Мать уходит - Тадеуш Ружевич

Пасху праздновали очень торжественно. Второй день Пасхи – это смигус, когда парни обливали водой девушек из больших шлангов, предназначенных для гашения пожаров, а некоторых девушек даже купали во рву. Неженатые парни ходили по деревне с «гаиком». Это было деревце, украшенное куклами и петушками. Ходили и пели: «ходим-ходим мы с кустом, как наседушка с яйцом», ну а хозяйки выносили им так называемый «дынгус», состоявший из яиц, пирога или куска хлеба.

Рождество было очень большим праздником. Люди праздновали его с большим благоговением. На вечере в Сочельник было много еды. Зерна конопли растирались и варились с молоком. Это был суп для праздничной вечери. Были клецки с медом, сушеные груши и много других блюд. Поделившись со всеми облаткой, хозяин брал розовую облатку (такие особо выпекал органист) и мог ею угостить животных, потому что крестьяне говорили: «нужно и скотинке дать, потому что Господь наш Иисус явился в мир среди скотины». А еще говорили деревенские люди, что в ту ночь, когда Младенец родился, скотина говорила человеческим голосом, и так же говорит в эту ночь до сего дня.

В углу хаты стоял сноп соломы, вся хата была устлана соломой в память о том, что Младенец родился в хлеву. Во второй день Рождества, день святого Щепана, хозяева меняли парубков и пастухов, отсюда поговорка, что «коль святой Щепан, каждый слуга – пан».

Начинались Святки. Если у кого-то из парней была приглянувшаяся девушка, то он брал с собой старосту и водку и шел сговариваться с родителями девушки. Если сговаривались, то есть, когда родители девушки давали столько моргов, сколько хотел получить парень (а если у него уже была земля, то брал деньгами, коровами), или еще что-либо, то водку выпивали и давали оглашение. Если же не сговаривались, то в этот же вечер парень со старостой шел к другим девушкам, пока не удавалось сговориться. Тогда ехали к ксендзу. Перед оглашением Ксендз спрашивал у них молитву. Очень часто такая пара молитв не знала. В этом случае ксендз не называл их оглашенными, пока не выучат к утру молитву. Еще ксендз их бранил: мол, что другое так вы умеете, а молитву даже не читаете. Ксендз был прав. Свадьба происходила после того, как улаживались имущественные и церковные дела.

Свадьбу устраивали родители жениха и невесты. Чаще всего жених заказывал музыку, покупал водку, платил за венчание и покупал невесте башмаки. Невеста же покупала ткань на рубашку и собственноручно эту рубашку шила. Свадьба длилась несколько дней. Наряды были разных цветов. Всю ночь перед свадьбой дружки жениха приглашали гостей, на свадьбу приходили почти все. Дружки были одеты довольно празднично. Каждый был перевязан лентой через плечо, к шапкам приколоты купленные цветы. Цветы были главным образом красные. Делали себе также палки, не знаю, из какого дерева. Думаю, что из вербы, потому что палки были без коры. На них были соскобленные ножом места, раскрашенные краской. Такую палку должен был иметь каждый дружка. Подружки невесты на головах носили венки из цветов разного цвета, а позади веночков были приколоты цветные ленты – длинные, прямо до земли. Выглядело все красиво. Головной убор невесты был другой или была какая-нибудь недорогая фата. В фате с веночком из мяты к венцу могли идти только непорочные девушки. Если ксендз узнавал, что молодая в положении или что у нее уже был ребенок, то в костеле срывал с ее головы венок, поскольку она уже не девственница, значит, и не достойна идти под венец в венке. Это было предостережением для других, что нужно беречь свой венец, ну и стыдило.

Бывало, богатые под венец ехали и на двадцати телегах. Лошадей наряжали в цветы, сделанные из перьев. Перед выездом молода я пара благодарила родителей за воспитание. Находился кто-то, кто умел читать, и читал из Библии о супружестве, о первородном грехе, об Адаме и Еве, как о первых родителях, которых соединил сам Бог. Перед выходом молодые становились на колени и, кланяясь родителям, просили благословения. Под венец ехали под песни дружек жениха и подружек невесты. Даже стреляли из ружей во славу молодых. Музыканты, которые также ехали к венцу, играли ужасно жалобно. Молодая, прощаясь с родителями, плакала. Прощалась с родным порогом, говоря такие слова:

прощайте, мои тропинки,прощайте, родные порожки,ходили здесь мои ножки,сейчас уж ходить не смогут и т. д.

После венчания вся свадьба ехала в корчму. Там все пили и танцевали. Когда веселья уже было довольно, пьяные, ехали наперегонки к дому свадьбы. Такая езда была, с одной стороны, очень веселая, потому что музыканты все время весело играли, но часто гонки заканчивались тем, что возы опрокидывались. Вернувшись с венчания, пара молодых с песнями вводилась в дом свадьбы. Потом был обед, во время которого происходил обряд снятия венца. Жених снимал с невесты венец, который перед этим дружки прикалывали так хитроумно, что снять его было так же трудно, как развязать гордиев узел. Во время снятии венца все пели и пили водку. Подружки пели грустные песни о том, что вот-вот она утратит девичество, а старостиха ходила с ситом и водкой. Собирая деньги на чепец, она пела: «дайте на сорочки, чтобы были красны дочки; дайте ей на бусы, чтобы росли бутузы». На что староста в ответ: «дайте ей на янтаря, чтобы были сыновья, дайте ей на колесо, чтоб имела она усе». Во время снятия венца молодая сидела на деже. После того, как молодой снимал венок, распорядительница надевала ей на голову чепец. Молодая снимала его и клала его себе на колени, потому что ей дарили чепцы и другие хозяйки, ну и мать молодой, и мать ее мужа. Если невеста была побогаче, то бывало, что собирали до двадцати чепцов и денег около ста рублей. Деньги эти шли в хозяйство молодым. Чепцы в нашей местности были очень красивые. Большого размера, они украшались разными лентами. На чепец женщины набрасывали красивые шелковые платки. На второй день свадьба проходила у родителей жениха, а на третий – веселились в доме старосты. Потом гости устраивали свадьбу в складчину. Мужчины сбрасывались на водку, а женщины приносили сыр, масло, яйца или кролика, колбасу и опять ели, пили, танцевали, пели и веселились до воскресенья. Венчались в основном по вторникам. В воскресенье молодая ехала в костел за благословлением. Ксендз давал благословление на материнство.

Часто богатые хозяева приглашали ксендзов и тминного писаря на свадьбу. Тогда лучшее из еды ставили перед лучшими гостями. Блюда для свадебного пира состояли из свинины, сваренной на квасу, вареных клецек, капусты с горохом, гречневой каши, хлеба и огромного печеного пирога.

Часто после свадьбы женщины злословили, оговаривали хозяев свадебного застолья. Сплетничали, будто те своих пригласили в кладовку и самое лучшее перед обедом вместе с ними поедали. «Я сама видела, как они выходили, и подбородки у них лоснились от жира. Потом танцевали, а я с этой свадьбы ушла, ничего хорошего так и не съев, потому на чепец только полрубля дала». Или: «Вы не видели, как у алтаря во время венчания криво горела свеча? Ой, будет ее мужик бить, а могла бы за него не идти, ее еще кто бы сосватал, ведь знала, что он покойницу бил» и т. д.

День Всех Святых в деревне тоже празднуют благоговейно. Уже за две недели до праздника жертвуют на так называемый помин души. Это значит, на молитвы за души умерших. В течение нескольких недель после проповеди ксендз вместе со всеми молится об умерших душах. За каждую душу ксендз берет деньги. Могилы люди украшали веточками, посыпали желтым песком, некоторые делали из тонкой бумаги красные, в основном ярких тонов, веночки.

После возвращения с кладбища вечером никто никуда не ходил. Даже к близким соседям, даже к себе во двор не выходили. Всегда говорили: этот поминальный день – Задушки – принадлежит умершим, вот и не нужно им мешать. Как-то я спросила, почему. И наша знакомая стала рассказывать, что если случались такие любопытные, так души к ним приходили. Рассказывала мне, что один мужик придумал поехать на мельницу. И тут налетел ветер, который так жалобно выл, что мужика от страха прошиб холодный пот. Смотрит: все зерно – под телегой, мешки без дыр, завязаны, а зерна в них нет. Какой охватил его страх! Хочет бежать – лошади стоят как вкопанные, и ни с места. Убежал один. Потому что все это – предостережение, чтобы в такую ночь только молиться за души умерших, а не мешать им. Говорю ей, что может, души вовсе и не пугают людей, а те сами боятся под впечатлением от рассказов, а знакомая на это: что вы такое говорите, это все правда. Вот еще однажды мужик собрался куда-то в такую ночь, а тут лошади как станут, и ни с места! Тяжело им, ехать не могут. Он глядит по сторонам, щупает, а на возу чтой-то лежит, такое большое, лохматое. Такой страх на мужика навалился, что тот, весь в поту, едва домой пришел и потом заболел. Будто бы два дня ничего не говорил, а когда его спрашивали, где лошади, отвечал: не знаю, может, духи забрали, которые приходили за покаянием, а ноги у коней уже заболели. Ну уж ладно, говорил мужик, хоть лошадей и жалко, будет другим предостережение, чтобы душам не мешали. Сам он потом всю жизнь молился и никуда не ходил, а у меня до сих пор мурашки бегают, как подумаю об этом. И еще один мужик мне рассказывал, что все это правда, что об этих духах говорят. Потому как один такой умный сказал, что тогда только поверит, когда увидит собственными глазами. И взял лестницу, поставил под окно в костеле и захотел заглянуть. А там умерший ксендз-настоятель пришел к душам служить службу и со всеми душами своего прихода должен был прийти, как пастух с овечками. Ну и этот мужик становится на ступень лестницы, а та ломается, но он как-то добрался окну. Но когда заглянул и увидел, что там происходит – все души стоят на коленях, а ксендз ведет службу – то со страху чуть не умер.