Смех баньши - Вера Космолинская

— По-моему, сержант… Неизвестный? — я недоуменно нахмурился, прочитав эту фамилию в прозрачном кармашке у него на груди.

— Это моя фамилия, — подтвердил он не без скрытой, но явной гордости. По тому, как он надулся, не то от раздражения, не то от удовольствия, я заключил, что это имя наверняка настоящее. Черт с ней, с паранойей.

— Да… Не знаю, кто именно составлял этот документ, но с формальной точки зрения он просто кошмарен. Формулировки сплошь неточны и создают ложное впечатление. Я отказываюсь его подписывать, так как не имею ни малейшего желания отвечать потом за дачу ложных показаний.

— Гелион! — опешил сержант. — Отказ от помощи следствию является преступлением!

— А что вы, собственно, называете помощью следствию? — осведомился я. — Дачу ему ложных ориентиров? Или вы считаете, что я должен нарушать свой гражданский долг только потому, что кому-то лень исправлять безграмотную писанину или хочется побыстрее закрыть дело? Вам, кстати, тоже ни к чему демонстрировать некомпетентность. На вашем месте, я бы прямо сейчас составил другой документ. Вы имеете на это право. А вот другого свидетеля от «Януса» вам все равно не получить.

Пил робко кашлянул.

— Прошу вас, — сказал он кротко и ненастойчиво. — Я хотел бы изменить свои показания.

— Это невозможно, — отрезал сержант, возмущенный тем, что его заставляют применять голову, а не исполнять свои обязанности автоматически.

— Бог мой! — тихонько присвистнул я. — Какие факты преступной халатности вскроются! Если не фальсификации…

— Гелион! — возмутился сержант до корней волос.

— Что, Неизвестный?

Мой тон его одновременно разъярил и заставил взять себя в руки.

— Сержант Неизвестный, — напомнил он. — Я при исполнении.

— Тогда, капитан Гелион, — напомнил я. — Я тут тоже, как будто, официально. Да не волнуйтесь. Ничего незаконного я вам не предлагаю. Вот это, — я указал на папку, — гораздо более незаконно. На ваше счастье, документ не имеет силы, пока не подписан двумя свидетелями, один из которых должен быть непременно представителем «Януса». Я его еще не подписал и, будьте покойны, не подпишу. Доктор Лизи также может после опротестовать свою подпись в судебном порядке. Он не обязан знать тонкости составления протоколов. Вы ему ничего не объяснили, значит, он был введен в заблуждение по небрежности или по злому умыслу. Вам все придется начинать сначала, не говоря о том, что это скверно скажется на общественном мнении. Все, что мы можем сказать, это то, что знали этого человека раньше, но мы не присутствовали при вскрытии, и не знакомы материалами расследования, чтобы утверждать, какой именно смертью он умер. Это очевидно. Согласны? Или дайте нам самим проверить все факты, или составляйте другой документ.

Целую минуту мы жгли друг друга взглядами.

— Не подпишете, значит?

— Не этот документ.

— Черт бы вас побрал… — Сержант раздраженно перелистнул подшитые в папку документы и нашел свободную форму, составленную для таких простых случаев, где оставалось лишь проставить имена и прочие переменные.

Я приглашающе кивнул Пилу, чтобы он первым поставил свою подпись на новом документе. Неизвестный втянул воздух сквозь зубы и глянул на меня с лютой ненавистью, но препятствовать Пилу не стал. Я подошел вслед за ним и тоже поставил подпись. Потом прижал к чувствительному квадрату подушечку большого пальца для идентификации. Прижал немного сильнее, чем требовалось, придерживая папку, а левой рукой, скользнув между обложкой и вторым листом, поймал первый, с подозрительно коряво составленным текстом, и с силой выдернул его из подшивки.

— Да вы что делаете, черт побери! — заорал Неизвестный в ужасе и ярости.

— Считайте, что спасаю вашу карьеру, — отозвался я, разрывая листок на части, прежде чем он успел его отобрать.

Судя по выражению его лица, он вовсе не был согласен с моим заявлением. Какой-то момент я был уверен, что он попытается свернуть мне шею. На самом деле, я нечасто позволяю себе такие выходки, но постоянное подспудное ощущение вездесущей угрозы настраивало меня на агрессивный лад. Всего в нескольких шагах от меня находился труп человека, погибшего из-за того, что он был одним из нас. Это что-нибудь да значило. Я скомкал клочки бумаги и демонстративно сунул их в карман. Неизвестный сузил глаза до маленьких щелочек, по-бульдожьи выдвинул челюсть, и с усилием снова совладал с собой.

— Вы за это ответите, — буркнул он уже без особенного энтузиазма и отвернулся. — Увезите тело, все свободны.

Пил молчал и пыхтел, пока мы не вышли из здания морга на свежий воздух. Метеослужбы работали на славу и солнце сияло вовсю. Марсианская атмосфера вот уже несколько столетий считается одной из наилучших для Homo sapiens во всем населенном космосе. Здесь Пил вдруг воодушевился и хлопнул меня по плечу, застав врасплох, пока я ворошил свои мрачные мысли.

— Здорово ты их! Черт возьми, они так и позеленели! А возразить ничего не смогли!

— Не смогли? — Я был подавлен, напуган и зол, и никакой моральной победы за собой не чувствовал. Что за вести я мог теперь принести? — О чем ты, Пил? Я видел больше, чем лицо трупа всего мгновение… — Я покачал головой и замолк.

— Я и этого не видел, — напомнил Пил. — А с ним… С ним что-то не так?

— Да нет, ничего особенного в глаза не бросается. — Я двинулся было по дорожке к выходу из сада, но Пил забежал вперед и преградил мне путь.

— Эрвин, погоди. Что ты увидел?

— Ничего. — Я остановился и посмотрел в его честные встревоженные карие глаза, на честном открытом круглом лице под соломенной взъерошенной шевелюрой. Стоит ли полагаться на старого школьного приятеля или лучше его пожалеть? Я избрал второе и попытался получше замаскировать истинные чувства. — Разве я должен был увидеть что-то не то, чтобы расстроиться? Я же сказал — все у него на месте. Но все-таки то, как он выглядел, безумие, эта смерть… Он ведь был одним из нас. Что уж тут непонятного?

Пил ковырнул мелкий гравий носком светло-желтого ботинка.

— Он всех вас ненавидел. Просто смертельно.

— С его точки зрения — было за что. Но эта точка зрения была всего лишь болезнью. Мне действительно жаль его.

Пил, упорно глядя вниз, врылся в гравий глубже.

— А ты заметил, — спросил он вполголоса, — что у него были подгримированы губы? Чтобы не так бросалось в глаза, что они все искусаны? Просто растерзаны.

Я поморщился. Пил поднял заговорщицкий взгляд.

— Выходит, заметил, — заключил он.

— Тут нет ничего странного. Конечно, его по возможности привели в порядок, прежде чем показывать. Может, все-таки, пойдем?