Шевалье (Рыцари). Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони

лекарь не осмелится приблизиться к моей заброшенной башне, но они мне и ни к чему: все равно я лучше любого из них знаю, как лечить людские болезни. А стало быть, знаю и то, что когда-нибудь — и, думаю, очень скоро, — этот кашель меня прикончит. Но поскольку, благодарение Господу, час мой еще не пробил, — с улыбкой добавил старик, — вернемся к тому, о чем говорили... Я сказал...

— Вы сказали, что появились на свет Божий там же, где родился Иисус Христос.

— Нет, не совсем так Я родился в Антиохии[5], богатом городе на реке Оронт, в ста пятидесяти лье от Иерусалима и еще дальше от Вифлеема, где родился Спаситель... Но мы поговорим об этом позже... Ты совсем измучен, да и похлебка разогрелась. Поешь и ложись спать.

Пока молодой человек жадно поглощал густой суп из разваренных бобов и репы, отшельник принес из кладовой большую охапку соломы и положил ее на пол (постель старика представляла собой голую доску, покрытую одеялом, а подушкой служил валик). Потом, достав из сундука сорочку из грубого холста и такой же грубый шерстяной котт[6], протянул их юноше:

— Переоденься, как поешь, надо высушить одеяло. А потом ложись, тебе необходимо отдохнуть...

Рено не заставил себя упрашивать. Но прежде чем лечь, он преклонил колени перед скромным крестом из черного дерева, висевшим на стене между связками сухих трав, — юноше хотелось поблагодарить Господа за то, что нашел пристанище. Тибо, стоя за его спиной, тоже молился, но молитва его была долгой, так что нечаянный гость с блаженным вздохом заснул, зарывшись в солому. Затем старик подбросил в огонь пару поленьев, снова опустился на камень у очага и погрузился в раздумья.

Конечно, он понимал, что юноша рано или поздно у него появится, и что дня встречи теперь уже оставалось ждать недолго, потому что Рено исполнилось восемнадцать. Да, он знал, что мальчик придет, но не таким же образом! Не как затравленное охотником, голодом и зимой измученное животное! Что же до случившегося с Олином де Куртилем и его кроткой, терпеливой супругой Алес, — этому вообще не найти объяснения! Конечно, он сам уже давно не питал никаких иллюзий, он знал, какие разрушения способны произвести в человеческой душе алчность и продажность, он собственными глазами видел, как из-за двух этих пороков обратилось в руины целое королевство, святейшее из королевств земли, королевство Иерусалимское... Но то, что эти два демона завладели бальи, присланным королем Людовиком, которого, несмотря на юность, уже назвали Святым, до такой степени, что заставили его не только позабыть Божьи заповеди, но и пренебречь самой обычной осторожностью, утратить страх перед королевским правосудием, — вот что превосходило всякое понимание. Он должен был хоть немного призадуматься, этот бальи, но нет — искушение, должно быть, оказалось слишком велико, он уже вообразил себя полновластным хозяином богатого и сильного графства, сеньор и владелец которого не просто долго отсутствовал — он даже и на свет появился не здесь, а на императорском престоле в Константинополе.

Поистине, странный род — род Куртене, представителем одной из ветвей которого был и он сам: неодолимо действует на них магия дальних стран и опасных приключений. Атон[7], положивший начало этому роду, сын полководца, состоявшего в родстве с графами Сансскими, не был обременен религиозными предрассудками, и потому первое свое ленное владение выкроил из земель аббатства Феррьер. Он воздвиг там хорошо укрепленный замок и — при содействии некой «знатной дамы», чьего имени история не сохранила, возможно, потому, что он и сам его позабыл, — основал род Куртене. У него родился сын, за ним несколько дочерей, потом — четыре внука, двое из которых навсегда покинули фамильную башню. В то время как старший, Милон, получив наследство, приложил все усилия, чтобы расширить и умножить владения рода, Жослен в 1101 году взял крест и последовал за своим другом Этьеном де Блуа в Палестину, где поступил на службу к кузену, Бодуэну де Бургу, ушедшему в крестовый поход ранее — с Готфридом Бульонским, и там получил титул графа Эдесского, чьи владения лежали на границе с Арменией и землями неверных. Жослен, безупречное воплощение всего самого благородного и чистого в рыцарстве, божественно красивый, как, впрочем, будут красивы и его потомки, стал обладателем богатых земель вокруг крепости Тюрбессель на западном берегу Евфрата. Когда Бодуэн Бургский взошел на иерусалимский престол под именем Бодуэна II, Жослену досталось графство Эдесское. Здесь он, взяв в жены армянскую принцессу[8], продолжил род Куртене, который со временем станет известен по всему Междуречью и Средиземноморью. К сожалению, слава этого рода не всегда будет доброй, потому что его сын, Жослен де Куртене Второй, а еще в большей степени — его внук, Жослен Третий, отнюдь не отличались ни добродетелями, ни доблестью отца и деда.

Но к тому времени во Франции сеньория Гатине, к которой добавились Монтагри, Шаторенар и многие другие территории, перешла в другие руки.

Третий внук Атона, Жоффруа, тоже отправился в Святую землю, но намного позже, чем Жослен, в 1139 году, и, как оказалось, только ради того, чтобы сложить голову у стен Монферрана, крепости графства Триполи, которую удерживал тогда эмир Зенги[9]. Христианам удалось взять крепость, но гибель храбреца Жоффруа оплакивала тогда вся армия.

У младшего из четырех братьев, Рено, был только один ребенок. Старший, Милон, вообще не оставил потомства, и потому Элизабет, единственная дочь Рено, оказалась наследницей всего, чем владела семья, а это было немало. Богатства рода были так велики, что сам король Людовик VI Толстый, соблазнившись ими, попросил руки Элизабет для своего седьмого сына, Пьера Французского[10]. Бракосочетание состоялось, и принц — повинуясь весьма распространенному в те времена обычаю, согласно которому младший сын, даже и королевского рода, женившись на наследнице, полностью «врастал» в то, что становилось его достоянием, — принял имя Пьера де Куртене и сменил щит с королевскими лилиями на щит с золотыми византиями, с которым ему пришлось дойти куда дальше, чем он мог вообразить. Ему тоже предстоял путь в Палестину, куда он отправился в 1180 году вместе с графом Шампанским[11], чтобы помочь разжать тиски, в которых Саладин[12] уже сдавил Иерусалимское королевство франков.

Наведя порядок в своих делах, сделав Элизабет полноправной госпожой и хозяйкой их владений и оставив с нею их великолепное потомство в составе семи сыновей и шести дочерей, он отправился навстречу судьбе.