Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фургон, предназначавшийся для перевозки лошадей, выглядел маленьким, сомнительно, что Пегас поместится в нём. Он, наверное, не сможет даже шею разогнуть. Внутри было пусто, лишь две коробки с кормом, которого должно хватить до конечного пункта, стояли в углу. Пол застелен трухлявыми досками без мягкого настила. В машине перевезли ни одну лошадь, об этом красноречивее любых слов говорили пятна грязи на стенах.
Хозяин набросил на спину Пегасу шерстяную попону, чтобы тот не замерз вечером, а на ноги одел ногавки, чтобы не поранился. Пегас грустно смотрел на прежнего хозяина, прощаясь навсегда. Старик обнял его, прижавшись к нежной шкуре. На глазах старца выступили горькие слёзы, ему было тяжко расставаться, но их разлучили.
Конюх волоком потащил жеребца к машине. Пегас заартачился, дёргался, хотел сбежать, но грум крепко схватил его за поводья. Силы были неравны. Жеребец вырвался и побежал обратно к ферме.
Старик поймал его, погладил мордочку, потрепал за гриву, шепнул ему что-то ласковое. Пегас успокоился, а конюх, небрежно накинул ему повязку на глаза, после чего ослепленного гнедого завели в фургон. Вынужденная слепота ненадолго парализовала страх. Повязку сняли, когда его привязали к поручню.
Оказавшись в коневозке, Пегас взволновался так, словно бы очутился в брюхе огромного кита, однако не терял надежды, даже когда захлопнулись двери.
– Берегите его, – попросил старик Головину. – Можно мне его навещать?
– Конечно, только позвоните, – быстро проговорила она и пожала руку фермеру, да так сильно, что тот поморщился.
Старуха с утра напекла пирогов и передала их Зинаиде. Холодно поблагодарив хозяйку за пирожки, она простилась с ними.
– По местам, – скомандовала Зинаида и когда они устроились в салоне, фургон тронулся, навсегда увозя Пегаса с чудесной яблоневой фермы.
Головина спешила, её ждали дела. Они провели в дороге несколько часов, но ни разу не сделали остановки, чтобы выгулять скакуна. Он дремал, а когда машина выехала на шоссе, ведущее в город, гнедой, привыкший к тишине деревенской жизни, испугался громкого шума. Город жужжал, словно улей, наполненный пчёлами. В темноте гул транспорта казался угрозой.
***
Конюшня была обнесена высоким забором. Железные прутья, добротно скованные, достигали двух с половиной метров в высоту, словно хозяева прятали что-то. С пронзительным плачущим скрипом отворились ворота. Гостей встречали грозные стражи. Два рыжих бордоских дога, точно церберы у врат в царство мёртвых, брызжа ядовитой слюной, захлёбывались собственным лаем. Узкая пыльная дорожка вела к стойлу. Серое и убогое здание с хлипкой крышей в своё время служило сараем для хранения инвентаря, но сейчас здесь содержались лошади, которые обычно развлекали горожан, катая их на своей спине. Не было уютных широких денников, а имелось стойло с тонкими неустойчивыми перегородками и прогнившим деревянным настилом. В жалком подобии конюшни размещались четыре лошади и одна пони.
Дольше всех здесь находился орловский рысак Ветер. Он прожил на конюшне долгих два года. Этот статный жеребец был самым старым. Десятилетний конь принадлежал к славной породе лошадей, выведенной ещё в Российской империи. Он был рослым, гармонично сложенным, серым в яблоко конем. Правда, значительно исхудал. Ему не было равных в галопе, он мог сражаться с ветром, за что прежний хозяин присвоил ему это прозвище. Он любил ездить верхом и заботился о своём питомце. Однако, будучи азартным, хозяин проиграл рысака в карты одному человеку, но и ему конь был без надобности, поэтому Ветра продали Зинаиде. Конюхи часто цепляли цветочки на седло, чтобы скрыть потертости, на его некогда роскошной коже. Ведь никто не станет кататься на уставшей искалеченной лошади.
Чуть меньше года в небольшом конном хозяйстве содержались две молодые беспородные кобылы – Радость и Элегия. Они дополняли друг друга: Радость была светло-серой почти белой с чёрной гривой, Элегия – чёрной масти с серебристой гривой. Они выросли на одном ипподроме, но, несмотря на необычность, их продали, причём недорого. Ведь они считались не пригодными для соревнований.
Коренастая, коротконогая пони Грета была представителем авелинской породы, игреневой масти. Рыжая шерсть контрастировала с льняной чёлкой. Полагают, что пони с лихвой компенсируют недостаток роста строптивостью нрава, но это никак не относилось к Грете. Она обладала на удивление упрямым флегматичным характером. Порой её невозможно сдвинуть с места. Прежде она жила на конноспортивном клубе и катала детей, но спокойная пони наскучила юным наездникам. Зинаида убедила владельца отдать ей лошадку по сходной цене и получила Грету даром.
Жила здесь и кобыла Иберия. Эта красавица принадлежала к одной из древнейших пород – ахалтекинской, на Руси такую называли аргамак. Её экстерьер служил вдохновением для многих местных художников, что приходили в парк рисовать с натуры. Иберия выделялась ростом и изящными линиями в строении: высокая, длинная холка, мускулистый круп, прямой профиль. Грациозная и степенная, она слыла любимицей хозяйки и детей. Конечно, ведь она была породистой. И люди изумлялись, как такую лошадь продали, тем не менее, хозяин, получивший её в подарок на день рождения, натешившись, сбыл питомицу, как докучавшую проблему. Иберия выглядела самой ухоженной из всех лошадей, содержавшихся в конюшне, и позволяла себе привередничать, если ей не нравился корм. Ещё бы, хозяйка зарабатывала на ней недурные деньги, ведь все любят благородных животных.
Век лошадей, предназначенных для проката, короток. Они развлекают людей, услаждают их самолюбие своей покорностью и преданностью, а когда лошади теряют здоровье, и нуждаются в уходе, многих из них выбрасывают, как перегоревшие лампочки, ведь они перестают приносить доход. Животные, некогда задуманные и созданные свободными, влачат существование в холодных загонах.
***
Зинаида предпочитала сама объезжать вновь прибывших лошадок. Пегас невзлюбил её с самого начала, один только запах этой женщины был ему неприятен. Сначала она добивалась покорности с помощью морковки и сахара. Пегас всё съел с её рук, не преминув при этом, искусать ладони Зинаиды в кровь.
Новая безжалостная хозяйка била нещадно, но конь взбрыкнув, лягнул её копытом. Зинаида с визгом упала в грязь. Перепачкавшись, она медленно поднялась, её щёки горели от ярости.
– Уведите его, – велела она конюхам. – И не давайте корма.
Это считалось жестоким наказанием. Обычно Зинаида быстро ломала волю животных, да и не только их. Конюхи побаивались её. Обладая суровым нравом, Головина была строга с подчиненными, а с лошадьми порой и вовсе беспощадна.
Пегаса завели в стойло и привязали. Прежде его никогда не держали на привязи, он пользовался свободой, расслабившись, нежился на настиле из сена. А здесь не было даже маленького окошка, через которое в это мрачное помещение проникал бы свет. Места едва хватало, для того чтобы стоять, ни о каких излишествах не могло быть и речи. Например, лечь конь не сумел – мешала верёвка, которой он привязан,
- Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди - Историческая проза / Исторические приключения / Русская классическая проза
- Каким быть человеку? - Шейла Хети - Русская классическая проза
- Одуванчик на ветру - Виктор Батюков - Прочая детская литература / Русская классическая проза
- Подставь крыло ветру - Элоа Одуэн-Рузо - Русская классическая проза
- Проза о неблизких путешествиях, совершенных автором за годы долгой гастрольной жизни - Игорь Миронович Губерман - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Три судьбы под солнцем - Сьюзен Мэллери - Русская классическая проза
- Рожденные в дожде - Кирилл Александрович Шабанов - Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Историческая проза / Русская классическая проза
- Парад облаков, рассказы из летней тетради - Дмитрий Шеваров - Русская классическая проза
- На заре туманной юности - Андрей Платонов - Русская классическая проза