Сны в вещевом мешке (сборник) - Сергей Снеговский

Вениамин. Как раз напротив Лусинэ едет очень высокий, с огромной залысиной и руками-лопатами, изможденный мастер трамвайного депо. За свои пятьдесят лет он успел поработать учителем труда, тренером по волейболу, водителем «Газели», механиком пельменного цеха, дворником, агентом по продажам, охранником и начальником склада. И вот теперь он, потрепанный нестройной профессиональной деятельностью, измучен рецептами врачей, последнее время пошаливают печень и почки. Ему неинтересно смотреть в окно. Вениамин сидит, облокотившись на стену и вытянув ноги. Они в таком положении как раз достают пятками до края рундука. Рыжеватые усы нависают над синюшными губами, и взгляд бесцелен и пуст. Просто в никуда. Он ничего не хочет, кроме одного – скорее доехать до Пензы, а потом сесть на попутку и впервые за пять лет оказаться на родине, на своей малой родине, у мамы, в деревушке Казачья Пелетьма Лунинского района. Он едет к маме и везет ей подарки.

Так сложилось, что жена ушла, еще когда он в конце 90-х пытался хоть как-то выбраться из-под гнета постоянной нехватки денег и подрабатывал агентом по продаже хрустальных безделушек, параллельно собирая с другом металлолом. Детей не нажили, делить нечего, а тут подвернулся какой-то юнец на «шестерке», и Марина ушла. Он не сильно горевал, понимал всё, но морщина поперек лба стала глубже, а сердце стало работать хуже, и Вениамин запил. Пил долго, мало, но часто, пока не уехал из Самары в Уфу: позвал к себе друг по металлолому. Просто, чтобы всё забыть. Там и осел со временем. Устроился в трамвайное депо механиком и потихоньку вылез из синей ямы. Но обзавестись семьей больше так и не получилось. Лишь старенькая мать под Пензой всегда его ждала и писала по старинке бумажные письма сыну. И вот он едет со своим большим сердцем, большими руками-лопатами и выбритым подбородком посадить ей в мае картошки, вскопать-перекопать весь огород и починить крышу в сарае. Для него весь смысл его не слишком яркой жизни теперь свернулся и сжался в один плотный, как бозон Хиггса, постулат: нет и не будет никого и никогда для него дороже, чем его старенькая мама. Он даже подумывает всё бросить и вернуться в деревушку насовсем. Дарья Романовна в это время печет сыну пироги со смородиной, как он любил в детстве, с белой и красной. Ждет сына. В горнице полы отдраены от и до. Ни пылинки.

Пассажир 4

Сергей (Снег) Снеговский. Я. У меня жена и два сына. Родился в Куйбышеве в 1977-м, живу в Самаре, работаю самим собой. Я музыкант и иногда пишу эссе. Вел дневник с двенадцати до восемнадцати лет. И скоро, наверное, я достану его из старого сундука и выдерну из его контекста несколько дней той поры для очередного рассказа. Если повезет и завтра с утра после гастролей в славном городе Пенза мне перепадет чашка крепкого кофе перед путешествием дальше, в автобусе до Арзамаса я не усну, а сильно покопаюсь в вопросах соблюдения Великого поста и, может быть, напишу несколько стихов. Давно этого не было. Соскучился по автобусам, как бы странно это ни звучало.

P. S. Все имена героев, кроме моего имени, вымышлены. А также любые совпадения могут носить лишь случайный характер. Я же не Шерлок Холмс, а Шерлок – это не я.

Поезд «Орск – Москва»,18.03.2016

Прасковья Михайловна

Любите их, пока они с нами!

Ее никто не звал тетя Паша или, например, баба Паша. Ее имя звучало громко и авторитетно – Прасковья Михайловна. Я же звал ее, любя крепко обнимать детскими ручонками за шею, повиснув, как елочная игрушка, просто «Баба». Бабуля была красивой. Высокая, с горделивой осанкой, с густыми, длинными седыми волосами и светлыми, смеющимися глазами в орнаменте из морщинок. Когда она увезла меня мелкого, пятилетнего, из Куйбышева в город Стерлитамак, ей было уже семьдесят два. Мы жили с ней в пятиэтажке на ул. Щербакова, 1. И те времена… Это был первый ясно осознанный период моего босоногого детства, когда мы с друганами ходили купаться или ловить рыбешек на речушку Стерля, воровали яблоки на соседних дачах, зимой строили ледяные пещеры и с деревянными пистолетами-автоматами играли в войну за домом. Там же я пошел в первый класс. Баба сидела со мной за первой партой на собрании первоклашек в детской библиотеке перед началом учебного года и гладила по голове меня, завороженного запахом новой тетрадки и волнующим моментом встречи с доселе неизвестной мне школьной жизнью. Все три класса я окончил в итоге отличником и со всякими грамотами и похвальными листами. Классная руководительница заставляла меня слушаться бабушку, объясняя это тем, что она для меня и мама, и папа в одном лице. Как будто я сам этого не понимал. Батя тогда пропадал на северах и в только ему известных местах, изредка навещая нас, ну а мамы не стало еще за три года до нашего с бабушкой переезда в Башкирию.

Я боялся. Детские страхи за бабушку преследовали меня постоянно. Если она долго шла из магазина, пока я делал уроки, я чуть ли не весь вылезал в окно, пытаясь разглядеть привычный любимый силуэт на тропинке к дому. Когда мы шли куда-то вдвоем, я держал ее за теплую руку и только тогда был доволен, спокоен и рад всему. Дома всегда пахло то пирожками, то блинами, то свежим, испеченным в духовке хлебом. И не было во всем мире ничего слаще этого хлеба со стаканом молока. Бывало, я «мотал ей нервы», и бабушка разговаривала, помню, сама с собой, причитая обо мне от третьего лица, хлопоча по дому, достаточно громко, чтоб я слышал в своей комнате, закрытый и лишенный на сегодня улицы. Иногда плакала, и тогда я кидался ей на шею, умолял простить и ревел вместе с ней. Однажды я поджег, балуясь с огнем, мусорное ведро в туалете, испугался и как ни в чем не бывало пошел смотреть телевизор, надеясь, что само как-то пройдет всё. После этого прятался под кроватью, так как бабушка уже не причитала, а четко шла с ремнем по моим следам в комнату. Последнее лето в Стерлитамаке, перед отъездом в Куйбышев, после третьего класса я помню особенно ярко. Баба поет на кухне песни за очередным стряпаньем, я прошу отпустить меня кататься на велосипеде, взятом ею мне напрокат с ее мизерной пенсии, а за окном звенит голосами соседских ребятишек лето 1986 года. Конечно, пообещав далеко не уезжать, я уехал куда-то в поля с другом рвать зеленую кукурузу. Бабушка меня искала. Когда мы вернулись под вечер, я встретил ее у подъезда печальную и, не оправдываясь, не выпрашивая «еще погулять», взявши за руку, сказал: «Пойдем домой, Ба». И она почему-то не ругала меня. Мы пошли домой смотреть «Спокойной ночи, малыши!» и пробовать пирожки с творогом.

Конец ознакомительного фрагмента.