Зеркальник - Олег Тумановский

Скверно только, что никого нельзя предупредить. Там поначалу даже не поймут ничего, а нечисть хлынет, как гной из прорвавшегося чирья, на залитые солнцем луга, сплошь поросшие цветами, в приветливые леса, где весело отсчитывает года расшалившаяся кукушка. Но хуже всего, что там будут дети. Глан почти физически ощущал ужас, который возникнет в сердцах малышей от одного только вида этой гнуси. А ведь потом последуют еще и препротивнейшие дела.

Он едва не застонал от бессилия и душевной боли. Но и сдаваться не думал. Это сейчас он бессилен. А там... Пусть ведут. И тогда на границе двух миров увидит Великий Маг, что может сделать человек, если чувствует свою ответственность за человечество.

Нет ничего обиднее на свете, чем оказаться беспомощным. Тем более, в таком положении, в котором оказался Глан. И дело здесь не в физических мучениях от неподвижности тела, когда начинает сводить мышцы - с этим-то как раз несложно справиться, один-два сеанса гимнастики, чтобы разогнать застывшую в жилах кровь, и порядок - а в мучениях нравственных из-за невозможности предотвратить несчастье или, если хотите, исполнить свои долг.

Наконец, сверкая белками глаз и пересмеиваясь, гоблины удалились. Последний унес факел, и в камеру Башни Призраков хлынул мрак. Он был ощутимо упруг, и Глан, даже оставаясь неподвижным, чувствовал, как он тяжким грузом опускается на плечи, пригибает к грубо сработанным плитам пола. Наверное, если бы не режущие запястья кандалы, он обвис бы на руках, как тряпичная кукла, из которой вынули стержень. Но ему следовало беречь руки. Беречь для того дела, которое предстояло совершить на рубежах Светлой страны.

И вдруг Глан удивился. Похоже, в нем действительно что-то изменилось, какие-то превращения претерпели нравственные постулаты, основа всей его жизни, потому что он без ужаса подумал о том, что предстояло совершить. Конечно, это была нечисть и ее следовало безжалостно искоренить, но, тем не менее, это были живые существа, а он, Глан, отчего-то не испытывал ужаса от мысли о предстоящем их убийстве.

Представив себе, как хрустят под ударами кулаков хрупкие кости нечисти, он не испытал ни страха, ни угрызений совести. Так должно было быть, и так будет, даже если и к Светлой стране его повезут в этих кандалах. Нечисть понятия не имела о психосиле, о той ментальной мощи, которая позволяла гасить боль, доставать противника невероятным для обыкновенного человека ударом.

"Да, я действительно зеркальник, - неожиданно спокойно подумал Глан. И во мне нынешнем воплотились мои худшие, атавистические качества, которые там были загнаны в подсознание, в пресловутые закоулки души, из которых им, казалось, не выбраться".

Теперь он сам жаждал высвобождения этих сил, выхода их из-под контроля, уверенный, что здоровый инстинкт верно укажет ему, против кого их обратить.

И вдруг до его слуха донеслись какие-то странные посторонние звуки. Вначале он даже не сумел идентифицировать их, просто понимая, что они чужды этой башне, этой камере, где не могло быть ничего живого. Но они были, эти звуки, и жили своей независимой, отторгнутой от него жизнью. То ли это был шорох легких шагов, то ли несвязный шепот, но как-то это тревожило, порождало в душе смутную неуверенность. Поэтому, когда из мглы на него надвинулась чья-то тень, Глан ощутил смутное облегчение. Неясные, неподвластные разуму образы копошились в его мозгу, и он не мог, просто физически не умел совладать с ними.

И тут на него обрушилась Ирма.

Это было счастье. Она касалась пальцами его щек, серебристых вьющихся волос и чувствовала, что он подсознательно тянется ей навстречу. Руки его были скованы, но обостренным чутьем женщины она понимала, что он стремится обнять ее, ответить лаской на ласку. И пересохшие его губы нежно отвечали ее пересохшим губам, и казалось, что в самой Башне Призраков стало светлее. А когда Ирма готова уже была задохнуться от радости, вдруг со звоном упали вокруг них кованые чугунные решетки, гулким эхом раздался в пустоте отвратительный тонкий смех.

- Попались, голубки мои! - В темноте колдовским голубым пламенем неожиданно полыхнули вделанные в стены светильники, и в этом призрачном колеблющемся свете возникла гнусная фигура Великого Мага. Похожее на раздувшийся от воды шар тело его колыхалось в такт смеху, - А ведь я все верно рассчитал. Еще когда этот глупец Вито сболтнул про вашу любовь, я понял: вот мой шанс. И, заточая тебя в Башне Призраков, я знал, что девка придет к тебе. Народ шепчется по углам, что зло переполнило чашу терпения, народ молчит о тайных ходах в Подземелье... Пусть молчит, на что мне эти ходы, если пташку всегда можно было заманить зерном. Ты был моим зерном, Глан, а теперь, когда пташка у меня в руках, вы поменяетесь ролями. И ты, Сказочник, сам поведешь мое войско в Светлую страну, если не захочешь, чтобы твою девку растерзали на твоих глазах!

Великий Маг с трудом перевел дыхание. Для него это была непозволительно длинная речь. Но не для уст, для заплывшего жиром сердца. Глаза Ирмы как бы прожигали Великого Мага ненавистью, а он, Глан, и ненавидел, и сочувствовал, ведь перед ним стояло жалкое существо с черной душой. Отвратительное, но живое!

- Твоя взяла, чародей... - Он умышленно назвал Великого Мага запросто, а не его полным титулом, зная, что в том незамедлительно полыхнет ярость. Сейчас колдун был не страшен, это там, в Светлой стране, не будет пощады ни ему, ни Ирме, а до заветного камня еще можно жить.

- Ладно! - сорвался на визг Великий Маг. - Ты будешь делать, что я захочу... Взять ее!

Несколько чудовищ из свиты колдуна оторвали Ирму от Глана и повлекли куда-то во мрак, а шагнувший вслед за ними Великий Маг вдруг остановился и, не оборачиваясь, как будто боясь встретиться взглядом с горящими глазами Глана, уже более спокойным голосом произнес:

- Помни, о чем я предупредил тебя, Сказочник Глан!

Колесница отвратительно скрипела и колыхалась, как будто разваливалась на куски, и Глану едва удалось взять под контроль измученный мозг. Солнце жгло беспощадно, от окружающей человека нечисти поднимался невыносимый смрад, волнами раскатываясь в тяжелом, застоявшемся воздухе. Железную клетку, в которой его везли стоя, немилосердно трясло, и он чувствовал, как с каждым рывком полуразвалившейся колымаги шипы кандалов все глубже впиваются в кисти рук. Впереди, чтобы всегда была перед глазами, в такой же клетке везли Ирму. Великий Маг так и не понял, что это в ее страданиях Глан черпает свои силы, черпает ненависть. Он хотел унизить Глана, растоптать его, и оказался не в силах этого сделать, потому что только одно присутствие девушки воодушевляло Глана.

А вокруг спешило, торопилось выплеснуть всю свою мерзость на просторы Светлой страны войско Великого Мага. Плелись ожившие мертвецы, чья полуразложившаяся плоть слезала клочьями с костей, неспешно шествовали вурдалаки с противно вздернутыми верхними губами, не скрывающими желтоватых клыков, и алым пламенем в глазах, влачились синие утопленники. Это было то еще зрелище! Не проживи Глан несколько лет среди этих созданий, он не вынес бы их вида. Неправильная, изломанная страна, где вместо собак содержат плюющихся огнем дракончиков, где высшим благом считается зло, а ложь настолько привычна, что стала неотъемлемой частью существования.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});