Ворон и Голландка - Лора Липпман

– Просто открой.

Тесс проигнорировала нож Тайнера и открыла конверт руками, умудрившись порезаться дешевой бумагой. Затем сунула палец в рот и перевернула письмо. На стол выпала газетная вырезка, приклеенная к картонной карточке, и больше ничего.

На ней была фотография, или часть фотографии, – только голова и плечи. Сверху, как венец, расположился фрагмент заголовка:

В БОЛЬШОЙ БЕДЕ

У него была новая короткая и аккуратная стрижка. Ворон выглядел немного по-другому, но все равно узнавался безошибочно. Конечно, она представляла его таким – могло ли лицо сильно измениться за полгода? Хотя и не помнила, чтобы он был столь худощав. Теперь острые скулы придавали ему несколько зловещий вид, а губы он так сильно сжал, будто ни разу в жизни не улыбался. Веселый и легкомысленный, беспечный, как щеночек. «Идеальный бойфренд эпохи постмодерна» – назвал его как-то один из друзей. Комплимент и насмешка одновременно.

В конечном итоге именно этот недостаток его характера, а не шестилетняя разница в возрасте, послужил причиной их разрыва. По крайней мере, такова была ее последняя теория на этот счет – за последние шесть месяцев она не раз переосмысливала их отношения. Он выглядел миленьким мальчишкой. А Тесс нужен был мужчина. И вот мужчина, насупившись, смотрит на нее с фотографии. Мужчина в большой беде.

Его проблемы.

– И не понять, из какой газеты это вырезано, – сказал Тайнер, поднимая карточку. Он посмотрел ее на свет, пытаясь прочитать надписи на стороне, которой она была приклеена. – Похоже на рекламу автосервисов «Мидас», такую печатают по всей стране. Ворон случайно не ездил в Остин прошлой весной?

– Угу.

– Ну и что ты собираешься с этим делать?

– C чем – с этим?

– С Вороном и его бедой.

– Ничего я не собираюсь делать. Он уже большой мальчик, слишком взрослый, чтобы заниматься аппликацией. Готова биться об заклад, что мамочка теперь разрешает ему пользоваться настоящими большими ножницами вместо детских с закругленными концами.

Тайнер проехал несколько футов и поднял корзину для бумаг.

– Бросай, – задорно подстегнул он. – Попадешь трехочковый?

Тесс вложила фотографию и конверт в свой большой еженедельник, который всегда носила с собой.

– Тетя Китти захочет посмотреть на фото, просто чтобы увидеть Ворона без фиолетовых дредов. Они же неплохо ладили, помнишь?

Тайнер понимающе улыбнулся. Но он всегда понимающе улыбался ей. Он был самодовольным невыносимым мерзавцем и гордился этим.

– Иногда, – заметила она, – мне кажется, что ты подпадаешь под закон об инвалидах из-за одного только жуткого характера.

– Под него все подпадают, – ответил он. – Но только немногие отмечают это наклейками на машинах. Кстати, до сих пор не могу понять, какой знак должен висеть у тебя на бампере.

Тесс вышла из офиса Тайнера. Она собиралась отправиться прямо в банк, а затем вернуться к себе в кабинет, где ее ждала Эсски, наверняка дремлющая в этот пасмурный октябрьский день. Монаган напомнила себе, что она – взрослая деловая женщина, что ей нужно выписывать чеки, перезванивать в ответ на пропущенные звонки и выгуливать собаку. У нее не было времени ни на мальчиков, которые мечтали стать рок-звездами, ни на их игрушки.

Переходя Чарлз-стрит, она заметила, что дверь в Монумент Вашингтона была открыта. Как и многим объектам в Балтиморе, ему не помешало бы дать оригинальное название, чтобы он стал по-настоящему особенным – ведь это первый памятник первому президенту, возведенный властями. Профиль крошечного Джорджа на верхушке казался Тесс таким же знакомым, как свой собственный. Даже более: часто ли приходится видеть себя в профиль? Она видела Джорджа почти каждый день, задумчиво оглядывая Чарлз-стрит. Совсем скоро, ближе к Рождеству, его подсветят. Затем придет весна, и в окружающем парке зацветут нарциссы и тюльпаны. Летом он будет казаться немного поникшим в июльской влажности, как и весь Балтимор. Осень же, как сейчас, – лучшее время года в Балтиморе, истинное украшение города. Наверное, с места, где стоит Джордж, открывается превосходный вид. Тесс, коренная жительница, стояла у его ног и не могла припомнить, чтобы она взбиралась на колонну и видела город таким, каким видел его он.

Сейчас ей вдруг захотелось это сделать. Она вошла внутрь, сунула доллар в деревянный ящик и, не обращая внимания на многочисленные таблички с историческими справками, начала восхождение, считая каждый шаг.

На винтовой лестнице было прохладнее, чем снаружи. В воздухе явственно ощущалось, что здесь недавно побрызгали каким-то дезинфицирующим средством. Пройдя треть пути, Тесс почувствовала одышку – даже тот, кто занимался физподготовкой столько, сколько она, не был достаточно подготовлен к такому количеству ступенек. От запаха ей стало немного дурно. Но она продолжала подъем, а на спине у нее подпрыгивали рюкзак и тугая коса. Вверх, вверх, вверх – 220, 221, 222, 223… Наконец она увидела над головой потолок, означавший, что совсем рядом последняя, 228-я ступенька.

Щиты из оргстекла и металлические заграждения не позволяли выходить на узкий парапет, окружавший ноги Вашингтона, но вид все равно производил впечатление. Забавно, но она никогда не осознавала, какой низенький Балтимор, как крепко он прижимается к земле. Он показался ей приземистым, параноидальным, тревожно озирающимся местечком. Она посмотрела на восток, где жила и работала. Затем на север, где в это время года виднелись багряные и золотые деревья. Совсем рядом, как на ладони, располагался «Медный слон»[27], ее второй дом – казалось, она могла бы приподнять его крышу рукой. Тесс повернулась на запад к разрушенной части города между центром и Тен-Хиллз, районом, где она выросла, где сейчас жили ее родители.

Напоследок она оставила вид на юг и стала поворачиваться вправо. Дойдя до юго-запада, она задумалась, действительно ли там, за Внутренней гаванью[28], за ее гладкими блестящими зданиями, есть место под названием Техас? Это казалось нереальным. Она чувствовала себя современником Колумба, который пытается принять мысль, что земля кругла, как апельсин. При условии, конечно, что тогдашние люди могли сравнивать что-то с апельсинами. Если история чему-то ее и научила, так это не доверять школьным урокам истории с их аккуратными поучениями, якобы укрепляющими волю и мораль.

Мир выглядел с высоты слишком плоским. Слишком легко было представить, как упадешь вниз, если зайдешь слишком далеко.

Глава 2

Фотография Ворона пряталась в еженедельнике несколько дней, зажатая между двумя неделями марта. Даты ничего не значили, она там оказалась случайно и была почти забыта. Почти, не совсем. Поскольку еженедельник всегда был при Тесс, Ворон постоянно находился либо у нее в руках, либо за плечами в рюкзаке, как ребенок.

Он был там, когда она нашла мужчину, разыскиваемого для прохождения теста на отцовство. (Обнаружился как раз в суде другого округа по подобным делам, сдающим кровь на анализы. У каждого есть привычки, от которых невозможно избавиться.) Покоился в рюкзаке, когда она делала фотографии перекрестка, фигурировавшего в сложном случае со страховыми выплатами. Ворон приехал в ее кабинет, подпрыгивая на заднем сиденье машины, провел ночь на старом столе, за которым они когда-то вместе обедали. Тесс просыпалась по утрам со смутным чувством тревоги и с ним же ложилась, пытаясь понять причину своего беспокойства. Затем она вспоминала эту причину и злилась – снова и снова. Нечестно так ею манипулировать, звать, после того как бросил. «В большой беде». Это неоднократно прокручивалось у нее в голове, пока не наступила пятница – время девичника.

Собираться пришлось в домашней обстановке. Лейла еще маловата для ресторанов, а Китти слишком отвлекается на официантов. Те носятся поблизости, обслуживая с такой назойливостью, что невозможно сосредоточиться на разговоре. Это бесит Джеки, мать Лейлы, – не потому, что на ее испепеляющие взгляды никто не обращает внимания, а потому, что она не любит, когда ее разговоры подслушивают. Итак, подруги собрались дома, Тесс принесла пиццу из «Аль Пачино», а Китти положилась на доставку китайской и японской еды. Джеки продолжала экспериментировать и явилась с пенополистироловыми контейнерами из очередного местного ресторана. Сегодня это был «Чарлстон», и это означало хлеб из кукурузы, крабовый суп, устриц в кляре, бифштекс с кровью для Тесс, которая не ела рыбу, и овощное пюре для Лейлы. По крайней мере, десерт должен был прийтись по вкусу всем – ореховый пирог, который сейчас разрезала Китти.

Тесс наблюдала за тем, как нож входит в сладкий пирог, и неожиданно вспомнила о Вороне. Эту связь, наверное, стоило проанализировать. Это орехи[29] напомнили ей о бывшем или теперь любой пирог будет ассоциироваться с сексом? Об этом можно подумать и позже. Хотя лучше, конечно, вообще не думать.