История русского романа. Том 1 - Коллектив авторов

Статья Благосветлова надолго осталась единственной, хотя и незаконченной, попыткой специальной монографической разработки истории русского романа. С новыми попытками такой разработки мы встречаемся снова лишь спустя четверть века — в 80–х и 90–х годах.

Ко времени выступления на поприще критики Чернышевского и Добролюбова роман уже прочно занял свое ведущее место в развитии русской литературы. Задачей демократической критики в это время был прежде всего анализ общественного содержания произведений выдающихся русских романистов 50–60–х годов.

В «Очерках гоголевского периода русской литературы» (1855–1856) Чернышевский высоко оценил взгляды Белинского на проблемы романа.[13] Чернышевский разделял мысль Белинского о том, что «в наше время… господствующий род поэзии есть рассказ, повесть, роман».[14] В своих статьях и рецензиях на произведения русских романистов 50–60–х годов Чернышевский и Добролюбов возродили и развили в новой исторической обстановке взгляды Белинского, считавшего реалистическое отражение современной общественной жизни основной задачей русского романа. Они призывали русских романистов своего времени к служению общественным интересам, к правдивому, сурово — неприкрашенному изображению народной жизни с целью содействовать пробуждению революционного самосознания народных масс.

В таких статьях Чернышевского, как «Русский человек на rendez- vous» (1858), в статьях Добролюбова «Что такое обломовщина?» (1859) и «Когда же придет настоящий день?» (1860) произведения Тургенева и Гончарова, их основные типы и характеры получили глубокую эстетическую оценку, они поставлены в широкую историческую связь с разци- тием русского общества, с историей смены центральных героев не только русского романа, но и самой русской жизни. Истолковав образы главных героев русского романа XIX века как отражение нескольких последовательно сменивших друг друга фаз истории русского общества, различных по своему содержанию и в то же время преемственно связанных друг с другом, Чернышевский и Добролюбов гениально осветили одну из центральных проблем истории русского романа. Эту их традицию позднее продолжал в лучших своих статьях (об «Отцах и детях», «Что делать?», «Преступлении и наказании») Писарев. Внимание Добролюбова к эстетическим особенностям и индивидуальной творческой манере каждого из великих русских романистов особенно бросается в глаза на фоне суждений о них позднейшей критики, уделявшей этим вопросам гораздо меньше внимания.

Освещение многих важных проблем истории русского романа дали во второй половине XIX века не только классики русской революционно- демократической критики, но и сами великие русские романисты этой эпохи. Следует напомнить о таких выдающихся памятниках эстетической мысли 60–80–х годов, относящихся к вопросам романа, как статья Толстого «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“» (1868), ряд высказываний Салтыкова — Щедрина о романе (в рецензиях конца 60–х — начала 70–х годов и в «Господах ташкентцах», 1869), соответствующие замечания Достоевского в «Дневнике писателя» и в эпилоге романа «Подросток» (1875), статью Гончарова «Лучше поздно, чем никогда» (1879) и его не опубликованный при жизни автокомментарий к «Обрыву», предисловие Тургенева к его романам (1880) и т. д. Все эти статьи и замечания, подытоживающие творческий опыт, наблюдения и размышления великих русских романистов, оказали огромное влияние на последующую научную разработку вопросов теории и истории романа не только в России, но и за рубежом.

В статье «Несколько слов по поводу книги „Война и мир“» Толстой указал как на одну из важных черт русского романа XIX века на то, что произведения русских романистов, начиная с Пушкина и Гоголя, не в отдельных, исключительных случаях, а, напротив, как правило, не укладываются в традиционную форму романа, сложившуюся на Западе, представляют собой «отступления от европейской формы». Эту особенность русского романа Толстой связывал с тем, что самые грани между различными жанрами к середине XIX века стали «условными», а потому стремление русских писателей выразить в искусстве свое отношение к жизни и свое мировоззрение не могло не вести их к поискам новой, индивидуальной формы, ставило их в противоречие с традиционными, сложившимися до них жанровыми разграничениями.[15]

Достоевский в своих суждениях о романе остро выразил мысль о различии между задачами двух поколений русских романистов: тех романистов, которые, изображая преимущественно жизнь «средне — высшего» дворянского круга, имели перед собой картину сложившейся и устоявшейся жизни с выработанными, традиционными, «красивыми» формами, и тех пришедших им на смену писателей второй половины XIX века, главным предметом внимания которых была «текущая» пореформенная действительность с типичной для нее картиной брожения, горячечного устремления к новому и распада старых, устойчивых форм жизни.[16]

Наиболее широкое и многостороннее освещение проблем исторического развития русского романа из великих русских писателей XIX века дал Щедрин, который после смерти Добролюбова и ареста Чернышевского был на протяжении двадцати лет не только крупнейшим писате- лем — художником, но и крупнейшим критиком и теоретиком литературы революционно — демократического лагеря.

Из суждений Щедрина о романе наиболее важно то место в «Господах ташкентцах», где Щедрин говорит о смене на протяжении XIX века двух типов романа: романа, который был «по преимуществу произведением семейственности», в котором «драма… зачинается в семействе, не выходит оттуда и там же заканчивается», и романа качественно иного, общественного типа. «Роман современного человека, — пишет по этому поводу Щедрин, — разрешается на улице, в публичном месте — везде, только не дома». Поэтому прав был Гоголь, который «давно провидел, что роману предстоит выйти из рамок семейственности».[17]

В своих критических статьях, посвященных «Обрыву» Гончарова, а также А. К. Шеллеру — Михайлову, Ф. М. Решетникову, М. В. Авдееву, Д. Л. Мордовцеву, Щедрин подробно развил эту мысль, доказывая, что подлинный материал романисту второй половины XIX века могла дать только «общественность» и прежде всего драма «борьбы за существование» широких народных масс, участие передовой личности в «социальном и политическом движении».[18]

Ряд ценных замечаний о русском романе второй половины XIX века содержится в статьях Н. К. Михайловского 70–80–х годов. Не ограничиваясь суждениями об отдельных русских романистах (Тургеневе, Толстом, Достоевском), Михайловский в 1874 году в заметке о книге М. В. Авдеева «Наше общество в героях и героинях литературы» сделал попытку дать общую периодизацию истории русского романа

XIX века, связав смену его центральных персонажей со сменой основных социальных сил, определявших в различные периоды культурную жизнь общества. «В движении двадцатых годов, — писал Михайловский, — принимали участие различного общественного положения люди, но ядро их составляла военная молодежь аристократического происхождения». На смену им в 40–х годах пришла группа, «гораздо менее определенная» с точки зрения ее общественного положения, ядро которой составлял

«средней руки дворянин». Наконец, «центральным фактом» литературной жизни конца 50–х — начала 60–х годов Михайловский считал «пришествие разночинца». Последний принес с собой в литературу «новую точку зрения на вещи, которая состояла в подчинении общих категорий цивилизации идее народа».[19] При всей непоследовательности, проявленной Михайловским при применении этой общей исторической схемы к отдельным литературным фактам (непоследовательности, связанной с субъективистской окраской его народнических взглядов), намеченная им периодизация имела для своего времени большое значение как опыт социологического истолкования истории русской литературы вообще и, в частности, истории русского романа.

В 80–е годы проблемы теории и истории романа, до этого разрабатывавшиеся преимущественно в критике и публицистике, начинают привлекать внимание русской академической и университетской науки, которая, как и в других областях, лишь с запозданием берется за изучение этих, новых для нее вопросов. Немалую роль для обращения академической науки к вопросам теории и истории романа сыграло признание мирового значения русского романа за рубежом, признание, которое стало очевидным именно в 80–е годы, в особенности после выхода известной книги французского критика М. де Вогюэ о русском романе (1886).

Одним из первых выдающихся русских ученых, обратившихся к изучению романа в связи с общими проблемами теории и истории этого жанра, был Ф. И. Буслаев, выступивший уже на склоне лет с большой статьей «Значение романа в наше время» (1877).