Наследник - Владимир Малыхин

извечная трагедия любви, это же пример самопожертвования...

— Ерунда, — ответила Маша, — сама во всем виновата, истеричная дворянка, избалованная

бездельем, богатством и лопоухим Карениным...Толстой не зря описал его ослиные уши.

Анна Семеновна рассказала об этом разговоре Виктору и добавила:

— Машенька Туманова — сама непосредственность, в ней море обаяния! Она в тысячу раз умнее

и привлекательнее; многих ваших школьных жеманниц.

Виктор смолчал. Он был целиком и полностью согласен с матерью. "Если б ты еще знала, как

Машка здорово целуется! — усмехнулся он про себя, — так, наверное, Вронскому и во сне не

снилось".

* * *

Шли годы. Георгий Николаевич Дружинин работал уже главным инженером завода, на котором

начинал начальником цеха. В небольшой, но по-прежнему гостеприимной квартире Дружининых

часто собирались их старые и новые друзья. Виктор слышал разговоры этихлюдей за столом, за

шахматами, за папиросами. Они говорили о чем угодно, но, как и сами Дружинины, никогда не

сетовали на свои материальные или бытовые затруднения, им был совершенно чужд дух какого-либо

приобретательства и тихого благополучия. Но среди них была супружеская пара, о которой даже они

говорили, что те не от мира сего. Это были старые большевики — муж и жена по фамилии Нодель.

Оба были небольшого роста, носили старомодные пенсне на шнурке и много курили. До революции

они долго жили в эмиграции и скитальческая жизнь на чужбине во многом определила их облик и

быт.

Своего позднего сына они назвали Робеспьером, и, наверное, поэтому Георгий Николаевич

называл Ноделя, в шутку, Маратом.

Однажды Виктор попал с Анной Семеновной к ним в дом. Они занимали две небольшие комнаты в

шумной коммунальной квартире. В комнатах было неуютно и пустовато, но царил культ книги. Они

лежали не только в переполненном книжном шкафу, но и на тумбочках, столах, подоконниках и даже

стопками на полу, возле кровати хозяев. Роза Нодель угостила гостей чаем и завела разговор с Анной

Семеновной о волнующем тогда всех Лейпцигском процессе над Георгием Димитровым и его

товарищами. Она горячо говорила о мировом мещанстве, которое, по ее словам, породило фашизм и

может погубить грядущую мировую революцию. Виктор слушал, проникаясь еще большим

уважением к строгой и всезнающей тете Розе. Но вскоре произошло событие, которое надолго

переполошило их коммунальную квартиру и дало повод Дружининым и другим друзьям Ноделей

беззлобно острить по поводу "устойчивых природных инстинктов красной Розы".

Дело было в том, что Роза Нодель вдруг приревновала своего супруга к одной из соседок по

квартире. Между супругами произошел крупный разговор. Он был похож на спор двух партийных

противников где-нибудь в кафе на берегу Женевского озера. Роза Нодель гневно бросала в лицо мужу

цитаты из классиков марксизма по проблемам семьи и брака. Она обвиняла его не столько в измене,

сколько в том, что он растоптал большевистские устои и превратился в мещанина. Исаак Нодель

закрывал маленькими волосатыми руками лицо и уши, крутил головой. Он не желал слушать эти

ужасные и несправедливые обвинения. Он их начисто отметал. Но Роза Нодель была непреклонна и

принципиальна, как и всегда в любом партийном споре, будь то в Женеве, Цюрихе или в Москве.

Потрясенный неслыханным обвинением Нодель-муж стукнул кулачком по столу и выбежал из дома.

Но когда он появился во дворе перед окнами своей квартиры, то увидел разгневанную супругу,

которая грозила ему пальцем и выкрикивала: — Ничего, товарищ Нодель, ничего! Вам не удастся

уйти от партийного ответа. Завтра же мы встретимся в парткоме вашего Наркомата. Вы жалкий трус и

перерожденец, товарищ Нодель!

Никто не знал, встречались ли они в парткоме. Судя по всему — нет, потому что скоро опять стали

вместе выходить на вечерние прогулки.

* * *

Наступил 1935 год, но трагический тридцать четвертый, год убийства СМ.Кирова, у всех еще

кровоточил свежей раной. В газетах выступали бывшие партийные лидеры-оппозиционеры, они

критиковали друг друга и присягали в верности Сталину. Тяжелые думы одолевали Дружинина. Он

сам был в партии с марта 1916 года, вступил в ее ряды семнадцатилетним парнем. Работая

лампоносом на шахте Щербиновского рудника в Донбассе, избирался делегатом партийных

конференций, несколько раз присутствовал по гостевым билетам на партийных съездах. Он всей

душой был за единство партийных рядов, считал, что Троцкий, Зиновьев и их сторонники своими

бесконечными дискуссиями и "платформами" ослабляют партию. Он отлично знал о революционном

прошлом этих людей, об их заслугах перед Революцией, о близости с Лениным. Но его поражало их

поведение — "Грешат и каются, каются и грешат, — с досадой думал он, — где же их большевистская

принципиальность, где их твердость в отстаивании своих взглядов? "

Он понимал, что бурные дискуссии на последних партийных конференциях и съездах вызваны не

только теоретическими и тактическими разногласиями, что это и борьба за лидерство в партии. Зная о

политическом завещании Ленина, он, тем не менее, считал, что лидерами должны быть не те, кто

будучи в меньшинстве, легко и просто признают ошибки и слезно каются в своих грехах, а твердый и

целеустремленный большевик, не сворачивающий с избранного пути. Именно таким, по мнению

Дружинина, был в этой борьбе Сталин. Но при всем этом, он не мог себе представить, что эти люди

стали врагами партии и советской власти.

В стране шли массовые аресты. Среди арестованных в последние два года было немало его

товарищей по службе в армии, по работе в милиции, были и бывшие студенты-парттысячники.

Дружинин очень тяжело это переживал, его терзали противоречивые мысли, одолевали сомнения.

Последней каплей, которая переполнила чашу его сомнений, стал семнадцатый съезд партии. Из

верных источников Дружинин узнал, что во время тайного голосования в новый состав ЦК против

Сталина проголосовало более двухсот делегатов, а Киров прошел почти единогласно. Такая

антисталинская атака привела в смущение и озадачила председателя счетной комиссии старого

большевика ВЛ.Затонского, и он решил посоветоваться с Лазарем Кагановичем, который руководил

организационной работой съезда. Каганович поставил об этом в известность Сталина. Последовало

указание: "Сделать, как у Кирова". Председателя счетной комиссии и ее членов, очевидно, сумели

убедить в том, что этого требуют высшие интересы партии и государства...

В декабре того же года был убит СМ.Киров. А следом за этим начались массовые аресты бывших

делегатов съезда — членов нового ЦК и других высших руководящих органов партии, избранных на

съезде. Нет, Дружинин не ставил тогда в какую-то зависимость эти трагические события, о таком он

не смел даже подумать. Но мучительный вопрос: "Что происходит?" — стал угнетать его все больше

и больше.

* * *

В начале тридцать шестого года был арестован директор завода, где работал Дружинин. После его

ареста было официально объявлено, что он являлся участником "террористического троцкистско-

зиновьевского объединенного центра". За годы работы на заводе Дружинин хорошо узнал этого

человека, члена партии с дореволюционным стажем, бывшего пугиловца, глубоко его уважал и верил

ему. Через несколько дней после ареста директора, Дружинина вызвали в наркомат и нарком

предложил ему пост директора. Дружинин заявил, что не верит в принадлежность бывшего директора

к "Объединенному центру" и считает его честным человеком и преданным партии большевиком:

— Это чья-то роковая ошибка или клевета, уверен — он скоро будет на свободе, — сказал он

наркому.

Нарком помолчал, потом хмуро произнес:

— Я тоже ему верил, но... ты ведь знаешь, как они... научились маскироваться... Выбрось свои

сомнения, в таких делах нельзя давать волю чувствам. Органы знают, что делают. Принимай завод!

Стране нужны снаряды, а не разговоры в пользу бедных... — он поднялся с кресла и протянул

Дружинину руку: — Завтра получишь приказ по наркомату. Желаю успеха! — Нарком не знал, что