Наследник - Владимир Малыхин

плюнул, ткнул ногой "папу" и убежал из школы.

Скоро в стенной газете была нарисована карикатура. На ринге дрались Папа Пий XI и Муссолини.

Подпись гласила: "Так закончился крестовый поход против СССР".

Витька и Гурген долго не разговаривали друг с другом и даже переселились на разные парты.

Помирила их Маша Туманова. Во время "переменки" она нашла Гургена, подвела к Витьке и сказала:

— Вы оба ведете себя как жалкие маменькины сынки. Подумаешь, надулись! Неужели вы не

понимаете, что искусство требует жертв? Тем более революционное! Подайте сейчас же друг другу

руки и чтобы опять — дружба на всю жизнь! — Витька и Гурген одновременно взглянули на

презрительно сощуренные голубые щелочки ее глаз и, помедлив, нехотя подчинились приказу. Маша

на радостях чмокнула одного и другого в щеку и убежала.

— Если б не она, — проворчал Витька, — никогда бы... — Ладно, кончай психовать, — смущенно

сказал Гурген, — я ведь тогда не нарочно, а так... по... инерции.

Постепенно их дружба снова стала нерушимой. В седьмом классе у них родилась идея тайно через

Одессу добраться до Испании и стать добровольцами в какой-нибудь интернациональной бригаде.

Витька говорил Гургену:

— Товарищ Сталин не зря сказал, что это дело не только испанцев, а всего передового и

прогрессивного человечества.

— Точно, — соглашался Гурген и добавлял: — надо только денег немного накопить на дорогу до

Одессы, а там — на пароход и все в порядке. Не выбросят же нас советские моряки за борт!

— Доберемся как-нибудь, ведь Кольке Грибу с Пятницкой удалось, — говорил Витька, — а чем

мы хуже?

Они стали откладывать на дорогу деньги, которые получали дома на кино и школьные завтраки.

Но они не успели. Мадрид был взят мятежниками. — Сволочь этот генерал Миаха, — возмущались

они, — как его раньше не раскусили республиканцы! Но он еще ответит за свое предательство.

Витька и Гурген договорились, что лозунг республиканцев "Но пассаран!" ("Они не пройдут")

будет у них тайным знаком, если они захотят в минуту опасности поклясться в твердости и дружбе.

Когда об этом узнал их класс, то все тут же выразили горячее желание присоединиться к их тайному

договору. И с той поры, если классу по какой-либо причине нужно было занять "круговую оборону ,

староста Маша Туманова поднимала согнутую в локте руку с крепко сжатым кулаком и негромко

командовала: — Но пассаран! В ответ руки поднимал весь класс и такую "оборону" не могли

сокрушить даже самые опытные педагогические стратеги.

Любимым учителем у них был физик Борис Федорович Лукин. У него было нервное сухое лицо с

проницательными серыми глазами. Он часто поражал их своей интуицией. Стоит, бывало, спиной к

классу и пишет на доске какие-нибудь формулы. Вдруг, не оборачиваясь, говорит: — Слушай,

Дружинин, перестань морочить голову Тумановой. Или: — Друг мой, Погосьян, положи руки на

парту, а рогатку убери, пожалуйста, в свой ранец. Она тебе еще пригодится дома...

Класс замирал от удивления, а Борис Федорович, как ни в чем не бывало, продолжал, не

оборачиваясь, спокойно писать на доске формулы и рисовать графики. Он говорил: — В короне Её

Величества Средней школы, физика — самый драгоценный рубин. Это — наука наук, библия

цивилизованного человека. Учебник физики должен лежать у вас под подушкой... А у вас там —

"Королева Марго".

На уроках физики часто ставились интересные опыты. Вернее, интересными их умел делать

изобретательный Борис Федорович. Отметки он ставил строго, но справедливо. На своем последнем

уроке в девятом классе он взволнованно сказал: — Всегда помните и любите свою школу! Школьные

звонки — это неповторимые бубенцы детства. — Класс устроил ему овацию.

Интересно проходили у них уроки географии. Ее преподавал невысокий розовощекий толстяк.

Звали его Иваном Ивановичем. Он много поездил по свету и одевался по тем временам, как

иностранец. Носил серый в розовую клетку костюм "тройку" и шляпу. Иван Иванович был

добродушным и веселым человеком. За клетчатый костюм, шляпу, невысокий рост и довольно

заметное брюшко его прозвали мистером Пиквиком. Он об этом знал и, протирая замшевым

лоскутком выпуклые стекла заграничных роговых очков, добродушно улыбался, справедливо считая

это прозвище не самым плохим. Перед уроком он вместе с дежурным всегда развешивал по стенам

географические карты. Однажды он сказал: — Каждая из этих карт — окно в мир. Вот эта — окно в

Азию, эта — в Европу, а эта — в Америку. Завтра я вам принесу окно в Африку. Вы сейчас любите

петь глупую песенку о туземце в бамбуковой хижине с бородавкой на левой ноздре, который

влюбился в... страусиху. . Знаю, знаю. Не отпирайтесь. Но учтите, Африка — пороховой погреб для

капиталистов. Когда этот погреб взорвется, весь наш земной шарик задрожит.

Увлекшись рассказом, он однажды влез на стул и, проводя указкой вдоль Северного Ледовитого

океана, прочитал классу интереснейшую лекцию о важности Северного морского пути, об огромных

богатствах Крайнего Севера — угле, нефти, газе, редких металлах. Но вдруг произошло неожиданное.

Увлекшись, Иван Иванович поставил ногу мимо стула и с грохотом упал на пол. Не последовало ни

смеха, ни улыбок. Класс сочувственно охнул и многие бросились поднимать Ивана Ивановича. Когда

все снова уселись за парты, он смущенно поблагодарил за помощь и, улыбаясь, развел руками: —

Наука, друзья, тоже требует жертв...

Но самой любимой была историчка — Лидия Дмитриевна Рыбакова, их классный руководитель.

Была она молодая, добрая, с пышными золотистыми волосами, увлекающаяся и экспансивная.

Однажды она сказала: — Владимир Владимирович Маяковский окрестил историю "бабой

капризной". Ну что ж, это может быть ц так, но она еще и память человечества. Без нее все мы —

слепые котята. Поэтому будем прозревать.

Рассказывая на уроке о Великой Французской революции, она сказала: — Ромен Роллан предлагает

дать всем великим революционерам вторую Родину для сохранения их жизни, которую они

посвящают борьбе за благо народов. И, раскрыв книгу Ромена Роллана, прочитала: "... подобно тому,

как Шиллер, Веллингтон, Пристли, Костюшко были объявлены декретом Дантона французскими

гражданами, сделаем героев всего мира также и нашими героями. И, прежде всего, пусть найдут у вас

вторую Родину все те, кто были народными героями других времен и других стран". Она предложила

написать письмо Михаилу Ивановичу Калинину и выразить согласие с этим предложением. Тут же

такое письмо было написано и отправлено по адресу: Москва, Кремль, товарищу М.И.Калинину". В

нем предлагалось издать специальное постановление ВЦИКа о международных революционных

героях. Случилось так, что вскоре после этого письма из фашистской Германии в Москву приехал

Георгий Димитров с товарищами по Лейпцигскому процессу. Им было дано советское гражданство.

Класс ликовал, считая это и своей заслугой.

* * *

В восьмом классе на вечере художественной самодеятельности Виктор в паре с Машей Тумановой

спели под его гитару модную утесовскую песенку "Все хорошо, прекрасная маркиза". Успех был

громадный, ему способствовала Витькина шляпа с пером и густо подведенные Машины глаза и

ресницы. На другой день вся школа произвела его в Маркизы. Машу маркизой величать не стали, она

по-прежнему осталась для всех "Мэри". Эта кличка, по общему мнению, была ей больше к лицу.

Маша была стройной и привлекательной девушкой с густыми каштановыми локонами и

загадочными глазами. Она любила танцы и веселые компании, но временами становилась задумчивой

и жадно набрасывалась на книги. Виктор тоже много читал, и подружились они поначалу на этой

почве, хотя острые язычки некоторых Машиных подружек толковали это по-своему. У Дружининых

была довольно большая домашняя библиотека, и Маша любила рыться там в книгах. Однажды с

высоты стремянки она сказала, фыркая от пыли, матери Виктора:

— Самая прекрасная девушка на свете — Наташа Ростова, а самая противная... — Анна Каренина.

— Бог с тобой, Машенька, — замахала рукой Анна Семеновна. — Анна Каренина — это же