Восхождение к Дао. Жизнь даосского учителя Ван Липина - Чэнь Кайго

Подчеркнем еще раз, что целостность даосской Пустоты не имеет ничего общего с замкнутой в себе сущностью. Пустота — реальность деятельная и действенная. Даосской доктрины — в смысле «высказанной истины» — вовсе не существует, Даосы учат не словом, а делом. Подобно мастеру кухонного ножа из притчи Чжуан-цзы, даосские учителя — люди всецело практические и творческие, которые, как истинные художники, даже не могут внятно рассказать о том, что и как делают. Если мудрость Дао чему-то учит, то лишь одному: со-бытийствованию с миром, внимательному, в высшей степени чувствительному сочувственному отношению к себе и другим. Даосское миросозерцание зиждется на представлении о человеке как микрокосме, «маленьком Небе-Земле»: между процессами в человеческом организме и космосе существует полное соответствие, даже совпадение. Здесь кроются корни универсальной даосской науки, которая является одновременно наукой о человеке и наукой о космосе, наукой о духе и наукой о веществе. Понятие «энергии» (ци) позволяло китайцам без труда представлять себе мир как единый континуум человека и космоса, общее пространство взаимного влияния и взаимопроникновения сил. Хотя китайский термин «ци» всюду передается в русском переводе словом «энергия», следует иметь в виду, что речь идет об «энергии», обладающей и духовным измерением, а в пределе своего раскрытия совпадающей с Великой Пустотой. Ци в китайской традиции есть самоизменчивая реальность, природа вечноотсутствующего истока творческих метаморфоз.

Мы не можем ощутить в себе действие ци непосредственно, но его присутствие дает о себе знать посредством ощущений тепла, наполненности и легкости членов, необычной ясности сознания и проч. Даосские авторы сравнивают действие энергии-ци в человеке с «клубящимися испарениями», «перетеканием горячей волны», «трепетанием флага на ветру», «покалыванием тысяч иголок», «внезапным пробуждением во сне» и т. п. Но чтобы ци могло действовать в организме, оно должно быть прежде собрано в так называемом Киноварном Поле, или Море ци, расположенном в низу живота, в центре собственно физического теш. Самое же действие энергии-ци, в отличие от действия физической силы, захватывает все тело, ибо форма ци (по сути, совершенно бес-форменная) есть прообраз саморассеивающейся целостности Хаоса. Кстати сказать, отличие действия ци от применения физической силы подвижники Дао усматривают как раз в том, что ци «распространяется во все конечности», двигаясь изнутри наружу (что придает этому действию характер взрыва). В применении же физической силы задействованы лишь отдельные части тела.

В китайской науке были известны особые количественные и периодические законы, определявшие общую судьбу человека и космоса. Основу их составляли числовые схемы древнейшего китайского канона — гадательной книги «И цзин» («Книга Перемен»). Согласно схемам «И цзина», из первозданного Хаоса сначала выделились мужское, светлое, активное начало ян и женское, темное, пассивное начало инь. Затем инь и ян разделились на «четыре явления», соответствующие четырем временам года и сторонам света, а «четыре явления» разделились на «восемь пределов» пространства, обозначаемых восемью главными символами «И цзина», так называемыми триграммами. Последние представляют собой комбинации из трех черт двух видов: сплошной (знак ян) и прерывистой (знак инь). Комбинации из шести черт образуют 64 гексаграммы, которыми исчерпывается все многообразие ситуаций в мире. Кроме того, существовали понятия «трех сил» мироздания (Небо, Земля, Человек), Пяти стихий, или фаз космического круговорота (Земля, Металл, Вода, Дерево, Огонь), Девяти дворцов (круг Восьми Триграмм и центр) и др. Таким образом, в китайской картине мира бытие вещей определяется соотношением огромного числа факторов, или сил мирового движения. Это означает, что для китайцев мир и в самом деле есть процесс непрерывного обновления, путь перемен, и подлинное знание проистекает не из познания всеобщих правил и неизменных сущностей, а из интуитивного проникновения в «существо момента». Мудрость по-китайски — это просто умение «действовать по обстоятельствам», и мудр тот, кто умеет быть хозяином своего времени.

Китайское видение мира всегда имеет дело с частностями, деталями. Экран — главнейший элемент художественного пространства в китайском искусстве. Но способность увидеть частность предполагает способность вместить в себя… вечность, стать тем самым «Небесным человеком», который не преходит в череде единичных моментов жизни. Только тот, кто свободен от всех дел, может быть свободен для любого дела. И только свободный человек всегда действует безошибочно, даже не задумываясь над своими действиями. Несвободный же человек будет всегда неправ, как бы старательно ни искал он себе оправданий.

Вернемся к центральной в даосизме метафоре зеркала: просветленное сознание мудреца подобно ясному зеркалу, чутко улавливающему каждую перемену в мире и все же остающемуся не затронутым ею. Это сознание есть чистое Присутствие, опознаваемое лишь внутренней открытостью просветленного сердца. Но в незримой, символической глубине «самосознающего сознания» всякое превращение оказывается еще и самовосполнением, прикровенным собиранием бытия. Для земных людей, знающих только внешние, эволюционные перемены, смерть неизбежна, и потому они видят свой высший долг в том, чтобы достойно умереть. Для «послушников Неба», как называли себя даосы, смерть преодолима, и оттого они не придают значения тому, как умрут. Им важно знать, когда умереть. «Главное — умереть вовремя», — мудро говаривал Ницше. Вовремя умереть по-даосски — значит перейти в более высокий план бытия, «ускользнув» в зазор между двумя временными циклами или, другими словами, войдя в «ось Неба», которая незримым перпендикуляром надает ускользающей точкой на плоскость земной жизни. Так даосская мистика смерти (или, говоря языком даосов, «освобождения от трупа») неожиданно приводит нас к учению об иерархии жизненных миров, или ступеней бытия. Согласно Ван Липину, подвижник школы Лунмэнь на пути к Дао последовательно открывает для себя три способа существования. Сначала он живет в знакомом всем физическом мире, где восприятие обусловлено его местонахождением в пространстве и времени. Ван Липин называет этот низший уровень бытия миром «индивидов, явлений и вещей». Средняя ступень нашего восхождения к Дао соответствует миру «Неба, Земли и Человека». На этом уровне даосский подвижник способен воспринимать общие, непреходящие качества существования, Он постигает глубинное единство всего сущего. Физическое пространство и время более не властны над ним. Он обретает, казалось бы, магическую способность мгновенно находить выход из любого затруднительного положения, предвидеть будущее и возвращать прошлое, воздействовать на вещи на расстоянии и т. п. Высший уровень существования Ван Липин условно называет миром «универсума, времени и пространства», но не считает возможным объяснить его природу непосвященным. Он отмечает лишь, что причастность этому миру позволяет воспринимать одновременно бесчисленное множество жизненных миров, отчего сами понятия времени и пространства теряют своп смысл. Каждому из упомянутых трех уровней бытия соответствуют и особые качества мировой энергии, которые обозначаются, кстати сказать, тремя разными иероглифами, отсутствующими в современном китайском языке.

Читатель, несомненно, обратит внимание на спокойный, слегка ироничный, лишенный какого бы то ни было налета сенсационности тон книги. Даосские наставники ничего не рекламируют и не приукрашивают, никого не уговаривают и тем более не позируют. Они делают свое дело. Делают с сознанием своей ответственности и своей свободы, не подкрепляемой и не подавляемой никаким авторитетом. То, что непосвященному кажется чудом, для них — способ существования. Да и что, в самом деле, фантастического в их деяниях? Управление погодой или исцеление больных на расстоянии? Но в свете даосской идеи космо-человека подобные «чудеса» оказываются вполне реальной формой бытования вещей. Способность воссоздавать давно канувшие в прошлое исторические события? Но формы становления вещей, их первородные, «семенные» образы не преходят в потоке времени и в любой момент могут быть вновь актуализированы. Такова посылка всех истинно живых традиций, всякого действенного ритуала в жизни людей. И если подобные явления кажутся нам необъяснимыми, а даосы не спешат поделиться с нами секретами своего искусства, то проблема тут заключается не в «чудесах» и не в мнимой гордыне мастеров Дао, а в нас самих — в нашей способности или неспособности не только принять «науку Дао», но и жить ею.

В кратком предисловии невозможно охватить все аспекты и приемы духовно-телесного совершенствования, описываемые в биографии китайского даоса. Эти приемы отличаются крайним разнообразием: кажется, нет такого состояния души, мысли, ощущения или чувства, которые не привлекли бы внимания даосского подвижника и. не были бы осмыслены им как средство самопознания «разумного сердца». Духовный труд многих поколений угадывается за подобной чувствительностью сознания. Потребность же в ней очевидна: полнота бытийствования, присутствующая в Дао, и может быть дана лишь как бесконечное разнообразие опыта; она открывается во всех подробностях жизни. Именно эта полнота опыта служит основанием словно бы хаотической совокупности физических и умственных упражнений, составляющих наследие отдельных даосских школ. Достаточно упустить даже незначительную их часть — и правильный фокус опыта будет утрачен, а следовательно, станет невозможной «передача Дао»,