Политические дневники. 2016 год в статьях и колонках - Фёдор Крашенинников

К сожалению, это вовсе не так и движение идет совершенно в другую сторону. Красота и комфорт европейских городов держатся на трех простых принципах: местном самоуправлении, уважении к частной собственности и безусловном соблюдении законов. Восхищаясь формой, надо учитывать и содержание. Иначе мы вернемся к сталинской урбанистике – помпезные здания, широкие площади, бесконечные колоннады и величественные статуи, и ничего живого, ничего человеческого, ничего, что сделано для человека, его счастья и комфорта.

Поэтому, если мы действительно хотим, чтоб наши города хоть когда-нибудь стали похожими на европейские, а огромная необустроеная Россия – на уютную и комфортную Швейцарию, рано или поздно нам придется начинать вовсе не с велодорожек, не со сноса киосков и уродливых зданий, а с самого начала – с уважения к человеку, его правам, его собственности. Другого пути нет и, пытаясь его найти, мы просто теряем время и увеличиваем свое отставание.

Муниципализация страны

Статья опубликована в №4021 газеты «Ведомости» от 24.02.20166

Одной из немногих положительных тенденций в развитии современной общественной мысли можно считать начавшееся обсуждение вариантов выхода нашей страны из того печального состояния, в котором она ныне пребывает.

В основе дискуссии поиск тех сил и структур внутри существующей политической системы, которые могли бы стать катализаторами ее перезагрузки. Дмитрий Гудков в своей статье7 предложил считать независимых депутатов Государственной думы той здоровой силой, которая в переходный период может стать точкой сборки для всей конструкции обновленной власти. Однако в таком решении видится несколько проблем. Прежде всего совершенно не факт, что в новом составе Государственной думы таких депутатов будет много. Кроме того, не очень понятно, как избранные от нескольких округов депутаты могут считаться представителями всей страны. В 1917 г. некоторые депутаты Государственной думы уже пытались взять на себя ответственность за Россию – и кончилось это трагично: им не хватило ни сил, ни влияния для удержания власти. Олег Кашин предложил формулу «моментальной федерализации»8, т. е. передачи максимального количества полномочий на уровень региональных законодательных собраний. Кашин исходит из того, что депутаты законодательных собраний представляют местные элиты, которые лишь терпят навязанных Москвой губернаторов. Отчасти это правда, но этот путь может быстро вернуть нас в нынешний тупик. Во-первых, депутаты местных законодательных собраний зачастую являются креатурой как раз губернаторов и связаны с ними гораздо сильнее, чем с избирателями или элитами. Это прекрасно видно и в Москве, где Московская городская дума состоит главным образом из верных Сергею Собянину людей. Во-вторых, большинство российских регионов в принципе не может существовать без дотаций центра и вся тамошняя региональная элита поколениями осваивала один-единственный навык – стоять в поклоне перед Кремлем и на любых условиях выклянчивать деньги. Стоит ли сомневаться, что, получив новые полномочия, такие деятели первым делом побегут в Москву сдавать их обратно в обмен на федеральные дотации? Ведь так уже было в начале 2000-х, когда регионы без сопротивления отказались от всех полученных в 1990-е прав. В-третьих, в отличие от федеративных государств Европы или США регионы России в большинстве случаев не являются исторически сложившимися общностями и были нарезаны в интересах советской плановой экономики и партийной бюрократии. Существуя десятилетиями, они так и остались искусственными образованиями, лишенными какой-либо идентичности и самобытности. Есть ли смысл консервировать все это?

Представляется, что катализатором перезагрузки всей политической системы России могла бы стать радикальная реформа муниципальной власти, в ходе которой местные общины получили бы максимум полномочий и стали реальной властью – на фоне превращения регионов в инфраструктурные кластеры и площадки для взаимодействия с федеральным центром. Объявление всеобщих, свободных и равных муниципальных выборов, по итогам которых будут сформированы принципиально новые местные органы власти с качественно иными полномочиями и возможностями, сразу изменит климат в нашей стране, сделает ненужным огромный сегмент чиновничьего аппарата, а главное – откроет социальные лифты для новой генерации политиков и чиновников. Другого способа быстро мобилизовать во власть десятки и сотни тысяч энергичных и предприимчивых людей по всей стране не существует: федеральные и региональные выборные кампании слишком дорого стоят, чтоб дать дорогу кому-то кроме ставленников власти и олигархии. Несомненно, при сохранении нынешней логики власти ничего такого не произойдет. Но гораздо тревожнее, что и в оппозиционном сегменте общества выход из ситуации продолжают искать в рамках старых идеологических и бюрократических конструкций, уже не раз и не два остановивших обновление страны и власти.

Ближний круг оппозиционеров

Статья опубликована в №4029 газеты «Ведомости» от 09.03.20169

Смерть Сталина обернулась неожиданно быстрым и в некоторых случаях радикальным смягчением режима в СССР. Как получилось, что без смены команды, без прихода к власти диссидентов, сталинская система стала стремительно и неудержимо трансформироваться буквально с первых дней марта 1953 г.? Как получилось, что ее фактическим демонтажом занялись ближайшие сподвижники Сталина, а едва ли не самым радикальным реформатором оказался одиозный Лаврентий Берия?

Среди множества тем хочется выделить три, представляющиеся важными не только для понимания прошлого, но и для размышлений о будущем. Во-первых, в условиях автократии единственной реальной и дееспособной оппозицией вождю рано или поздно оказывается его же ближайшее окружение. В отличие от населения высокопоставленные чиновники не только непосредственно зависят от капризов и прихотей лидера, но и наблюдают вблизи его нарастающую неадекватность. Но главное – окружение автократа уже имеет власть и с его уходом автоматически получает полный контроль над страной. Естественно, чиновничья оппозиция весьма умеренна, но никакой другой на тот момент в стране просто не остается. Радикальная оппозиция в условиях жесткого авторитарного режима или ликвидируется физически, или изолируется от любого воздействия на население тюрьмой или эмиграцией. Конечно же, не считали себя оппозицией и члены ближнего круга Сталина.

Пока вождь был способен удерживать власть, они не только не сговаривались за его спиной о каких-либо будущих реформах, но скорее всего боялись даже подумать о том, что будет после его ухода. Никакие публичные столкновения мнений и полемика о будущем были тем более невозможны, поэтому никто в 1952 г. не смог бы заподозрить Хрущева, Маленкова или Берию в либерализме или отрицании культа личности: все они казались твердокаменными сталинцами. Во-вторых, после автократии неизбежен период коллегиального руководства – просто потому, что автократ не терпит никаких лидеров вокруг себя и каждый член высшего руководства страны в любом случае уравновешивается остальными. Даже если каждый из них в глубине души и хочет стать новым диктатором, первое время им всем волей-неволей приходится заключать альянсы, что в итоге расшатывает всю систему и ведет к ее смягчению и реформированию. Все это видно по истории борьбы в руководстве СССР в 1953—1957 гг., когда схватка сталинских выдвиженцев за власть обернулась оттепелью для всей страны, а победивший в ней Хрущев при всех своих недостатках оказался гораздо более мягким лидером. В-третьих, программа любого умеренного поставтократического режима легко предсказуема. Она заключается в отказе от самых одиозных и радикальных практик прошлого правления, зачастую обусловленных исключительно личными антипатиями и капризами ушедшего лидера. Например, сразу после смерти Сталина была прекращена антисемитская кампания, был взят курс на восстановление отношений с Югославией, смягчение риторики в адрес стран Запада и т. д. Характерен в этом смысле и случай Хрущева – его поздние реформы (совнархозы, разделение КПСС и проч.) хоть и не встречали никакой публичной критики, но были стремительно свернуты сразу после его свержения.

По сути, умеренная поставторитарная программа сводится к скорейшей нормализации жизни в стране – и непоследовательность десталинизации легко объяснить тем, что никакого периода нормальной жизни у СССР на тот момент не было, так что новому руководству пришлось ориентироваться на свои личные представления о нормальности. Уроки истории иногда вполне утешительны. Сколько бы ни клялось в верности автократу его окружение и какими бы мрачными или жалкими ни казались эти люди, кто-то из них неизбежно начнет либерализацию после его ухода. Если даже в окружении Сталина оказались его будущие критики и ниспровергатели, то что уж говорить об окружении, например, Путина.