Самое главное приключение - Тэйн Джон

Однажды вечером, около одиннадцати, меня разбудило необычайное дрожание всего судна. Оно продолжалось секунд сорок. Первый помощник и рулевой тоже это почувствовали. Как и я, они ничего не заметили в темноте. Мы не знали, что и думать. Понимаете ли, вода приобрела странный зеленовато-молочный оттенок, как если бы в ней растворили истолченный мел. Очевидно, в тот вечер на дне океана произошло подводное землетрясение, вызвавшее извержение вулкана. Наступило утро. Вода все белела и сделалась еще более мутной. К полудню море стало напоминать грязную реку. Течение струилось лениво и медленно, как патока.

Внезапно, часа в два пополудни, вся поверхность воды закипела и пошла огромными пузырями, будто котелок с кипящей кашей. Корабль трясся и трещал, точно его кто-то с силой раскачивал. Команда, понятно, вела себя как стадо перепуганных идиотов. Дисциплина полетела к чертям. Этот болван-помощник прямо-таки свел матросов с ума рассказом о том, что происходит на дне, в миле или двух под нами. Наконец, я призвал на помощь кулак и вколотил немного разума в их дурные головы.

За исключением внутреннего кипения воды, вокруг господствовал полный штиль. Около трех первый гигантский пузырь мазута лопнул на поверхности с булькающим звуком, окатив половину палубы. Через десять минут море покрылось дрожащим слоем нефти толщиной в три фуга. Жаль, при нас не было флота танкеров с насосами — мы бы озолотились, собрав все это богатство в радиусе полумили. До самого горизонта на поверхности моря плясали лоснящиеся черные пузыри размером с кита.

В пять часов вечера нефтяная пленка стала кипеть еще яростней. Наша палуба, от носа до кормы, превратилась в черный каток. Затем, без всякого предупреждения, громадный фонтан вязкой коричневой смолы взлетел прямо перед носом корабля и с ревом взметнулся вверх опадающей струей на сто пятьдесят футов над мачтами.

Когда начался весь этот беспорядок, мы погасили топку: иначе мы давно испарились бы в море огня. Но теперь потоки зловонной коричневой смолы начали стекать по трубам прямо к котлам. Мы были в ловушке. Оставалось одно, и мы сделали это, оскальзываясь и застревая в вязкой коричневой жиже. С большим трудом мы сумели накрыть трубы брезентом. Мы тряслись и качались в кипящем болоте до темноты, не в силах развести пары и бежать из этого ада, а сверху нас продолжал поливать водопад коричневой мерзости.

Ночь не торопилась. Не считая извержения нефти и смолы и странной мертвенной тишины воздуха, последние часы того проклятого дня во всем походили на обычные сумерки в южных полярных морях. Когда очертания предметов начали расплываться, жуткий фонтан смолы зачавкал, заворчал и с глухим рокотом канул в нефтяную воронку.

Все кончилось.

Да, так мы и подумали — все кончилось. И в каком-то смысле мы были правы. Я велел помощнику спуститься в кубрик и выгнать команду на очистку палубы. Я был на палубе один, когда море извергло новый кошмар, самый ужасный из всех.

Капитан Андерсон помолчал, подбирая правильные слова, которые должны были убедить любопытствующих слушателей в достоверности его повествования.

— Не успел помощник уйти, — вновь заговорил он, — как судно содрогнулось, будто в него врезалась сотня обезумевших бизонов. Я понял, что все силы ада вот-вот вырвутся наружу. Так и случилось. Колоссальный обломок черной скалы — величиной с баптистскую церковь ниже по улице — вылетел из кипящей нефти примерно в сотне ярдов к востоку от корабля, описал над ним крутую дугу и рухнул, подняв волну черной грязи, едва не потопившую нас. Пролети этот обломок чуть ближе, и я не беседовал бы сейчас с вами.

Но он был лишь первым из многих. С промежутками от полумили до мили вся шипящая масса нефти начала извергать обломки, ранее устилавшие морское дно. Повсюду реяли скалы, громадные, как городские отели. Правда, все они взлетали из глубин и падали обратно не ближе чем в полумиле от корабля. Как оказалось, самый первый обломок представлял для нас наибольшую опасность.

Болван-помощник вывел команду на палубу в самый разгар представления. Люди заорали от страха и тут же разбежались по своим логовам в кубрике. Глупцы пропустили зрелище, какое никогда в жизни больше не увидят, поскольку минут через пять этот акт пьесы завершился. То ли на морском дне больше не осталось обломков, то ли в нем образовались большие трещины, выпустившие новых актеров. Клокочущий, булькающий гул возвестил их появление.

Однако прежде, чем это случилось, черная нефть неожиданно перестала вздыматься. Пузыри исчезли. Судя по всему, прерывистый выброс нефти из глубин сменился ее медленным, размеренным поступлением из фонтанирующих скважин. Поверхность нефтяного слоя сделалась почти ровной; течения рисовали на ней искривленные, корчащиеся линии, словно на водах реки, где в полумиле от водопада крутится гигантское мельничное колесо.

Мы с помощником были единственными свидетелями того, как нефть начала их выбрасывать… Я хотел сказать, свидетелями-людьми — ибо, умей наш засоленный приятель говорить, он поведал бы недурную историю. Он всплыл в этом медленном, крутящемся движении нефтяного слоя, один из тысяч подобных ему — крошечный кусочек мяса в похлебке из колоссальных животных, уродливых и рогатых, рядом с которыми его старшие сестры показались бы девушками в весеннем цвету.

Все трехсотфутовые кошмары наших детских дней, наполненных драконами из сказок, медленно кипятились в инфернальной черной массе. Ящеры величиной с небольшой поезд скалили пасти, полные шестифуговых зубов, и перекатывались в плещущем масле, мертвые, как древние греки; огромные бронированные звери размером с локомотив всплывали в сумерках и переворачивались животами кверху. Некоторые тела лопнули, и черные от нефти внутренности кипели и дымились, как на бойне. Тысячи мелких животных вместе с толстой пленкой искалеченных до неузнаваемости насекомых устилали нефтяной слой между лениво колыхавшимися тушами гигантских чудовищ.

Мой помощник, надо сказать, человек суетливый, с множеством хобби, а самым неприятным из них является фотография. Увидав все это, он бросился вниз за аппаратом. Любой дурак объяснил бы этому кретину, что при таком свете снимать бессмысленно. Но он уперся, точно мул, и впустую истратил пленки на пять долларов. Он убедился в своей непроходимой глупости три недели спустя, когда наконец нашел время проявить отснятый в тот вечер фотографический мусор.

Его идиотские действия навели меня на одну мысль. Никто, подумал я, не поверит мне без доказательств. Так что я забросил крючок и выудил этого уродца, — капитан указал на покоившуюся в ящике птицу-рептилию.

— Я с удовольствием вытащил бы одного из больших зверей, но у нас не хватило бы места на палубе. К тому же и свет почти померк.

— Вы сказали, капитан, — начал доктор Лейн, — что ваше животное скончалось незадолго до того, как вы его выловили. Как вы это установили?

— Я всадил ему в горло нож — нужно было убедиться, что оно сдохло. Брызнула густая теплая кровь. Сейчас, я покажу вам.

Андерсон снова поднял чешуйчатого, топорщившего перья монстра. Капитан не солгал. На левой стороне шеи существа зиял глубокий порез.

— Да уж. странный улов и странная история, — заметила Эдит, неодобрительно поглядывая на бедное засоленное чудище.

Доктор Лейн согласился с дочерью.

— Тем не менее, несмотря на всю ее странность, я намерен рискнуть. Капитан Андерсон, я готов вложить десять тысяч долларов в ваши нефтяные акции. но выдвигаю условие: вы должны отвезти меня точно на то же место, где вы обнаружили это замечательное существо. И даже не думайте, что я уверовал во все детали вашего рассказа. Вполне возможно, что в смятении вам что-то померещилось. Вы и сами сказали, что света почти не было.

— А помощник? — запротестовал капитан Андерсон. — Он что, тоже спятил?

— Не исключено. Любой психолог скажет вам, что такое случается довольно часто. В науке подобные явления называются коллективной галлюцинацией. И вы и он, я полагаю, видели изображения или реконструкции вымерших животных, похожих на тех, каких вы заметили в кипящей нефти — динозавров, огромных ящеров длиной в триста футов, цератопса и так далее. Вы, капитан, наверняка видели их изображения, когда изучали горное дело.