттедж, машина... – И одним махом допил свой коктейль. А потом отставил бокал и веско произнес: – Ладно. Все-таки расскажу. Дело в том, что твоей маме – и тебе – действительно кое-что завещано. Это старинная, принадлежавшая еще бабке Маркова брошь. Удивительно изящная, с чистейшей воды бриллиантом в центре. Очень дорогая... Генерал всегда говорил, что она должна достаться его единственной дочери.

Мое сердце предвкушающе забилось. Кажется, разговор сворачивал на тот самый, исключительной ценности, клад. На который еще в моем далеком детстве глухо намекал отец.

– Марков очень ценил, что твоя бабушка не стала поднимать шума, когда он ушел от нее – ушел к блистательной Крестовской. И пусть он бросил свою любовницу – но не бросил дочь. И, чтобы доказать это, написал завещание. Вот оно.

Отец извлек из кармана и бережно расправил пожелтевший от времени листок. Я жадно вчитался в написанные уверенным почерком строки:

Завещание

Двадцать пятого марта Одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

Я, Марков Виктор Петрович, проживающий по адресу: город Москва, улица 2-я Тверская-Ямская, дом 54, квартира 16, настоящим завещанием на случай моей смерти делаю следующее распоряжение:

Из принадлежащего мне имущества, как то: брошь из драгоценных камней и бриллиантов, изображающая сидящего на цветущей ветке орла с распростертыми крыльями, который держит в клюве желтый бриллиант размером четыре карата огранки «бриолет», покрытая изумрудами, рубинaми, сапфирами и бриллиантами огранки «подушечкой», в серебряной и золотой оправе, изготовлена приблизительно в 1750 году, длина – 7,6 см – завещаю Лукиной Марине Серафимовне (девичья фамилия, имя, отчество моей мамы!) в ее полное и безраздельное владение.

Содержание соответствующих статей ГК РСФСР мне разъяснено. Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, один из которых направляется на хранение в Государственную нотариальную контору номер 8. Настоящее завещание удостоверено мною, нотариусом Котенковым Г.В.

И подпись:

В. Марков

– Пап... – тихо вымолвил я. – Но это ведь вообще обалдеть!.. Такая вещица! Она ж бешеных денег стоит!..

Отец лишь вздохнул.

А я перешел к следующему – очень, признаться, меня волнующему вопросу:

– Но где эта брошь сейчас?

– Ох, Влад... – вздохнул отец. – Теперь мы переходим с тобой к самому сложному. Дело в том, что драгоценность скорее всего находится у Лидии Крестовской. У той самой балерины.

– Но с какой стати? – опешил я.

– Знаешь... жизнь иногда выкидывает досадные фортели... Гримаса судьбы, больше ничего. Брошь всегда хранилась в доме твоей бабушки – хотя моя теща, понятное дело, никуда с ней и не выходила. В те времена кто мог себе позволить появляться с бриллиантами? Жены дипломатов, те же звезды балетные, но не простая учительница, как твоя бабка. Поэтому она любовалась сокровищем лишь дома. И однажды, примеряя брошь с новым платьем, случайно сломала у нее замочек. Очень расстроилась, конечно, расплакалась, позвонила Маркову... А тот (хотя отношения у них к тому времени почти разладились) успокоил ее и пообещал, что он отнесет драгоценность к ювелиру и починит. И он все сделал, позвонил твоей бабке и сказал, что замочек исправили и завтра он брошь вернет. А ночью генерал внезапно скончался. Погиб при невыясненных обстоятельствах. И драгоценность принести не успел.

– Но если есть завещание... Надо было явиться к этой балерине! Потребовать свое!..

– Твоя бабушка, а потом и твоя мама делать это категорически отказались.

– Почему?

– Бабушка – та просто очень боялась того, что все узнают об ее отношениях с генералом. Ведь она коммунистка была, секретарь парторганизации. И вдруг – внебрачная связь, да с кем! А мама... Ну, ты же знаешь нашу маму. Она очень любит сказки про принцев – и совсем не приспособлена к жизненным дрязгам. А тут бы пришлось доказывать, спорить... Возможно, судиться... Не захотела сама – и мне не позволила.

– Ну, а сейчас... Сейчас, наверное, слишком поздно, – задумчиво произнес я. – У завещаний, кажется, какие-то сроки давности есть... Не вступил вовремя в наследство – и все, до свидания.

– Но ведь текст завещания остался. И его копия в нотариальной конторе наверняка тоже, – задумчиво произнес отец. – И Лидия Крестовская еще жива. И ты, – он внимательно взглянул на меня, – наконец вырос и производишь впечатление человека, который... м-мм... умеет устраиваться в жизни.

– Я все понял, папа, – поспешно кивнул я. – Я все понял...

* * *

Старики – они как дети. Только что горе горькое, жизнь кончена, но обрати на них внимание, пожалей, приласкай – и мгновенно расцветают.

Вот и спасенная Надей бабулька, совсем недавно почти что умиравшая, в метро воспрянула – несмотря на час пик и духоту. Царственным кивком поблагодарила паренька, что уступил ей место, и даже пыталась, перекрикивая грохот поезда, завязать с Надей классическую пенсионерскую беседу: мол, цены растут, на улицах грязь, а из-за приезжих шагу ступить некуда...

Надя в разговор не вступала. Ей места, разумеется, никто не уступил, и она, одной рукой вцепившись в поручень, второй пыталась отстучать однокласснику Мишке извинительную эсэмэску. На свидание она уже опоздала – как минимум на двадцать минут. Может, просто бросить бабку на «Пушкинской» и со всех ног рвануть в кафе? А то ведь, мелькнула предательская мыслишка, Мишка может и не дождаться. Он парень видный, а в столичных увеселительных заведениях девушек вечерами куда больше, чем молодых людей...

Но отвязаться от старухи оказалось непросто. Едва они вышли на станции, та по-хозяйски оперлась на Надину руку и объявила:

– Домой пойдем по Дмитровке – там народу меньше.

– Послушайте! – психанула Надя. – Давайте вы сами пойдете по Дмитровке! А я, между прочим, опаздываю!

И бабка мгновенно преобразилась: снова потерянный взгляд выцветших старческих глаз, и дрожащие губы, и воздух начала хватать, будто задыхается, и взмолилась:

– Деточка! Не бросай меня!

Вот артистка!

А тут, очень кстати для старушенции, и от Мишки ответная эсэмэска пришла: дескать, извини, застрял в пробке, когда доплетусь, неизвестно.

Надя же короткой вспышкой вдруг увидела себя со стороны. Что у нее за нескладное житье-бытье! Кругом полно счастливых парочек, девчонки – сплошь с сияющими глазами и с букетами, а ее постоянный поклонник, видите ли, на съемках в Санкт-Петербурге. Кадрит актрисок и прочий кинематографический персонал. А поклонник временный неизвестно когда доплетется. Да еще и незнакомая бабка на плече повисла...

«Так, видно, всегда и будет, – грустно подумала она. – Вечно я решаю чужие проблемы, провожаю других. А те, кого жду я, не приходят...»

И дело, конечно, не в безобразно опаздывающем однокласснике. Бог с ним, с Мишкой. Главное, что Дима Полуянов – ее единственная и настоящая любовь – не звонит. Уже целых три дня...

Старуха же, будто почувствовав ее состояние, вдруг спросила:

– Детонька... А ты уверена, что вообще хочешь идти на это свое свидание?

– С чего вы взяли про свидание? – буркнула Надежда.

– А куда еще можно спешить в центре Москвы в восемь вечера? – улыбнулась бабуся. И вдруг предложила: – Давай лучше ко мне в гости пойдем. Я тебя чаем напою...

«...И буду весь вечер вещать: про низкую пенсию да про всякие артриты с артрозами».

– Нет, спасибо, – покачала головой Надя. – До подъезда вас доведу, раз уж взялась, а дальше у меня дела.

Бабка же проницательно взглянула на нее и вдруг вымолвила:

– Знаешь, милая. Я не буду тебя уговаривать. Скажу лишь одно: когда тебе будет восемьдесят восемь – как мне, – ты поймешь, что в старости сожалеешь совсем не об ушедшей молодости и не о былой красоте. Жальче всего тебе будет времени, которое ты в своей жизни потратила – на неинтересных людей, на пустые разговоры. На ненужные свидания...

– А вы, конечно, человек исключительно нужный, – не выдержала Надя.

Старуха лишь рукой взмахнула:

– Да разве я про себя! Что я – ноль, безликая тень. Всю жизнь в домработницах. Я тебя совсем с другим человеком познакомить хочу. С хозяйкой своей. С Лидией Крестовской. Слышала про нее?

– Крестовская? Это... это та самая? Знаменитая балерина? Любимица Сталина? – наморщила лоб Надя.

– Она не просто балерина, – строго произнесла старушенция. – Лидочка – великий человек. Талантливый. Мудрый. – И неожиданно сбавила пафосный тон, взглянула моляще. – Давай поднимемся. Пожалуйста! Лидочка, она... она очень одинока! И так любит, когда к нам приходят гости!