Я уже большая - В Климов

- Иди, девка, домой, - сказал Ерош, - я коней сам отведу.

На свой двор Овдя прошла огородами.

Уже совсем рассвело. В домах топились печи. Над Мишкиным домом, словно пар, стоял легкий дым, их изба топилась по-черному, дым выходил через дыру в потолке и через щели в крыше. У Амона большая печь, кирпичный дымоход, дым поднимается в небо густыми клубами. Над Овдиной избой труба не дымилась, мать, как всегда, встала еще по темну и уже истопила печь.

Огород у них с матерью небольшой и весь распахан, лишь узкая межа оставлена - в баню ходить.

Проходя по меже, Овдя выдернула с картофельной грядки кустик жабрея, оборвала цветки, высосала из них сладкий сок-нектар. Потом выгнала из огорода кур, поправила сушившиеся холсты. Хотела свернуть к грядке с луком, но тут услышала, что кто-то вошел во двор с улицы. Шаги были тяжелые, четкие - не в лаптях шел человек.

"Кто ж такой? Вдруг отец с войны вернулся?" - подумала Овдя, и сердце у нее радостно забилось.

Она отряхнула пыльный подол дубаса, заправила под платок выбившуюся прядь волос и поднялась на крыльцо. В сенях остановилась. Из дома доносился голос Амона.

Овдя притаилась у неплотно прикрытой двери.

- Где твоя девка? - кричал Амон. - Где, я тебя спрашиваю!

Мать ответила робко:

- Как где? В ночном твоих же лошадей стережет. Да что случилось-то?

- То случилось, что твоя холера бандита из-под замка выпустила! Амон со злостью плюнул под ноги.

- Господи милостивый! - мать всплеснула руками. - Какого еще бандита?

- Такого, что с Микитой по амбарам и погребам шарит, а теперь, того гляди, дом подожжет! Ох и дурак же я! Что бы его вчера хряснуть по башке и поминай как звали!

- Да о ком ты говоришь, Амонушко? - испуганно спросила мать. - Я что-то ничего в толк не возьму.

- О ком? - заревел Амон. - О квартиранте твоем, вот о ком! Кончаков Сергей в посаде объявился, не слыхала, что ль?

- Как не слыхать! Бабы сказывали. Только он теперь не мой квартирант, говорят, ты его к себе взял.

- Так ты еще и зубы скалить! Уж не ты ли подослала свою девку каторжника выпустить? Ну-ка айда в волостное правление, отведаешь розог, будешь у меня знать!

- В чем же моя вина?

- Урядник разберется. Пошли, пошли, нечего мне тут с тобой долго разговаривать.

- Амон, отвяжись ты от меня, ради бога, - жалобно проговорила мать. Вспомни, ведь мы с тобой хоть и дальняя, а все-таки родня.

- Водяной тебе родня! - взревел Амон с такой злобой, что Овдя в страхе выскочила из сеней и спряталась за дверью сарая.

Вскоре из дому вышла мать, отряхивая выпачканный в муке передник. За нею шел Амон, нечесаный, в рубахе навыпуск, по всему видать, что с похмелья.

Овдя, крадучись, пошла было за ними, но у проулка остановилась и решительно свернула к дому сапожника Андрея.

6

У волостного правления толпился народ.

Андрей быстрыми шагами подошел к толпе и стал протискиваться вперед. Овдя, не отставая, лезла за ним.

Ворота во двор волосного управления были заперты, в заборе ни щелочки, никак не увидать, что делается во дворе, лишь слышны оттуда размеренные удары и надсадный крик:

- Не я, ей богу, не я!

- Кого это? - спросил Андрей.

Несколько голосов ответило:

- Амон батрака своего учит.

- Ероша секут.

- Вроде бы за то, что каторжника беглого из ямы выпустил, а он, вишь, кричит: "Не я!"

Но вот во дворе все стихло, на крыльцо вышел писарь. Он погладил усы, переплел пальцы рук на животе и заговорил:

- Вы чего тут, почтенные, собрались? Чего дожидаетесь?

Мужики смущенно переминались с ноги на ногу, молчали.

Вперед выступил Андрей:

- Серафим Изотыч, позови-ка сюда старшину.

- Зачем он тебе? - нахмурился писарь. - Если чего надо, скажи мне.

- Мне старшину надо, - твердо проговорил Андрей. - Зови!

Писарь не торопился звать старшину, но народ недовольно зашумел, и он наконец скрылся в дверях правления.

Подходили все новые и новые люди - мужики, бабы, ребятишки.

Старшина вышел на крыльцо злой и какой-то помятый, видно, не дали ему сегодня выспаться как следует.

- Ну, чего тебе? - лениво растягивая слова, спросил он Андрея и заткнул за пестрый кушак толстые пальцы.

Андрей шагнул к самому крыльцу и заговорил:

- Хочу спросить тебя, Мокей Иваныч, что же это такое делается? Царь был - пороли. Керенский, защитник крестьян, стал правителем - опять дерут. Скажи, когда же такому порядку конец будет?

- И скажу, - ответил старшина. - Не будет никогда такого порядка, чтобы позволять воровать да разбойничать. Укради я у тебя сапоги, так ты небось накладешь мне в загривок. Так или не так? Вот я вас, мужики, спрашиваю, можно ли хоть при какой власти воровать да разбойничать? обратился он к толпе.

Мужики, не ожидавшие такого вопроса, растерянно молчали, некоторые озадаченно скребли в затылках.

Но сбить с толку Андрея оказалось не так-то легко.

- Что украл Ерош? У кого? - наступал он на старшину.

- Об этом у его хозяина спроси.

- А зачем притащили в правление солдатку Анну Опошину? - не унимался Андрей. - В чем ее вина?

- Амон знает... - неопределенно ответил старшина.

Чья-то сильная рука отодвинула Овдю в сторону, и рядом с Андреем встал мужик в солдатской шинели, недавно отпущенный домой по ранению.

- Нет, Мокей Иваныч, ты за Амона не прячься, - сказал он. - Ты старшина волостной, и за все, что в волостном правлении делается, ты в ответе.

Его поддержал другой солдат, безногий Трофим:

- Мы на фронте кровь проливаем, а они тут наших отцов да матерей мордуют. У-у, аспиды!

Толпа возмущенно зашумела.

Старшина забормотал:

- Что вы, что вы, мужики! Да кто ж кого мордует? Подумаешь, велика важность: пару раз вицей* ударили, кость от этого не переломится, а ума прибавится. И другим неповадно будет безобразничать... Я тут ни при чем. Это господин урядник приказал. Вот хоть у него самого спросите.

_______________

* В и ц а - прут.

Как раз в это время из дверей вышел урядник. Он был в белом мундире, в начищенных до зеркального блеска сапогах.

Овде он был хорошо виден - низкорослый, широкоплечий, с маленькими колючими глазками. Девочка сразу узнала его: это он делал обыск в их избе, когда арестовывал Сергу три года назад.

"Говорили, он удрал, когда царя скинули, - вспомнила она, - да, видать, зря болтали".

Урядник долгим взглядом оглядел толпу, спросил нестрого:

- В чем дело, мужики? Что за шум?

В наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Андрея:

- Народ требует, чтобы вы отпустили Ероша и Анну.

Отовсюду послышались возгласы:

- Хватит изматываться над нами!

- Кровопийцы!

- И на вас найдется управа!

- Не выпустишь, по-другому заговорим!

Урядник прочесал толпу глазами, ответил как бы недоуменно пожав плечами:

- Господи, да кто же их держит? Поверьте, мужики, ни я, ни старшина здесь совершенно ни при чем. Это Амону в голову взбрело. - Он повернулся к дверям, приказал: - Эй, писарь, пусть женщина и работник выйдут. А вы, мужики, ступайте по домам. Вон и заутреня началась.

И верно, над посадом поплыл перезвон колоколов: Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н! Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н!

Женщины, крестясь, стали расходиться. Сняв шляпы, крестили лбы старики. А мужики помоложе галдели по-прежнему, будто и не слыша колокольного звона.

Выпущенного из правления Ероша окружили плотной толпой, слышались сочувствующие голоса, раздавались проклятия Амону.

Ерош, бледный, всклокоченный, поднял над головой тяжелые кулаки:

- Погоди, Амон, ты меня еще попомнишь!

Когда с крыльца правления сошла Анна, Овдя кинулась к ней, прижалась к ее груди:

- Мама!

Мать погладила ее по волосам, сказала:

- Пойдем, доченька, домой, пойдем скорей.

До дому шли молча. Войдя в избу, мать тяжело опустилась на лавку, спросила напрямик:

- Ты Сергу выпустила?

- Я.

- Да как же ты не побоялась? И зачем тебе в эти дела лезть? - с укором спросила мать.

- А зачем дядя Серга за Микиту заступился? - возразила Овдя. - И Андрей тебя сегодня выручил, - напомнила она.

Мать вздохнула:

- Так-то оно так, да только ведь ты еще дите...

Овдя засмеялась:

- Нет, мама, я уже большая. Так и дядя Серга сказал!

Мать покачала головой и ничего не ответила.

Неожиданно в небе загрохотало. Еще недавно не было ни облачка, а теперь над посадом повисла черная туча, на улице потемнело.

Овдя с матерью кинулись закрывать двери, окна, трубу и волоковое оконце в закуте, чтобы в дом не залетела молния.

Снова раздался тройной раскат грома и, утихая, уплыл куда-то за речку. Из-за реки плотной серой стеной надвигался вал дождя.

И вот уже первые крупные капли упали на дорогу, поднимая фонтанчики пыли.

Овдя вспомнила про холсты, расстеленные в огороде, и побежала через двор. Кое-как сгребла холсты в охапку, бросила под навес.

Вдруг, словно сухой горох рассыпали, по крыше ударил град.

Мать выбежала на крыльцо с помелом в руках.