И ощутить шляхетство как блаженство - Сергей Шведов

Хотя, нужно сказать, извечная обида на «этих православнутых быдловичей» сильно помогла ему в жизни. Если у твоих литвинских предков москали украли шляхетский привилей, то и у неродной советской власти и вовсе украсть не грешно. Матка ночами воровала солому и комбикорм в колхозе, он подсоблял, а их пёс был ну просто прирождённый «злОдей» — стоял на стрёме, хоть его никто тому учил. Видно, пёс был тоже из шляхетной литвинской породы, а род свой вёл от чистокровных панских гончих, хоть и выродился в кривоногую дворняжку, как и все девки в роду его хозяев.

В «хабзе» у Наносёнка была особая гордость за тонкое умение обмануть «мастака», украсть инструмент или что там ещё под руку попадёт. Потом пошло совсем «законное» воровство с завода через забор или «комсомольскую проходную» — дырку в заборе. Как в поговорке: «Ты здесь хозяин, а не гость — тащи с завода каждый гвоздь!»

Советская власть давала огромные льготы многосемейным. Наносёнок настрогал семерых детей — пусть власть помогает их кормить, искупает вину перед потомками обездоленных литвинских шляхтичей. К тому же труд собственных детей давал немалую выгоду на любой «халтуре», чем семья занималась непрерывно. Ничего, потЕрпите — мы, детки, с вашей маткой с пяти лет в колхозе уже подворовывали по ночам, вон какие мешки да корзины тягали! И вам незачем учиться, руками вкалывать нужно и соображать, где что урвать можно. Учёба в жизни только одна — как деньги делать, а школьная наука ещё никого не прокормила. У нас в роду дьявольское трудолюбие, все до единого трудоголики, но учтите — мы не работаем, а только зарабатываем. Сам труд мы люто ненавидим, потому как он — унижение для высокородного литвина, которому судьба отпустила право без зазрения совести брать чужое в счёт компенсации за лишения и унижения нашего шляхетного рода, да ещё и жать то, чего он не сеял.

В армию служить, сынок, иди, потому что после армии берут на службу в милицию, а это место властное и хлебное. Но воевать за чужую родину мы не будем. Иноземные завоеватели всегда приносили с собой нашу литвинскую полицейскую власть и «родную мову», изобретённую учёными поляками.

У Наносёнков все предки служили в полицаях у любых захватчиков. А потом оправдывались перед властями — а куда деваться было? Французы заставили, немцы заставили, поляки заставили, и американцы, наверное, заставят. Наверное, в нас немецкая кровь есть всё–таки. Нам, литвинам, уютненькей всего под немцами было, и в 1918, и в 1941. С поляками не так. Те сразу сапогом в морду били, а немцы сначала разбирались и только потом били. С немцами поладить можно, если не залупаться.

* * *

Старика снова переполошил телефон, но это был не «куратур». Звонил встревоженный младший сын. Бандюганы расправились с внуком — на стройке с девятого этажа скинули.

— Ну и притихни. Убили так убили. Нашто было ему с криминалом связываться? Нам нафиг не нужны в роду уголовники. Мы семья многодетная, порядочная и законопослушная. У нас льготы, мы малообеспеченные в пересчёте на одного члена семьи. Государство многодетных и малообеспеченных в беде никогда не оставит, а перед законом оборонит. Мы против закона не выступаем. С уголовщиной не знаемся. Закон нас охраняет, потому как мы многодетные, малообразованные, трудящиеся и малообеспеченные, понял? А про убитого Петьку забудь. Ты молодой, и Манька твоя крепкая. Вы ещё себе не одного пацана народите. Бракованных щенков всегда топили, так заведено, чтобы породу не портили. Я позабочусь, чтобы наша фамилия в криминальные сводки не попала, не боись. Больше мне пока не звони, понял? Бывай!

Не успел дедок в уютном кресле–качалке от волнения дух перевести, как тут же позвонила дочка. Снова проблема с младшей внучкой.

— Чо, этот вумник никак не отцепился от Люськи? Никогда моя внучка не выйдет замуж за вумника!

— Папа, он ей письма в стихах пишет.

— Сама виноватая, раздурила девку интеллигентскими замашками. Я не дозволял её в музыкальную школу водить. Вот и нахваталась там всякой пакости от вумников.

— Папа, она к нему сбежит!

— Как сбежит, так приведут её к тебе обратно со связанными руками. Вумнику тому подбросят наркотиков — сядет лет на пять. За это время у Люськи дурь из головы повыветрится.

— Папа, она руки на себя наложит.

— Не успеет. Пришлю за ней пацанов годных. Они ее подколят, чем треба, с недельку по кругу попускают — потом самой понравится. Тогда можно её в любой бордель в Германию определить и с сутенёром договориться, чтобы деньги тебе переправлял. Все равно она уже наукой порченная, с неё толку не будет — ни гаечным ключом крутить, ни прибылЯ семье подсчитывать, ни уличных проститеней пасти. И дети от неё такие же вумники–выблядки пойдут. Не нужна такая в нашем роду.

— Папа, пожалей материнское сердце. Она же моя кровинушка.

— У тебя ещё четверо мал–мала меньше. О них позаботься, чтобы школьная наука их с пути не сбила. Пять классов — и не больше! Теперь это можно, не советские времена. А то парни пить начнут, а девки — гулять, потом рожать не захочут.

Дедок положил трубку, потянулся к фужеру с самогонкой, но отставил его. Слишком уж руки тряслись от злости и праведного гнева. Внуки пошли! Один краше другого. С детьми было не легче, а с внуками так вообще горе горькое. Литвинский шляхетский род, что называется. И всё началось с того, что старший внук Васька поехал учиться в Москву как победитель какой–то там олимпиады. И плевать ему было на то, что дед само слово «Москва» и на слух не переносит. От этого слова у него челюсть перекашивает, слюна течёт, как у бешеного пса, и сыпь по всему телу проступает.

Каких трудов и денег стоило родному деду послать в Москву годных пацанов, чтобы этого блудного сына на путь праведный наставить. Те три года таскали его по кабакам и ночным клубам, пока тот не ушёл в свой первый запой. Потом стало полегче. Ваську отчислили из института за пьянство и прогулы. Он вернулся в Минск. Пошёл, как приличный человек, работать грузчиком на рынок. После третьей ходки на лечение от алкоголизма в ЛТП вообще золотым человеком заделался — свой в доску, а главное — душевный и отзывчивый, а не заносчивый вумник. Алкаш — трудяга полезный, ему с похмелюги всегда стыдно за вчерашнее. Поэтому и работает за троих, чтобы вину свою искупить. Лучше спиться, чем в институте выучиться.

* * *

В семье не без урода. Внук Васька был не первой вырусью в славном роду. Сестра–двойняшка самого Наносёнка замужем за профессором военной академии из чистокровных москалей. Хошь не хошь, а приходится за родню почитать, хоть и скулы сводит. Племянник–москалик рассказал как–то Наносёнку, что какой–то москальский магнат Герцен, который был побогаче Радзивиллов, Сапегов и Огинских, писал, что литвин русскому сначала кажется странным чужаком, но уже через пять минут русак без памяти влюбляется в него. Ну и пусть они влюбляется до поры до времени, пока нас мало. Потом поздно будет, когда расплодимся. Тогда им мало не покажется.

Москалики — идиотики, если столько лет считали нас за своих. Мы, литвины, говорили, говорим и будем говорить на русскому языке, но братьями им никогда не станем. Они так же, как и поляки, скоро будут рады служить нам как верные псы. А ещё и то жмудьё аукштайтское, что из нынешней Литвы–обманки, которое нагло присвоило имя наших литвинских предков, будет нам сапоги чистить. А мы будем плодиться и множиться. Мы им всем устроим кровавую «погоню», которая на нашем древнем гербе изображена. Литвинский рыцарь в белых латах на белом коне снова размахнётся мечом на восток и на запад, север и юг, чтобы никто наш гордый стяг не называл обидно «сало–мясо–сало».

Пусть даже на эту землю, что у нас под ногами, придут снова немцы, шведы, французы, американцы и остальная западная шваль, которой уже недолго осталось коптить белым светом. Мы до поры до времени им всем будем верно служить, как прапрадеды прислуживали наполеоновским воякам, а деды — гитлеровским эсесовцам. А потом, когда западные хозяева выродятся в гомиков, именно мы останемся хозяевами на этой земле, куда пришли наши инопланетные предки из–за моря, да еще чужой землицы прихватим.

Наносёнок протянул руку к так и не выпитому бокалу и тут же одёрнул её. Оставь это пшекам, хохлам, москалям, жмудинам и бульбашам, подсказал ему внутренний голос. Пусть спиваются до последнего. Мы, литвины, будем бодрствовать и трезвиться, пока не получим в наследство то, чего не строили, как обещал нам князь мира сего.

Не зря наши литвинские князья морочили голову с крещением то православным, то католикам, а поклонялись они именно ему, дьяволу. Ольгерд, которого теперешнее жмудьё (под кликухой «литовцы») называет Альгирдас, да и Миндовг — вона скока разов перехрещивались туда–сюда и обратно, чтоб врагов с толку сбить и время потянуть. А пока что мало нас. Мы втихую бульбашами прикинемся, чтобы хохлы и москали на первых порах подмогали, как пару разиков «братушкам» — болгарам помогли, а те их подальше послали. Так и мы всех их пошлём. Но мало нас пока, мало. Плодитесь и размножайтесь, заповедал их господь… За этим дело не станет.