Князь Серебряный (Сборник) - Алексей Константинович Толстой

1840-е годы

* * *

Шумит на дворе непогода,А в доме давно уже спят;К окошку, вздохнув, подхожу я —Чуть виден чернеющий сад:

На небе так тёмно, так тёмно,И звездочки нет ни одной,А в доме старинном так грустноСреди непогоды ночной!

Дождь бьет, барабаня, по крыше,Хрустальные люстры дрожат;За шкапом проворные мышиВ бумажных обоях шумят;

Они себе чуют раздолье:Как скоро хозяин умрет,Наследник покинет поместье,Где жил его доблестный род —

И дом навсегда запустеет,Заглохнут ступени травой…И думать об этом так грустноСреди непогоды ночной!..

1840-е годы

* * *

Дождя отшумевшего каплиТихонько по листьям текли,Тихонько шептались деревья,Кукушка кричала вдали.

Луна на меня из-за тучиСмотрела, как будто в слезах;Сидел я под кленом и думал,И думал о прежних годах.

Не знаю, была ли в те годыДуша непорочна моя?Но многому б я не поверил,Не сделал бы многого я.

Теперь же мне стали понятныОбман, и коварство, и зло,И многие светлые мыслиОдну за другой унесло.

Так думал о днях я минувших,О днях, когда был я добрей;А в листьях высокого кленаСидел надо мной соловей,

И пел он так нежно и страстно,Как будто хотел он сказать:«Утешься, не сетуй напрасно —То время вернется опять!»

1840-е годы

* * *

Ой стоги, стоги,На лугу широком!Вас не перечесть,Не окинуть оком!

Ой стоги, стоги,В зеленом болоте,Стоя на часах,Что вы стережете?

«Добрый человек,Были мы цветами, —Покосили насОстрыми косами!

Раскидали насПосредине луга,Раскидали врозь,Дале друг от друга!

От лихих гостейНет нам обороны,На главах у насЧерные вороны!

На главах у нас,Затмевая звезды,Галок стая вьетПоганые гнезда!

Ой орел, орел,Наш отец далекий,Опустися к нам,Грозный, светлоокий!

Ой орел, орел,Внемли нашим стонам,Доле нас срамитьНе давай воронам!

Накажи скорейИх высокомерье,С неба в них ударь,Чтоб летели перья,

Чтоб летели врозь,Чтоб в степи широкойВетер их разнесДалеко, далёко!»

1840-е годы

* * *

По гребле неровной и тряской,Вдоль мокрых рыбачьих сетей,Дорожная едет коляска,Сижу я задумчиво в ней, —

Сижу и смотрю я дорогойНа серый и пасмурный день,На озера берег отлогий,На дальний дымок деревень.

По гребле, со взглядом угрюмым,Проходит оборванный жид,Из озера с пеной и шумомВода через греблю бежит.

Там мальчик играет на дудке,Забравшись в зеленый тростник;В испуге взлетевшие уткиНад озером подняли крик.

Близ мельницы старой и шаткойСидят на траве мужики;Телега с разбитой лошадкойЛениво подвозит мешки…

Мне кажется все так знакомо,Хоть не был я здесь никогда:И крыша далекого дома,И мальчик, и лес, и вода,

И мельницы говор унылый,И ветхое в поле гумно…Все это когда-то уж было,Но мною забыто давно.

Так точно ступала лошадка,Такие ж тащила мешки,Такие ж у мельницы шаткойСидели в траве мужики,

И так же шел жид бородатый,И так же шумела вода…Все это уж было когда-то,Но только не помню когда!

1840-е годы

* * *

Милый друг, тебе не спится,Душен комнат жар,Неотвязчивый кружитсяНад тобой комар.

Подойди сюда, к окошку,Все кругом молчит,За оградою дорожкуМесяц серебрит.

Не скрыпят в сенях ступени,И в саду темно,Чуть заметно в полутениДальнее гумно.

Встань, приют тебя со мноюТам спокойный ждет;Сторож там, звеня доскою,Мимо не пройдет.

1840-е годы

ПУСТОЙ ДОМ

Стоит опустелый над сонным прудом,Где ивы поникли главой,На славу Растреллием строенный дом,И герб на щите вековой.

Окрестность молчит среди мертвого сна,На окнах разбитых играет луна.Сокрытый кустами, в забытом садуТот дом одиноко стоит;

Печально глядится в зацветшем прудуС короною дедовский щит…Никто поклониться ему не придет, —Забыли потомки свой доблестный род!

В блестящей столице иные из нихС ничтожной смешались толпой;Поветрие моды умчало другихИз родины в мир им чужой.

Там русский от русского края отвык,Забыл свою веру, забыл свой язык!Крестьян его бедных наемник гнетет,Он властвует ими один;

Его не пугают роптанья сирот…Услышит ли их господин?А если услышит – рукою махнет…Забыли потомки свой доблестный род!

Лишь старый служитель, тоской удручен,Младого владетеля ждет,И ловит вдали колокольчика звон,И ночью с одра привстает…

Напрасно! все тихо средь мертвого сна,Сквозь окна разбитые смотрит луна,Сквозь окна разбитые мирно глядитНа древние стены палат;

Там в рамах узорчатых чинно виситНапудренных прадедов ряд.Их пыль покрывает, и червь их грызет.Забыли потомки свой доблестный род!

1849

* * *

Пусто в покое моем. Один я сижу у камина,Свечи давно погасил, но не могу я заснуть.Бледные тени дрожат на стене, на ковре, на картинах,Книги лежат на полу, письма я вижу кругом.

Книги и письма! Давно ль вас касалася ручка младая?Серые очи давно ль вас пробегали, шутя?Медленно катится ночь надо мной тяжелою тканью,Грустно сидеть одному. Пусто в покое моем!

Думаю я про себя, на цветок взирая увядший:«Утро настанет, и грусть с темною ночью пройдет!»Ночь прокатилась, и весело солнце на окнах играет,Утро настало, но грусть с тенью ночной не прошла!

15 января 1851

Средь шумного бала

* * *

1851

…У меня столько противоречивых особенностей, которые приходят в столкновение, столько желаний, столько потребностей сердца, которые я силюсь примирить, но стоит только слегка прикоснуться, как все это приходит в движение, вступает в борьбу; от тебя я жду гармонии и примирения всех этих потребностей. Чувствую, что никто, кроме тебя, не может меня исцелить, ибо все мое существо растерзано. Я, как мог, зашивал и подправлял все это, но много еще надо переделывать, менять, заживлять. Я живу не в своей среде, не следую своему призванию, не делаю то, что хочу, во мне – полный разлад, и в этом, может быть, секрет моей лени, потому что я, в сущности, деятелен по природе… Те элементы, из которых составилось мое существо, сами хороши, но взяты они были наудачу и пропорции – не соблюдены. Ни в моей душе, ни в моем уме нет балласта. Ты должна вернуть мне равновесие… В твоем дневнике я нашел такие строки: «Для достижения истины надо раз в жизни освободиться от всех усвоенных взглядов и заново построить всю систему своих знаний». С какою бы радостью я при твоей помощи потрудился над этой перестройкой. Я – словно какой-нибудь сарай или обширная комната, полная всяких вещей, весьма полезных, порой – весьма драгоценных, но наваленных кое-как одна на другую; с тобой я и хотел бы разобраться и навести порядок.

Из письма А. К. Толстого С. А. Миллер [12]

* * *

1851

…Я стараюсь интересоваться оперой и другими вещами, но стоит мне на мгновение забыться, как я тотчас же погружаюсь в небытие. Клянусь тебе, как я поклялся бы перед судилищем Господним, что люблю тебя всеми способностями, всеми мыслями, всеми движениями, всеми страданиями и радостями моей души. Прими эту любовь, какая она есть, не ищи ей причины, не ищи ей названия, как врач ищет названия для болезни, не определяй ей места, не анализируй ее. Бери ее, какая она есть, бери не вникая, я не могу дать тебе ничего лучшего, я дал тебе все, что у меня было самого драгоценного, ничего лучшего у меня нет… Ты мне говоришь, что я не смогу любить тебя так всегда. Я это знаю и сам; это не новость, это в порядке вещей, что такое восторженное возбуждение проходит: так оно есть и так должно быть. Цветок исчезает, но остается плод, остается растение; поверь мне, то, что останется, будет еще достаточно прекрасно… Мы знаем, что любовь не есть вечное чувство. Но должно ли нас это пугать? Пойдем же смело навстречу, не заглядывая вперед и не оглядываясь назад, или лучше будем смотреть вперед, встретим лицом к лицу кроткую братскую дружбу, протягивающую к нам руки, и благословим Бога за то что он посылает ее нам… Я в гораздо большей мере – ты, чем – я сам.