Лесная обитель - Мэрион Брэдли

Дида покраснела.

– Что ты в этом понимаешь! – вскричала она. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда потеряешь голову из-за какого-нибудь мужчины. Вот уж тогда я посмеюсь над тобой. – Она стала складывать скатерть.

– Этого не будет никогда, – возразила Эйлан. – Я хочу служить Великой Богине! – На мгновение в глазах у нее потемнело. Девушке показалось, что и вода зажурчала громче, словно ее слова были услышаны владычицей озера. Дида сунула ей в руки корзину.

– Пошли домой. – Она направилась вверх по тропинке. Но Эйлан медлила. Ей послышалось нечто совсем не похожее на журчание родника.

– Подожди! Ты разве не слышишь? Оттуда, из кабаньей ямы…

Дида остановилась и повернула голову. Девушки прислушались. Теперь звук был гораздо слабее, как будто стонало раненое животное.

– Надо пойти и посмотреть, – наконец вымолвила Эйлан, – хотя из-за этого мы наверняка не успеем вернуться домой засветло. Но если туда кто-то свалился, мы позовем мужчин, чтобы они вызволили несчастного.

На дне кабаньей ямы лежал юноша. Он был весь в крови и дрожал. С меркнущим светом угасала и его надежда на спасение.

В яме было сыро и грязно, стоял мерзкий запах испражнений животных, которые когда-то попадали в эту ловушку. В дно и стенки были вбиты острые колья. Один из них вонзился ему в плечо. И хотя юноша решил, что рана не очень опасная, ибо ушибленная при падении рука занемела и он почти не чувствовал боли, она, тем не менее, вполне могла оказаться смертельной.

Но смерти он не боялся. Гаю Мацеллию Северу Силурику исполнилось девятнадцать лет, и он присягнул на верность императору Титу. Став офицером римской армии, он впервые изведал вкус сражения еще в том возрасте, когда его подбородок покрывал лишь густой пушок. Однако умереть в яме-ловушке, словно глупый заяц, – эта мысль приводила его в ярость. «Кроме себя винить некого», – с горечью думал Гай. Послушался бы Клотина Альба, так сидел бы сейчас у теплого очага, попивал пиво да заигрывал бы с дочкой хозяина Гвенной. Эта девушка с легкостью отбросила добродетельные манеры, свойственные жительницам внутренних районов Британии, и усвоила смелое поведение женщин, живших в Лондинии и других римских городах, так же как ее отец без усилий выучил латинский язык и привык носить тогу.

Но ведь его направили в это путешествие, потому что он хорошо изъяснялся на британских диалектах, припомнил Гай, и губы его скривились в мрачной усмешке. Его отец, Север-старший, был префектом лагеря в Деве, где располагался 11 Вспомогательный легион. На заре завоевания Британии, когда Рим еще надеялся покорить местные племена, вступив с ними в союз, он женился на темноволосой дочери вождя силуров. Гай научился говорить на языке этого народа даже раньше, чем ему удалось пролепетать первое слово на латыни.

В былые времена, разумеется, офицеры Имперского легиона, стоявшего в Деве, не считали нужным излагать свои требования на языке народа завоеванной страны. Да и сейчас Флавий Руф, трибун второй когорты, не утруждал себя подобными любезностями. Однако Мацеллий Север-старший был префектом лагеря, подчинялся только Агриколе, наместнику Рима в Британии, и отвечал за то, чтобы жители провинции и воины легиона, охранявшие завоеванную территорию и ею управлявшие, жили в мире и согласии.

Целое поколение выросло с тех пор, когда Боудикка, прозванная Кровавой Царицей, подняла мятеж против римлян, за что была жестоко наказана легионерами. Память об этом мятеже еще жила в народе, но жители Британии, хотя и платили большие налоги и дань, вели себя относительно миролюбиво. Правда, им не нравилось, когда местное население забирали на работы на благо империи, и здесь, на окраинах владений Рима, не угасал огонь недовольства, искусно раздуваемый вождями отдельных племен и смутьянами. И вот сюда, в этот рассадник смуты, Флавий Руф решил направить отряд легионеров, чтобы они обеспечили бесперебойную поставку людей для работы в свинцовых рудниках империи.

Молодому офицеру не полагалось служить в легионе, в котором его отец занимает пост префекта. Поэтому Гая определили военным трибуном в легион «Валериев Победоносный», который располагался в Глеве. И хотя по материнской линии он был британцем, с самого детства его воспитывали по законам железной дисциплины как сына римского воина.

Мацеллий-старший не искал для сына привилегий. Но во время одной стычки на границе Гай получил ранение в ногу. Рана была неопасной, однако во время лечения юноша простудился, и ему разрешили поехать в Деву и оставаться там до полного выздоровления, после чего он должен был вновь вернуться в свой легион. Оправившись от ранения и болезни, Гай очень скоро заскучал в родительском доме и поэтому охотно вызвался помочь отряду легионеров набрать рабочих для рудников.

За время путешествия ничего особенного не произошло. Колонну мрачных рабочих повели на рудники, а у Гая до конца отпуска оставалось еще две недели. Клотин Альб пригласил юного офицера погостить у него несколько дней, поохотиться вместе. К тому же дочь его бросала на Гая нескромные взгляды, что предвещало нескучное времяпровождение. Клотин, конечно же, преследовал свои интересы: он был рад оказать гостеприимство сыну чиновника Римской империи, и Гай понимал это. Тем не менее он принял приглашение, с удовольствием поохотился и полюбезничал с дочкой Клотина, что также пришлось ему по душе. Не далее как вчера в этом самом лесу он убил оленя, доказав, что умеет обращаться с дротиком не хуже, чем британцы владеют своим оружием, а вот теперь…

Беспомощно распростертый на дне вонючей ямы, Гай в отчаянии проклинал трусливого раба, который вызвался указать ему кратчайший путь от дома Клотина до Римского тракта, который, по его словам, вел прямо в Деву. Гай ругал и себя за то, что по глупости позволил этому простофиле управлять колесницей; ругал того зайца (если это был заяц), который выскочил перед ними на тропу и испугал лошадей. Он проклинал этих необъезженных лошадей и того идиота, что не сумел их удержать, да и себя самого – за то, что растерялся, поддался панике и, потеряв равновесие, выпал из колесницы.

Он был ошеломлен, это верно, но, очевидно, при падении у него еще и помутился рассудок – иначе он сообразил бы, что нельзя уходить с того места, где его выбросило из колесницы. Ведь даже его непутевый возничий рано или поздно справится с лошадьми и вернется за ним. Но больше всего юноша проклинал себя за то, что решил в одиночку пробираться через лес и сошел с тропы. Он долго плутал и совсем заблудился.

После падения с колесницы в голове гудело, но Гай с одуряющей ясностью помнил, как неожиданно поскользнулся, как под тяжестью его тела затрещали сучья и зашуршали листья и он провалился в эту яму. В руку ему вонзился кол, и от дикой боли он на несколько минут потерял сознание. Лишь к вечеру Гай наконец-то собрался с силами и смог осмотреть свои раны. Еще один кол разодрал ему мышцы голени, вскрыв старую рану. Это повреждение было не очень опасным, но он, помимо всего прочего, сильно ушиб лодыжку, и нижняя часть ноги распухла до размеров бедра. Наверное, в этом месте был перелом, – по крайней мере так ему казалось. Гай от природы был проворный, как кошка, и, если бы не раны, он быстро выбрался бы из ямы. Но сейчас у него не было сил даже пошевелиться, он едва не терял сознание.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});