Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его размышления прервал резкий женский крик, полный ужаса и отчаяния. Оба они повернулись, как по команде, и Макгрене увидел ярко-желтый спортивный автомобиль, за рулем которого сидела молодая девушка, почти девочка. Рядом, скорчившись, будто упираясь ногами в переднее колесо, лежал мальчик лет четырнадцати. Толстая пачка газет валялась в нескольких метрах от него. Не успев даже как следует подумать ни о чем, Шамаш подбежал к мальчику и, оттеснив прохожих, которые уже начали собираться вокруг, твердо заявил: «Я врач». Пусть каждый выполнит свой долг. Девушка вышла из машины и прислонилась к полуоткрытой дверце.
— О господи, о господи, я же не виновата, — повторяла она. — Это тут автобус как раз выехал, а он побежал… А я его даже не увидела… Боже мой, я же ни в чем не виновата… А что же будет-то теперь?.. А со мной-то что же теперь будет?.. Ведь мне же надо скорее… Я ведь еду-то…
Доктор вдруг неожиданно для себя самого ударил ее по лицу, и она молча заплакала. Он усадил ее назад в машину, а сам опустился на колени перед неподвижным телом. Мальчик был мертв, это было видно сразу. Доктор осторожно ощупал его голову: череп разбился на мелкие кусочки, как яичная скорлупа. Из-под волос медленно сочилась кровь и постепенно заливала лицо. Подъехала «скорая помощь», но особой нужды в «скорости» уже не было. Тело положили на носилки. Шамаш безучастно стоял рядом.
— Простите, это ваш родственник? — спросил его какой-то мужчина в черном костюме. Шамаш не ответил.
— Вы так не расстраивайтесь, — продолжал, — его сейчас увезут, там они сделают все, что нужно. Вот увидите, он еще встанет на ноги.
— Слушайте, оставьте меня в покое! — грубо огрызнулся Шамаш. — Что там делать-то теперь?! Не поняли, что он умер? Это же сразу видно!
— Но, господин, не волнуйтесь. Знаете, иногда можно и ошибиться. — Мужчина в черном участливо положил руку ему на локоть.
— Это я-то ошибаюсь! Да я в таких делах понимаю получше, чем все вместе взятые! Вы соображаете, что говорите? — Макгрене резко отдернул руку.
Все замолчали.
Мужчина в черном костюме понял, что увидел внезапную смерть, и ему стало не по себе. Доктор Шамаш Макгрене тоже понял вдруг, что эта, именно эта смерть может дать начало новой жизни, и ему тоже стало как-то не по себе. Мимо шли люди, живые люди, и только этот мальчик был мертв. Разве это справедливо?
Шамаш вдруг почувствовал себя таким безнадежно одиноким, даже защемило сердце. Он вспомнил о Гильгамаше, который тоже шел один, совсем один дорогой пустыни, и лицо его увяло, и щеки впали. Он искал бессмертия, и Дальний Утнапишти дал ему чудесную траву, сохраняющую жизнь навеки. Но сберечь ее Гильгамешу не было суждено. Не ее ли нашел теперь Шамаш?
Тело увезли в ту больницу, где работал Макгрене, и ему самому пришлось писать заключение о смерти. Потом он перенес тело в пустую в этот час операционную, и сам, без помощников, начал вскрытие. Мальчик оказался на редкость здоровым. Сердце, почки, легкие, желудок — все было в идеальном состоянии, просто как на выставке. Тем более обидно, конечно… Вот бы ему, Шамашу, такого сына… Но второй раз он уже не женится. Поздно, да и как-то не с руки. А усыновлять ребенка — это еще больший риск, мало ли какие там тебе гены подсунут. Шамаш взял маленькую электрическую пилку и стал медленно отделять лицевую часть. Отложив ее в сторону, внимательно осмотрел мозг. Да, повреждений было очень много, сделать, конечно, ничего уже было нельзя. Мальчик умер, видимо, мгновенно. Острые обломки черепной кости проникли глубоко в ткани мозга. Шамаш осторожно вытер кровь с лица мальчика и увидел, что оно практически не повреждено. Да, он с годами, наверное, стал бы просто красавцем. И тут надо же…
— Вдруг он замер: вот оно. Как тогда, в Новой Усадьбе, в его висках застучала кровь. Вот оно, это именно то, что ему надо…
Через несколько дней, когда Деглана хоронили, на голову его был надет черный кожаный мешок, а рядом, как символ его гибели, лежало колесо от автомобиля. Родным сказали, что его голова превратилась в кровавую лепешку, а у Макгрене в больнице, там, где никто не мог найти, лежало замороженное лицо и ждало часа возрождения.
Начало конца.
Глаза мои видят, и пальцы мои чувствуют. Всему есть конец и есть начало. 3 сентября 1981 года был убит Анвар Садат. И пошли, поползли, начали просачиваться слухи, домыслы, рассказы. Ветер разносил молву. Да, «чистота важнее всего», как сказала старуха, вынимая из тарелки с супом кошачий хвост. Да и нужны ли покойнику поминальные пироги? А теперь: раз получил, что причитается, ходи в синяках!
Убежище
Ну вот! Это я! Смотрите! Меня зовут Патрик. Я родился в 1900 году. Я был влюблен один раз в жизни, но с любимой мне пришлось расстаться. Я не мог поступить иначе. Может, тогда просто храбрости не хватило. Салли Хоулм. А теперь я так считаю: в моей жизни смысла не было вообще. Год за годом сидел в своей конторе. Обычно все бумаги в архивах хранят двадцать пять лет. А мне-то самому уже сколько? Так что пора меня — на помойку, сам понимаю. Я же только всем обуза. Мне даже и рассказать-то нечего родне, жизнь была скучная, серая. Ну, конечно, сам виноват, но только эта мысль — утешение слабое. Иногда кажется, я просто вообще ни разу ничего не сделал сам, все словно как-то катилось по рельсам. Разве только, когда уехал от Салли. Да и то тогда, мне казалось, иначе и быть не может. Не знаю, а теперь смог бы я плюнуть на то, что она протестантка? Не знаю. Да, еще помню: как-то камнем разбил молочные бутылки, стоявшие у чьей-то двери. Думал, у меня просто сердце разорвется от страха. А зачем я это сделал? Не знаю.
Человека я в своей жизни вообще ни, разу не тронул пальцем. Всегда все делал как надо, учился в школе неплохо, но, конечно, и неблестяще. Потом работал — тоже старался, но достиг немногого. Я как-то никогда не был нужен никому, не только теперь, когда я старик, но и раньше. А нынче им вовсе на меня наплевать, я же вижу по глазам. Да и смотрят-то на меня мало, правда, небось вид у меня не очень-то приятный, вот еще руки стали трястись.
В прошлом году я разбил чашку. Мойра взяла веник и медленно собрала все осколки, не говоря ни слова. А ведь обычно она просто рта не закрывает. Вообще тут вины моей не было. Чашка сама слетела со стола, я задел ее локтем, когда она уже падала. А так я ничего не разбиваю, никогда. Вот в кухне на шкафчике всегда стоит большая ваза с цветами, я ее обычно беру и пью из нее воду, а потом аккуратно ставлю на то же место. Мойра даже ничего не замечает.
На прошлой неделе я вдруг упал в саду на дорожке. Сильно ударил руку, но даже не вскрикнул. Я теперь стал такой легкий, что какой-то мальчишка меня поднял, проходя мимо, и даже сигареты изо рта не вынул. А я помню, как упал с велосипеда в 33 году. Я тогда долго лежал в траве и все никак не решался встать: вдруг что-то себе сломал? Но все оказалось целым, лишь весь день как-то знобило.
Да, и еще случай был. Увидев, как столкнулись две машины, подумал, может, там кто-нибудь ранен, побежал туда. Оказалось, только я один при том и пострадал: когда бежал, упал и вывихнул лодыжку. А с теми все было в порядке, только машины помяли. Я тогда лежал на земле и чуть не плакал от обиды, мимо прошел, помню, полицейский и посмотрел на меня, но ничего не сказал. Подумал, наверно, что пьяный. Может, я и правда тогда выпил. Но вообще я очень мало пил.
А как я те бутылки разбил, хорошо помню. Вышел из дома, а ключ забыл внутри. И все окна были закрыты. Стою как дурак и ничего не могу сделать. Вдруг вижу, камни лежат. Я так разозлился, что схватил один и бросил в этот чертов дом, хорошо еще, в окно не попал. А потом увидел эти бутылки и уже нарочно стал целиться и по ним! Молоко брызнуло, будто белая кровь. А потом смотрю, мне уже на ботинки натекло. Повернулся, побежал и сразу наткнулся на полицейского. Я ему рассказал, мол, из окна увидел, как какой-то мальчишка швыряет камни в бутылки, выскочил из дома и побежал за ним, тут дверь вдруг захлопнулась, а ключа у меня нет. Он мне почему-то сразу поверил, чем-то там в замке поковырял, и дверь открылась.
Нет, ведь я же еще раз себе вывихнул лодыжку! Как же, в 32 году. Мы все стояли тогда прямо на улице, в парке и слушали Шона Маккормака.{3} Он пел «Панис ангеликус», Я сам не заметил, что нога у меня попала в какую-то дырку в земле. Дев{4} тоже был там. Ему тогда было пятьдесят. И Дженни с ним стояла. Она была его старше на несколько лет, но умерли они в один год. Так, говорят, часто бывает, если муж с женой очень любят друг друга. Если очень любят… Эту вещь написал кто? Да, конечно, Цезар Франк. А исполнял Маккормак. Я потом это еще раз слушал по радио, он тогда это пел на концерте в Белфасте. А музыкальному критику из «Телеграфа» он тогда почему-то не понравился. А мне очень понравилось. Какой же это был год? Не помню. Я вообще музыку очень хорошо чувствую. Конечно, я ей никогда не учился, но у меня какое-то музыкальное чутье что ли. Может, после смерти я там у них буду музыкантом. Да, а Шон Маккормак уже там, так что, может, я буду ему аккомпанировать, и мы опять исполним «Панне ангеликус». Мне мальчик говорил, что, когда Дев умер, все в церкви за него по очереди молились вслух. Я, конечно, там не был, остался слушать похороны по радио. Помню, как сидел в кресле, так и заснул. Мойра потом говорила, что, когда меня увидела, решила, что я умер. У меня, мол, руки были холодные, и я почти не дышал. Да они у меня всегда холодные.
- Никакой настоящей причины для этого нет - Хаинц - Прочие любовные романы / Проза / Повести
- Человек рождается дважды. Книга 1 - Виктор Вяткин - Проза
- Замок на песке. Колокол - Айрис Мердок - Проза / Русская классическая проза
- Стриженый волк - О. Генри - Проза
- Убитых ноль. Муж и жена - Режис Са Морейра - Проза
- Земля - Перл С. Бак - Проза
- Дерзкий дебютант - Оксана Кас - Попаданцы / Проза
- Он. Записи 1920 года - Франц Кафка - Проза
- Рози грезит - Петер Хакс - Проза
- Зима тревоги нашей - Джон Стейнбек - Проза