Призрачный мир. Сборник фантастики - Мария Великанова

Беззубцева позвали на подмогу, когда он уже весь извертелся: и лезть в деревню не пойми с какого края было неразумно, и сидеть дальше в лесу глупо. Комбат вывел машины на поле, и тут же в батарею едва не врезались две «пантеры», ехавшие в обход деревни и сослепу заплутавшие.

Будь столкновение лобовым, еще бабушка надвое сказала бы, у кого сегодня праздник. Тот же Домешек, увидав перед собой какую-то непонятную черную кучу, саданул бы в нее болванкой не раздумывая – а потом хоть трибунал. Но танки зашли откуда не ждали, сбоку по широкой дуге – там их вроде бы заметили, но вроде бы приняли за наших и вроде бы доложили, мол, кто-то мимо ковыляет, но вроде бы доложили непонятно кому… Немцы, точно зная, что друзей у них здесь нет, едва наткнулись на батарею, разбираться не стали, достойная ли это цель, а принялись лупить самоходкам в борт на пределе скорострельности и за какие-то полминуты сожгли всех напрочь – никто даже не выпрыгнул.

Ледяная тьма ждала артиллеристов.

А во тьме их ждало много такого, чего они не хотели бы знать.

* * *

Попади Малешкин «на карты» в другой компании, он бы долго не мог понять, что тут к чему, да и не хотел бы – носился бы, стрелял, побеждал и погибал. Саня еще не навоевался, ему только-только предстояло войти во вкус настоящей боевой работы. И вдруг такие волшебные условия: знай себе бей фашиста да в ус не дуй. Красота – тепло, уютно, чисто, после выстрела никакого задымления в машине, есть не хочется, курить не хочется, ничего не хочется, только воевать. Одна неприятность: даже успешный бой завершался прыжком во тьму. Просто, если тебя не убили, это было не больно. Но притерпеться к ожиданию нового боя во тьме оказалось можно. Тем более в хорошей компании.

Как раз компания и растрясла Саню, заставила очнуться.

Домешек, Бянкин и Щербак навоевались в земной жизни, мягко говоря, до отрыжки. Нет, там-то они готовы были идти до Берлина, но здесь… Здесь больше всего беспокоили два вопроса: куда их, собственно, угораздило, и какая чертовщина с ними «на картах» творится? О самом главном и жутком – что они за выродки такие, которым места нет на Небесах, – говорили редко, полунамеками и шепотом. Сначала надо разобраться, в чем вообще дело.

Щербаку очень не нравилось, что стоит ему попасть за рычаги, как он превращается в безмозглый придаток машины. Домешек прилипал к панораме, Бянкин знай себе кидал снаряды в пушку. У них не было ни секунды передышки, ни мгновения задуматься – они просто воевали.

«Но ведь надо воевать. Наши же дерутся!» – сказал Саня.

«Это правильно, – согласился Домешек. – Но я как-то привык воевать своим умом. И ты, лейтенант, тоже. Одно дело – приказ. Совсем другое – как мы его выполним».

Саня вспомнил, как его заклинило на ровном месте, когда надо было отъехать хотя бы метров на двадцать, и призадумался.

В следующем бою они попытались самую малость оглядеться трезвым глазом и начать действовать осознанно. Получалось не очень. Попав «на карту», экипаж будто пьянел. Там все было хорошо. Все было как надо.

Только во тьме все было плохо.

Прошло, наверное, с полсотни боев, прежде чем Малешкин пересилил нестерпимое желание «поехать вон туда» и отдал приказ двигаться в другую сторону, где позиция была очевидно лучше.

Щербак очень хотел его послушаться, но не сумел. «Руки не подчинились», – сказал он потом. Машина покатилась именно туда, куда настойчиво указывала невидимая стрелка в Саниной голове, – и там самоходку немедленно прихлопнули. Это оказалось последней каплей.

В следующем бою Домешек, скрипя зубами и временами кусая себя за кулак, пролез к Щербаку и попытался схватиться за рычаги. Механик такого прямого указания на свою слабость не вынес – то ли зарычав, то ли застонав, он дал по тормозам, и самоходка замерла.

– Ребята! – заорал Щербак. – Я смог!

Тут их сожгли, и этот болевой шок окончательно высвободил экипаж.

В начале следующего боя Бянкин открыл верхний люк и высунулся наружу. И вдруг захохотал.

– Мишка! – позвал он. – Ты только посмотри.

Домешек выставил наверх голову и тоже заржал.

– Да что у вас там? – спросил Саня.

Он уже взялся за защелку своего люка, но было как-то боязно. Мало ли чего ребята смеются. Может, им смешно, а тебе покажется страшно. А бояться младшему лейтенанту Малешкину надоело – страха он наелся досыта.

– Не поверишь, что у нас там, лейтенант. Громыхало у нас там.

– Чего – громыхало?!

– Ну вот такое Громыхало. Из деревни Подмышки Пензенской области!

Малешкин выпрыгнул из люка, будто на пружине. Когда горят, и то не всегда так выскакивают.

– Здрасте, товарищ лейтенант! – обрадованно приветствовал его маленький солдатик.

– Откуда он тут? – Саня обернулся к Домешеку.

– Спроси чего полегче, лейтенант.

– Давно здесь сижу, – сообщил Громыхало.

– А ты почему там, – Саня ткнул пальцем в небо, – с нами не говоришь?

– А это где? – удивился Громыхало и посмотрел вверх.

И тут наконец-то вся компания как следует огляделась по сторонам.

Через оптику и смотровые щели этот мир выглядел немного странно, а сейчас, чистыми глазами, видно было: он попросту ненастоящий. Словно его нарисовали. Нарисовали прекрасно – ярко, четко, достоверно. Красиво сделали.

В наушниках у Сани бубнил комбат, и толкал в затылок неведомый местный кукловод, повелитель марионеток, да так настойчиво, что руки невольно подергивались, но Малешкину впервые было все равно.

– Кино, – только и сказал Бянкин, провожая взглядом уходящую вперед батарею.

– Кино, – Домешек кивнул. – И немцы.

* * *

Громыхало сидел на корме машины как приклеенный и, когда в самоходку попадало, ничего особенного не чувствовал, только дергался поначалу, а потом вообще привык. Никуда он после гибели машины не возносился, а так и торчал на обугленной броне, пока «зверобоя» не кидало на следующую карту, где тот становился вдруг новеньким и опять шел в бой. Солдат пытался стучаться прикладом в люки, но те оказались заперты, и никто изнутри не отзывался. Еще немного, и Громыхало свихнулся бы от тоски и одиночества. Он был уверен, что угодил в преисподнюю.

– Не дури, – посоветовал Бянкин. – Мы за правое дело сражались, нам в аду не место.

– Может, до того нагрешили, – буркнул солдат.

– Война все списала, – отмахнулся Домешек.

– Тогда где мы? – спросил Саня. – Если мы не в аду, то, получается, это такой специальный рай для танкистов?

– Ну его к чертовой бабушке, такой рай! – крикнул из машины Щербак.

– Каждому воздастся по вере его! – напомнил Домешек и подмигнул Сане.

– Да я… – крикнул было Щербак и умолк. Задумался.

– Вот дураки-то, – сказал Бянкин и полез обратно в машину.

– Ты сам-то понял, чего сказал, Мишка? – спросил Саня, чувствуя, как покрывается холодным потом. Хотя мертвые вроде не потеют, но ощущение было именно такое.

– Ну, лейтенант, ты же первый был против религиозной постановки вопроса. Сам говорил: здесь что-то другое. Припоминаю по этому поводу один анекдот. Приходит Абрам в синагогу…

– А если – по вере? – вырвалось у Сани. – Вот оно! Чего я видел в жизни, кроме войны? И во что верил? Я победить хотел фашистов! Только боялся, что меня с машины снимут, каждую минуту боялся… Да я на войне по-настоящему всего день прожил – и тут меня срезало! Один бой – и готов Саня Малешкин! Когда мне было в себя поверить?! Ну вот, какая вера, такой и рай! Недоделанный, игрушечный!

Наводчик глядел на Саню усталыми грустными глазами.

– Не бойся, лейтенант. Это все вообще не по правде, – сказал он наконец.

– Почему?!

– Потому что… Иногда я вспоминаю, как ты погиб. И вдруг вижу, что все не так. Я прекрасно помню, что ты остался жив-здоров, это меня убили.

– Как – тебя? – буркнул Саня. – Почему тебя?

– На войне, как на войне, лейтенант. – Домешек криво усмехнулся. – Только дело было не зимой, а летом. Та же самая история: мы проскочили в деревню по краю поля, под прикрытием дыма, ты бежал перед машиной, потому что Щербак… растерялся. Все в точности, но летом. И мы сожгли два «тигра». Второй успел перебить нам гусеницу, машина на заднем ходу разулась, мы залегли вокруг нее, отстреливались. А потом Громыхало сцепился врукопашную с немцем, который вылез из-за хаты с «фаустом». Я побежал на помощь, убил немца, и тут меня из пулемета… Очень больно. – Подождал, все так же устало глядя на Саню, и добавил: – Вы меня очень хорошо похоронили, спасибо, я был тронут. Честное слово.

– Хорошая Мишке досталась земля… – пробасил из машины Бянкин.

– Мягкая, как пух… – прошептал Саня.

На глаза навернулись слезы. Малешкин шмыгнул носом и отвернулся.

* * *

Через несколько дней Сане удалось поговорить с Пашкой Теленковым. Не обменяться данными, а именно по-человечески поговорить. Их самоходки как раз встали рядом в засаду… И так остались стоять.