«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса - Ежи Климковский

— Как живешь, дружище? — обратился я к Войцешке.

— Я-то живу хорошо, но ты посмотри сюда, — он показал рукой на город, где видны были огромные клубы дыма. — Кажется, немцы подожгли бензохранилища и какие-то предприятия около вокзала.

— Ты давно в Лодзи? — спросил я его.

— Недавно.

— А налеты часто бывают?

— Ежедневно, а то и по несколько раз в сутки, но до сих пор особого ущерба не причиняли.

— А что еще слышно?

— Англия и Франция объявили Германии войну. Как будто даже линия Зигфрида уже прорвана. Бьют немцев на западе. Сегодня наши разбомбили Берлин, говорят, весь лежит в развалинах.

Я чувствовал, что это неправда, однако и сам очень хотел поверить услышанному. Схватил Сташека в объятия и начал целовать, страстно желая внушить себе самому, что есть чему радоваться[9].

Когда налет закончился, я снова пошел искать начальство. Блуждая по коридорам, наткнулся на полковника Прагловского, начальника штаба армии «Лодзь». Он спокойно выслушал меня, а затем предложил вернуться в бригаду, заверив, что необходимые приказы и распоряжения будут высланы, как только армия получит инструкции от главного командования[10].

Возвращаясь, я не мог не заметить, что обстановка на дорогах стала еще хуже, чем утром. Все дороги были до предела забиты людскими массами, тащившими свое имущество на себе и на телегах. В общей толпе брели также группы солдат и полицейских.

Штаб бригады, куда мне удалось вернуться до наступления сумерек, я застал уже на новом месте. Бригада продолжала отступать. На этот раз уже без всякого соприкосновения с противником, а лишь в результате сложившейся общей обстановки, в частности, отхода 10-й дивизии. Наконец-то отыскались все полки бригады. Они получили приказ отойти на новые рубежи — в район, находившийся в тридцати километрах дальше на восток, где должны были ждать новых распоряжений.

К сожалению, приказы из армии так и не поступили. Собственно, и фронта уже не было. Все откатывалось назад. Отступали и мы. Никто не мог дать себе отчета в том, что, собственно говоря, происходит. Никакие известия до нас не доходили. Связь с армией по-прежнему отсутствовала.

6 сентября вблизи Бжезин под Лодзью вдруг пронесся слух, будто немцы окружают нас и их передовые части уже совсем близко. Сразу же началась паника и, как следствие, разнобой в отдаче приказов. Полковник Гробицкий вызвал к себе подполковника Моссора, который со своим полком всегда находился у него под рукой, и отдал ему следующий приказ:

— Господин подполковник, бригада будет продвигаться в направлении Варшавы (карт не было). Вам же надлежит остаться со своим полком у этого пересечения дорог с целью задержать наступающего противника. Вы должны продержаться здесь до вечера (было 10 часов утра), даже если бы вам самим вместе со всем полком придется погибнуть, иначе бригаду не спасти.

Подполковник Моссор в ответ лишь одобрительно кивал головой, как бы говоря: «Ну что ж, тяжело, но приказ есть приказ». Он действительно остановился со своим полком, и с тех пор об этом полку мы ничего не знали до конца войны. Ходил слух, что отважный командир довел свой полк до Варшавы и даже принимал участие в обороне столицы[11].

В это время произошел незначительный, но неприятный и, к сожалению, характерный эпизод. Как я уже говорил, по армии пополз никем не проверенный слух, будто нас настигают немцы и их мотоциклисты вот-вот должны появиться у нас за спиной. Начальник штаба бригады подполковник Витковский решил лично проверить достоверность слуха, убедиться, сколько в этом слухе правды. В сопровождении одного улана он на мотоцикле поехал в направлении, откуда ожидался противник.

Мы стояли в деревне, а за изгородью у самого шоссе была установлена противотанковая пушчонка. Обслуживавшие ее уланы хорошо видели, как подполковник Витковский уезжал, а их командир перед этим лично с ним разговаривал. И вот через несколько минут нас поднял на ноги внезапный выстрел из нашей пушки. Но так как до перестрелки дело не дошло, мы тотчас успокоились, не придав никакого значения одиночному выстрелу, столь обычному на войне. Однако вскоре к нам подъехал на лошади Витковский, весь залитый кровью и едва державшийся в седле. На вопрос, что произошло, подполковник рассказал, что, когда он возвращался, в него с расстояния каких-нибудь трехсот шагов выстрелили из злополучной пушки. Выстрел оказался настолько метким, что снарядом водителю мотоцикла оторвало голову, а улану, сидевшему за ним, этим же снарядом пробило грудь. Подполковник же, сидевший в коляске, вместе с мотоциклом упал в ров, расшибся, ободрал лицо и вывихнул руку. Когда он выкарабкался и стал пробираться обратно в сторону деревни, уланы узнали его и дали лошадь, на которой он и приехал к нам.

О противнике сведений Витковскому собрать не удалось, а шоссе в том направлении, откуда немцы могли появиться, было свободно на протяжении многих километров. Доложив об этом командиру бригады, подполковник отправился в госпиталь в Варшаву. А тех двоих наскоро похоронили.

Бригада начала отходить, ускоренным маршем двигаясь к Варшаве. Приказы свыше до нас так и не доходили. А ждали их с нетерпением как в армии, так и в бригаде, ждали, не проявляя при этом никакой собственной инициативы, никакой предприимчивости, ни малейшего действия, продиктованного требованием обстановки. Царила полная апатия.

Между тем возможностей драться и уничтожать врага было немало. Хорошо помню, как мы проходили через Кампиноскую пущу. Буквально тыс. хорошо вооруженных солдат совершенно бесцельно бродили по ее зарослям. Сама собой напрашивалась мысль использовать их для боев в лесу, для устройства засад и партизанских действий в тылу врага в широком масштабе. Можно был о создать буквально тыс. очагов сопротивления, нападать на врага врасплох. Вся территория между Вартой и Вислой могла стать единой огромной сетью смертоносных ловушек для врага. Наша полумиллионная армия, использованная в этом районе для партизанской борьбы, была бы в состоянии нанести немцам неизмеримо большие потери — и притом при меньшем количестве жертв со своей стороны — чем это имело место фактически.

Об этом я говорил командиру 22-го уланского полка подполковнику Плонке, с которым несколько часов мы ехали рядом на лошадях как раз через леса и перелески Кампиноской пущи. Увы, на него мои слова не произвели никакого впечатления. В ответ он лишь твердил: «У нас нет приказа, мы должны спешить в Варшаву, а кроме того, мы не можем допустить, чтобы нас опередили и окружили».

Не дать себя опередить, окружить — это была какая-то мания, какой-то психоз, парализовавший умы и души наших командиров и заслонивший собою все остальное на свете.

Словом, происходило соревнование с немецкими бронетанковыми частями, кто скорее достигнет Варшавы— они или мы. Никто не думал о том, чтобы задержать врага хотя бы на несколько часов, если не на несколько дней или дольше.

В Варшаву, как можно скорее в Варшаву!

8 сентября мы через Модлин прибыли в Отвоцк. Штаб бригады разместился в пансионате посреди замечательного соснового парка. Здесь бригада наконец получила долгожданный приказ, в соответствии с которым она придавалась группе генерала Андерса.

А между тем состояние бригады было плачевным. Фактически она перестала существовать и числилась лишь на бумаге да в воспоминаниях. 1 сентября она вступила в бой в составе четырех кавалерийских полков, дивизиона конной артиллерии (четыре батареи), бронетанковой роты, зенитной батареи, разведывательного эскадрона и эскадрона связи. Это была крупная, хорошо вооруженная и оснащенная боевая единица.

Но уже после двух дней не очень тяжелых боев и после нескольких дней марша без сражений и даже без соприкосновения с противником от нашего замечательного боевого соединения в результате неумелых действий его командира почти ничего не осталось. Бригада буквально развалилась и рассыпалась. Я особо подчеркиваю при этом — без каких-либо боев с немцами! Даже самолеты нам не очень-то досаждали. Только один раз — около Скерневиц — мы стали объектом небольшого налета, причем мы не понесли никаких потерь.

В Отвоцке всю бригаду представляли восемь офицеров командования (в том числе командир бригады полковник Гробицкий, поручик Зигмунт Янке, ротмистр Скорупка и я в качестве квартирмейстера), несколько офицеров запаса и небольшое число унтер-офицеров. Из средств передвижения уцелели два легковых автомобиля и несколько десятков лошадей.

От 20-го уланского полка остался только один взвод в составе тридцати конников. Остальные потерялись где-то в пути. 6-го кавалерийского полка вообще не существовало — он остался на месте, получив задачу прикрывать наш отход. Из состава 22-го полка уцелел неполный эскадрон. 1-й кавалерийский полк КОП[12] вообще невозможно было разыскать, от дивизиона конной артиллерии, от бронемашин и зенитной батареи не осталось и следа. То же самое произошло с эскадронами связи и разведывательным, Которые пропали неизвестно куда и когда. Принимались меры к розыску 1-го полка КОП. У нас имелись непроверенные данные, что он находится где-то недалеко. В таком плачевном состоянии мы вскоре были включены в группу генерала Андерса.