Комната для живых - Грэм Грин

меня сердце разрывается, когда ты ворочаешь тяжести.

Пока шел этот спор, Роз и Майкл немного отодвинулись от остальных.

Тереза выходит. Собираясь последовать за ней, Элен оглядывается и замечает, как Майкл дотрагивается до руки Роз, принимая от нее пустую чашку.

Роз. Спасибо, милый. (Она спохватилась, но поздно. Слово уже произнесено.)

Элен. Джеймс, угости мистера Денниса моим кексом. (Уходит.)

Джеймс. Она замечательно печет кекс, мистер Деннис.

Майкл. Благодарю, но мне пора домой.

Роз. Мне так жаль…

Майкл. Чего?

Роз. Я хочу сказать, что доставила вам массу хлопот.

Майкл. Ничуть. Но моя жена, наверно, беспокоится. Она не очень здоровый человек, ее легко взволновать. Мне следовало сразу отправиться домой, но я счел необходимым сначала поговорить с вами. По поводу завещания.

Роз (стремится обеспечить на завтра встречу с любимым.) Нет, нет! С этим можно подождать… до завтра. Вы придете завтра? Тогда мы и поговорим.

Майкл. Разумеется. Когда хотите. Я позвоню завтра утром. А сейчас — отдыхайте.

Они стараются ободрить друг друга в присутствии Джеймса.

Роз. Вы столько для меня сделали.

Майкл. Как же иначе? Я обязан позаботиться о вас. Всего доброго, отец Браун.

Джеймс. До свиданья, мистер Деннис. Надеюсь, до скорой встречи.

Роз. Мне кажется, вы позабыли какие–то бумаги… Вот там.

Это сказано, чтобы иметь возможность пройти за кресло священника, где он их не может видеть. Они не смеют поцеловаться, но на мгновение прильнули друг к другу.

Майкл. Вероятно, они остались в кармане пальто. Майкл и Роз направляются к двери. Не спускайтесь. До вестибюля ведь далеко. До завтра, Роз.

Роз. До завтра.

Майкл (оглядывая напоследок эту странную комнату). До свиданья. (Уходит.)

Роз следует за ним на лестничную площадку. Слышно, как он спускается по лестнице, но Роз все не возвращается. Пауза.

Джеймс. Поди сюда, дорогая. Хочешь еще чаю?

Роз (возвращается). Я не очень люблю чай.

Джеймс (угадывая ее мысли). Да, спускаться приходится очень долго. В нашем доме только кухня находится там, где положено: на первом этаже. Хоть ты и не хочешь чаю, все равно — подойди, сядь рядом. Я редко вижу незнакомые лица.

Роз. Разве я вам незнакома?

Джеймс. И незнакомых можно любить…

Роз. Да, конечно… (Подходит к нему, но мысли ее заняты другим.) Дядя, почему заперто столько комнат?

Джеймс. Ты уже заметила? Так скоро?

Роз. Я только что ошиблась этажом. Странный дом. Мне показалось, что комнаты внизу заперты.

Джеймс. Пожалуй, я объясню тебе, хотя, по существу, причина очень глупая.

Роз. А именно?

Джеймс. Не стоило бы говорить, будь ты случайной гостьей. Но дом этот будет твоим домом. Ты сама все увидишь. Тетя Тереза… да и тетя Элен — они, наверно, покажутся тебе странными…

Роз. Мне показалось забавным, как тетя Тереза выходит оттуда, не обращая никакого внимания…

Джеймс. Да–да, конечно, это немного забавно… Мне бы хотелось, чтобы ты продолжала считать это забавным… и чуточку трогательным. Это никому не причиняет вреда. Пусть это тебе не действует на нервы. Я иногда думаю, что у молодежи нервы хуже, чем у стариков. Старость — недурное лекарство, и с годами оно не теряет своего действия.

Роз. Но вы еще не объяснили мне…

Джеймс. Это сущие пустяки, моя девочка. Я, конечно, мог все пресечь… Надеюсь, ты от души посмеешься. Смейся на здоровье, — это действительно довольно забавная история.

Роз. Да?

Джеймс (собравшись с духом). Понимаешь, в нашей прежней гостиной спит тетя Элен. Мне, как больному, они хотели предоставить столовую, но я убедил их, что будет трудно таскать меня вверх и вниз по лестнице. Поэтому меня поместили вон там рядом — в той комнатке, где раньше жила наша няня. Тереза заняла комнату около моей—бывшую дневную детскую. А здесь была детская спальня. Все остальные спальни заперты.

Роз. Но почему?

Джеймс (медленно, с трудом). Они не хотят пользоваться комнатами, где кто–нибудь когда–нибудь умер.

Роз (не понимая). Как это — умер?

Джеймс (с нарочитой небрежностью). У людей выработалась привычка — умирать в спальне. Дому этому много лет, и сестры не решаются пользоваться ни одной из спален. И вот они их и заперли. Все, кроме этой. Здесь постоянно была детская спальня, а дети умирают не часто и, во всяком случае, не от старости.

Роз. Когда ж это все началось?

Джеймс. Точно не знаю. Я это заметил только, когда умер отец. То, что заперли комнату матери, казалось вполне естественным, — там больше некому было спать: я приезжал только на праздники, а гостей не бывало… Но когда случилось это (показывает на ноги), и я стал здесь жить, мне бросилось в глаза, что комната отца тоже на замке. Я было хотел занять комнату этажом ниже, но Тереза сказала… да, по–моему, это была Тереза: «Но ведь это была комната Роз»…

Роз. Роз?

Джеймс. Твоей бабушки. Из всех нас только она одна состояла в браке. Она скончалась в этом доме, когда рожала твою маму.

Роз. Значит, тогда–то это и началось?

Джеймс. Кто знает, когда именно что–либо началось? Быть может, и тогда. А может быть, еще в то время, когда мы малышами спали все вместе з этой комнате.

Пауза.

Роз (c содроганием). Это ужасно, правда?

Джеймс. Нет, моя дорогая, вовсе не ужасно. Я иногда подшучивал над ними, угрожая умереть вот здесь, в этой комнате, и задавал им вопрос: где же вы тогда устроите гостиную для оставшихся в живых? Но я думаю, что в последнюю минуту они успеют вытащить меня в мою собственную комнату. А потом ее наглухо закроют.

Роз. Все–таки я не понимаю…

Джеймс. И я тоже. Вероятно, это страх смерти, неотвратимости смерти. Случайная смерть их не очень волнует. Твоя мать была сравнительно молода, поэтому ее кончину они приняли не очень близко к сердцу. Неизбежность конца — вот, что их пугает. Разумеется, когда кто–нибудь умирает, они проделывают все, что полагается, они хорошие католички. Заказывают панихиды, молятся, а потом как можно скорей забывают. В первую очередь исчезают фотографии.

Роз. Но почему? Почему?

Джеймс. Спроси лучше у Денниса — это по его специальности. Он преподает психологию, читает о ней лекции, пишет книги. Наверно, он скажет, что это невроз страха. Или найдет еще более сложное название. Психология не мое дело. Я всего лишь священник. Сестры неплохие женщины, вряд ли на их совести есть хоть одно большое прегрешение. Быть может, это не так уж хорошо. В былое время я замечал, что зачастую именно грешники веруют крепче других. Веруют в милосердие. А у сестер, пожалуй, вовсе нет веры. Ты