Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней - Ксения Кривошеина

Иконы исчезли. Надо сказать, что с работами м Марии всегда много сюрпризов. Достаточно вспомнить, что после ее гибели, в сороковых годах, в храме на ул. Лурмель были закрашены коричневой масляной краской ее фрески, а гобелен «Тайная вечеря» убрали с глаз долой.

Но я не унывала, а продолжала поиски. Я попросила владыку Сергия еще раз пройти по комнатам подворья, подняться на этажи, заглянуть в разные чуланы, спуститься в крипту. Ничего! И уже отчаявшись, остановившись у какой-то покосившейся полуоткрытой двери, за которой было навалено старье и ломаная мебель, я сказала: «Ну не здесь же мы будем искать?» А владыка устало ответил: «Посмотрим на всякий случай». Мы увидели старую, допотопную деревянную стремянку, прислоненную к большому дубовому шкафу, который простирался под самый потолок. И что-то меня как бы толкнуло, и я сказала: «Владыка, простите сердечно, но не могли бы вы немного подстраховать меня, попридержать эту лестницу, а то, боюсь, я с нее рухну» – и полезла наверх. Шкаф был весь в пыли. Когда я поднялась на последнюю ступеньку под потолок и заглянула в темноту, то увидела три деревянных ящика в паутине. Открыла их и ахнула: на меня смотрели образ Господень, Богородица «Умиление» и святитель Филипп, митрополит Московский. «Вот они! Я нашла!» – «Ну и слава Богу! Ксения Игоревна, берите их к себе домой, почистите и, пока готовится выставка, держите у себя», – произнес владыка Сергий.

У многих из нас есть домашние иконы, мы им молимся, у нас с ними взаимосвязь, они стали неотъемлемой частью нашей жизни, а может, и жизни наших предков. Странное дело, но после того как я принесла свою драгоценную находку домой, отчистила иконы от копоти, привела их в божеский вид, поставила рядком и зажгла лампадку, то поняла, что мне хочется поскорее унести их в церковь. Было чувство, что этим иконам мало домашнего прибежища: они так долго жили в забытьи, в изоляции от людей, что вопиют и жаждут храмовой молитвы. Время шло, а непонятное беспокойство, исходящее от них, росло с каждым днем. Я рассказала об этом владыке Сергию и получила от него благословение передать иконы в храм Покрова Пресвятой Богородицы на ул. Лекурб. Этот храм находится в ста метрах от места, где когда-то была церковь, обустроенная матерью Марией, именно в ней она писала эти иконы. Так в церкви на Лекурб постепенно стала накапливаться настоящая коллекция работ м. Марии. А через пару лет я уговорила Георгия Лещенко (крестного сына Д. Е. Скобцова) передать в дар храму энкаустики м. Марии. Благодаря заботливому участию настоятеля о. Николая Чернокрака ее живопись и вышивки соединились в этом храме для продолжения жизни и на радость молящимся.

Работая над изучением творчества Е. Ю. Кузьминой-Караваевой (матери Марии), я никогда не теряю надежды на открытия. На протяжении моей исследовательской деятельности мне очень помогали покойный о. Георгий Чистяков и Е. Ю. Гениева, а также А. Н. Шустов[6], который познакомил меня с неизвестными биографическими страницами м. Марии. После выставки в музее Пушкинского Дома, книги-альбома «Красота спасающая», многочисленных публикаций в печати и начала работы сайта, имя этой замечательной поэтессы, художницы и монахини обрело новое значение в России. И вот однажды в Париже я получила по почте письмо, которое хочу привести здесь:

«Дорогая Ксения Игоревна, я – коренная петербурженка, мой дедушка – известный до революции врач-психиатр Александр Павлович Омельченко. Его дети, Мария Александровна (моя мама) и Елена Александровна, учились в очень известном в Петербурге ВВКУ (Выборгское восьмиклассное коммерческое училище). Это было одно из немногочисленных имевшихся тогда в Петербурге передовых средних учебных заведений, организованных в 1904 году группой учителей-энтузиастов. Одним из основных принципов было не раздельное, а совместное обучение юношей и девушек. Вместе с моей мамой и ее сестрой учились дети известных петербуржских семей. Круг общения моего дедушки Александра Павловича был чрезвычайно широк. Он был не только врачом, но и известным лектором, затрагивающим темы психологии, семьи, искусства, литературы и т. д. Поэтому, по всей видимости, ничего удивительного не было в том, что через общих знакомых семьи Омельченко Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева пригласила погостить в свое имение под Анапой мою маму, ее сестру и брата. Моей маме, Марии Александровне, было в то время уже 17 лет, ее сестре – 19, брат был значительно моложе. Поэтому неудивительно, что между уже взрослыми девушками и Елизаветой Юрьевной сложились теплые, дружеские отношения. Во время обеда и ужина, когда все собирались за одним столом, шли разговоры о происходящих вокруг событиях. Елизавета Юрьевна очень любила рисовать, рисунки свои она охотно дарила гостям из Петербурга. Перед отъездом Елизавета Юрьевна подарила папку со своими рисункам сестрам Омельченко, а также свою поэму “Мельмот-скиталец”.

Пришло время революции, разрухи, репрессий. Видимо, опасаясь за судьбу своих детей и меня, Александр Павлович никогда не говорил о хранящихся у него в кабинете рисунках матери Марии. Было большим мужеством в годы гонений на Церковь хранить дома рисунки на библейские темы. Кабинет моего дедушки был всегда в полном моем распоряжении, я могла брать и читать что угодно, но единственным неприкосновенным местом для меня и всей семьи был письменный стол, где хранились документы и рукописи. В 1935 году был репрессирован мой отец (искусствовед). В любой момент к нам могли прийти с обыском, тем удивительнее, что рисунки матери Марии остались непотревоженными. Началась война, всю блокаду Александр Павлович работал в Ленинграде, несмотря на страшный холод, ни книги, ни рукописи, ни картины не были сожжены. Однажды во время войны осколки от разорвавшегося снаряда попали в комнату моего дедушки, стол, в котором хранились рисунки матери Марии, остался неповрежденным.

Я убеждена, что моя семья осталась в живых и перенесла войну благодаря Дару, полученному от матери Марии, который нам удалось чудом сохранить!

Вот так эта папка с рисунками дожила до 1953 года в столе Александра Павловича Омельченко. Только после его смерти моя мама рассказала мне об истории их появления в нашей семье. До 1977 года мы не рассказывали никому о находящихся у нас работах матери Марии. В том же семьдесят седьмом году Елена Александровна решила отдать часть коллекции в Русский музей. Моя мама и я были в то время против этого, мы считали, что реликвия должна оставаться в семье. Сейчас я понимаю, что передача части рисунков Русскому музею была единственно правильным решением, но мы были категорически против отдать все рисунки. Оставшиеся у нас рисунки не были никому показаны. В 1987–1988 годах я и моя дочь пытались заинтересовать Русскую Православную Церковь рисунками матери Марии, но интереса это не вызвало. В 2002 году начала зреть мысль, что нельзя хранить такое достояние у себя дома. Прочитав Вашу книгу “Красота спасающая”, мы еще более убедились в этом. Теперь уже мой внук Всеволод занялся поисками путей, дающих возможность показать России эту ценную реликвию. И мы надеемся на Вашу помощь»

Я была потрясена этим письмом! Конечно, я немедленно перезвонила в Санкт-Петербург и пообещала помочь. Мне очень хотелось, чтобы эти работы, пережившие столько испытаний временем, обязательно остались в России. Конечно, самым простым выходом было бы продать их частному коллекционеру или вывезти за границу. Я сразу сказала И. В., что постараюсь сделать все возможное, но при условии, что это попадет в достойное место, лучше всего в музей. Более того, когда я увидела фотографии этих работ, я сразу поняла, что можно смело говорить об уникальности этой находки. Это одно из самых неожиданных и значительных открытий последнего времени!

Но не скоро дело делалось. На собственном опыте могу сказать, что трудности и подводные камни всегда подстерегают на пути, связанном с матерью Марией: публикации текстов, выставки, даже ее канонизация – выстраиваются в череду неожиданностей. Так и с этими акварелями. Время шло, кандидатов и доброхотов было много, но никто не мог набрать нужную сумму (которая по сегодняшним меркам смехотворна). И вот однажды в Петербурге меня познакомили с директором музея Анны Ахматовой – Ниной Ивановной Поповой, которая сразу, не раздумывая, сказала: «Я сделаю все от меня зависящее, чтобы эта коллекция из 28 работ попала в наш музей! Ведь судьба матери Марии, ее творчество тесно переплетены с Николаем Гумилевым и с Анной Ахматовой…» И Нина Ивановна выполнила свое обещание. Низкий ей поклон за это.

А читателю этих страниц хочется привести слова самой м. Марии, которые она повторяла своим солагерницам в Равенсбрюке: «Вот если выживу, то вернусь в Россию, буду бродить по дорогам, странствовать, миссионерствовать среди простых русских людей».