Италия на рубеже веков - Цецилия Исааковна Кин

весьма сомнительных людей. На это он возразил: «А вы уверены, что среди ваших друзей по оппозиции нет людей такого же типа?». «Наверное есть, — ответил я, — но мы в оппозиции лишь дружно говорим «нет», другое дело — как управлять страной»{8}.

Джолитти сначала примыкал к большинству, поддерживавшему Депретиса. Однако позднее он во главе группы депутатов из Пьемонта перешел в оппозицию, главным образом из-за несогласия с бюджетной политикой кабинета Депретиса.

Таким образом, поскольку ни Правая, ни Левая в первые десятилетия после объединения, находясь у власти, не могли позволить себе более «открытой» политики по отношению к альтернативным политическим и социальным силам, буржуазия неизбежно прибегала к сложной тактике лавирования, маневрам и компромиссам.

ДЖОЛИТТИ, КРИСПИ И МАРКИЗ

Еще в начале 80-х годов в сознании правящих классов Италии укоренилась мысль о необходимости расширения колониальной экспансии. Англия и Франция давно имели колонии, Германия также расширяла свои колониальные владения. Для итальянцев «присутствие в Африке» было не только вопросом престижа, но и связывалось с приобретением новых территорий. В Тунисе давно уже было много итальянцев — эмигрировавшие из Сицилии крестьяне и лица свободных профессий. Многие думали, что именно Тунис рано или поздно станет итальянской колонией, по Тунис захватила Франция, и это вызвало у итальянцев чувство острейшей обиды и вспышку антифранцузских настроений.

Действие перебросилось в Абиссинию (Эфиопия). Еще зимой 1869–1870 г. при несколько неясных обстоятельствах один бывший миссионер с согласия итальянского правительства приобрел от имени генуэзского судовладельца Рубаттино у предводителей одного из племен территорию, расположенную вблизи бухты Ассаб (провинция Эритрея) на берегу Красного моря. Весной 1882 г. правительство перекупило у общества «Рубатгино» его права на Ассаб, ставший, таким образом, официально первым колониальным владением Италии.

Впрочем, идеология колониальных захватов была разработана и сформулирована лишь через несколько лет. А во время истории с Ассабом тогдашний министр иностранных дел Манчини сказал, что Ассаб — всего лишь «торговая точка», хотя и добавил, что принципы, естественные для цивилизованных народов, нельзя автоматически применять «к диким или полудиким племенам». 1 января 1885 г. в журнале «Диритто» («Право») появилась сенсационная статья, в которой, по сути дела, провозглашалась «высшая справедливость» колониальной политики и конкуренции империалистических государств. «Цивилизованные державы» должны были проявлять активность, когда речь шла о res nullius[1] и о jus primi occupantis[2]. Тогда еще не было известно, что итальянское правительство уже решило направить в Абиссинию экспедиционный корпус, чтобы занять населенный пункт Массауа все в той же провинции Эритрея. Военная операция прошла удачно, но общественное мнение было встревожено. Принципиально против колониальной политики возражала только Эстрема (Крайняя Левая): социалисты, радикалы и республиканцы. Остальные спорили о направлениях экспансии: районы Средиземноморья или побережье Красного моря. Депретис ушел в отставку, но через две недели вернулся, пожертвовав министром иностранных дел.

Расширяя сферу влияния, итальянцы заняли еще несколько населенных пунктов вблизи Массауа. 26 января 1887 г. в местности, называвшейся Догали, на итальянский отряд из 500 человек под командованием подполковника Томмазо ди Кристофориса напал абиссинский рас (племенной вождь) Алула с 7000 воинов. И подполков-пик и его отряд погибли. Потрясенный Депретис сообщил об этом парламенту, но одновременно запросил ассигнований для доставки подкреплений в Африку. Против военных ассигнований выступил социалист Андреа Коста, повторив великолепные слова, произнесенные за несколько лет до того в германском рейхстаге Августом Бебелем: «Keinen Groschen und keinen Mann»[3]. Эта формула стала традиционной, итальянские социалисты повторяли ее и в XX в. Хотя законопроект прошел, Депретис почувствовал, что прежнее трансформистское большинство несколько поколеблено, и 8 февраля 1887 г. ушел в отставку. После кризиса, продолжавшегося несколько месяцев, Депретис создал свое последнее, восьмое министерство. Вот что писал об этом Джолитти будущий премьер-министр маркиз Антонио Старрабба ди Рудини (1839–1908): «Дорогой друг, это совершенно точно: образуется министерство одной Левой. Само по себе это не пугает и не должно пугать: Левая, конечно, будет лучше, чем покойное большинство. Только вот с парламентским правительством покопчено. Отныне у пас есть только персональное правительство Депретиса, который переходит от Правой к Левой, как настоящий конституционный монарх. Комментарии излишни»{9}.

В свое последнее министерство Депретис включил на амплуа министра внутренних дел и «сильной личности» Франческо Крис ни (1819–1901). Когда 29 июля 1887 г. Депретис умер, Криспи стал премьером. Он был первым южанином, возглавившим правительство объединенной Италии. Вначале на него возлагали большие надежды, хотя одна газета и писала, что на смену диктатуре старой лисы пришла диктатура старого волка. Став премьером, Криспи не только сохранил пост министра внутренних дел, по присоединил к нему и портфель министра иностранных дел, сосредоточив таким образом в своих руках огромную власть. Многое из того, что связано с личностью Криспи, не вполне ясно и как бы «проблематично», начиная с даты его рождения. Он происходил из среды торговой буржуазии, его предки переселились на Сицилию из Албании. По образованию юрист, успешно занимавшийся адвокатурой, Крпспи пожертвовал карьерой и личным благополучием во имя борьбы за объединение Италии.

В молодости он был другом Мадзини, формально входил в Партию действия, сражался в рядах «Тысячи» Гарибальди. После поражения революции 1848–1849 гг. сн 10 лет находился в эмиграции, странствовал по свету (Марсель, Мальта, Лондон, Париж, Афины, Лиссабон). Революционер и конспиратор, человек яркий, властный, он не придавал чрезмерного значения морали и не отличался скромностью. Вскоре после объединения Италии в одной парламентской речи он говорил о себе как о самом старом из политических деятелей, которые выдвинулись «со времен конспираций и великих битв». На вопрос, кто он — мадзинист или гарибальдиец — последовал ответ: «Я — Криспи». За плечами у него был по-своему уникальный жизненный и политический опыт, он верил в то, что ему суждено «спасти Италию». Этой верой он заражал других. Политически и психологически эволюция Криспи очень интересна. По мнению Джолитти, приняв в кабинете Депретиса пост министра, Криспи фактически покинул Левую и «вошел в орбиту трансформизма». Раджоньери кажется удивительным не то, что Криспи постепенно уходил вправо, а то, что при этом он «сохранял топ и хватку якобинца», а его концепция «политики, культуры и поведения» решительно отличалась от мировоззрения консерваторов и moderati (умеренных либералов).

Раджоньери сделал интересное замечание: «В начале эры империализма в истории различных европейских стран довольно часты случаи, когда люди из демократического лагеря становятся политическими деятелями, наиболее последовательно проводящими в жизнь политику господствующих классов». Поражение рабочего движения в революциях 1848–1849 гг. и позднее, во время Парижской коммуны, «позволили европейским господствующим классам везде понемногу осуществить значительное расширение своих руководящих кадров».