Неугасимый огонь (СИ) - Евгений Токтаев

Зимой, в месяц гамелион[14], самый подходящий для этого дела, состоялось множество свадеб. Женились простые воины. Высшие командиры не торопились.

Лагерь возле Лавазантии по своим размерам быстро превзошёл сам город и это при том, что часть армии под командованием Пармениона переправилась на Кипр. Остров, на который с древнейших времён прибыло несколько волн разноплемённых переселенцев, почти не оказал сопротивления македонянам, которые прибрали его к рукам весь, исключая египетский порт Пер-Маат, как было прописано в договоре, заключённом Птолемеем с египтянами. Менхеперра прислал в Пер-Маат наместником уже знакомого македонянам (пусть знакомство состоялось, скорее заочное, в морском бою) Тутии. После возвращения Лагида с мирным договором, Парменион дважды нанёс в Пер-Маат визит и установил с наместником отношения почти дружеские. Уж приятельские точно.

Александр поочерёдно захватывал города Киццувадны. К весне они уже почти все были в его руках. Без штурмов и осад. Разгромив воинство Пиллии на берегах Оронта, царь более не встречал серьёзного сопротивления.

Не сдавалась только Тархунтасса. Как выяснил царь, эта крепость расположенная недалеко от места, где должен был стоять Тарс, принадлежала не Пиллие, а хеттам. К этому времени Александр, благодаря многочисленным пленным, уже неплохо представлял себе взаимоотношения государств этого мира. По крайней мере, тех, с которыми успел соприкоснуться. Подойдя к крепости, он окружил её кольцом осады, но заявил военачальникам, что никакого штурма не будет.

-- Почему? -- высказал тогда всеобщее удивление Мелеагр, -- остальные города и крепости брали.

-- И эту возьмём, -- кивнул царь, -- вернее она сама сдастся.

-- А если нет? -- спросил Кратер, -- видно, что выстроена прочно, и припасов, наверняка, хватит надолго.

-- Куда она денется? -- Усмехнулся Александр и в конце зимы, с началом навигации, уехал на Кипр, посмотреть, как дела у Пармениона. Вместо себя оставил Гефестиона, чем в очередной раз вызвал ревность Кратера, который сам претендовал на высшие должности. Эти двое постоянно соперничали, Кратера злило, что он был "другом царя", тогда как Гефестион -- "другом Александра".

Через месяц царь вернулся. Крепость не сдалась. Александр пожал плечами, велел Гефестиону ждать дальше и принялся за обустройство нового царства. Съездил вдоль побережья к устью Каликадна, внимательно осмотрел скалу, на которой в покинутом времени стояла неприступная крепость Корик. Здесь были удобные бухты. В будущем их облюбуют киликийские пираты, да и сейчас тут не безлюдно -- поблизости обнаружилось поселение критян, донельзя удивлённых явлению пришельцев. Около двух десятков их кораблей "отдыхало" на берегу.

Так состоялась первая встреча эллинов с людьми, на языке которых слово "море", "пото", звучало так похоже на "понт"...

Александр поднялся на скалу, возвышавшуюся над морем на небольшом полуострове, соединённом с побережьем узкой косой.

-- Не дураки строили, -- сказал царь, обращаясь к механику Диаду, -- и нам здесь следует укрепиться.

Второе крупное строительство началось в устье Кидна. Строить город на месте Тарса, в одном переходе от моря, царь не пожелал, предпочёл побережье. Он сам, совместно с архитектором Дейнократом разметил план будущего города.

-- Как ты назовёшь его? -- спросил Птолемей.

-- Александрия, -- ответил царь, -- Александрия Киликийская.

Город рос, как на дрожжах. Царь торопился. Причиной тому был договор с Египтом.

Годичной давности переговоры состоялись в Бехдете. Ранефер и Мерит-Ра принимали Птолемея в Доме Маат, похожем на маленькую крепость. Птолемей ожидал, что его примет фараон, но ему объяснили, что Величайший Менхеперра отсутствует, занимаясь делами войны, к тому же переговоры с послами -- обязанность Верховного Хранителя.

Как уже выяснил за время путешествия и ожидания приёма Лагид, обязанностей у Ранефера было столько, что оставалось только диву даваться, как он все успевал.

Верховный Хранитель -- десница фараона и одна их главных опор трона его. Это глаза и уши Величайшего, что видят и слышат все, творящееся в Стране Реки и далеко за её пределами, предупреждая бунты и измены. Это стрела и яд, срывающие планы враждебных царей, продвижение своих ставленников к тронам, с которыми Та-Кем желает заключить союз, или же, напротив, разбить и покорить. Это слово, сказанное в нужное время в нужном месте, что способно подбить врагов на войны друг с другом.

Дабы произвести впечатление, от Лагида не скрыли, как восемь лет назад совсем юный Ранефер, побратим ещё не фараона, а всего лишь наследника Тутимосе, подложными письмами и подкупом царька города Алалаха вызвал войну митанни и хатти. При этом ещё и города Ашшура вцепились Нахарину в брюхо. Птолемею было над чем призадуматься.

 Обстановка в приёмном зале была весьма скромной. Троны Хранителя и его царственной сестры не были даже позолочены. Недавний враг приветствовал Лагида лёгким поклоном и доброжелательной улыбкой. Облачение Ранефера, доходившее едва до колен, было украшено золотой пекторалью с ярко-синим изображением богини, простёршей широкие крылья. В правой руке Верховный Хранитель держал скипетр, высотой едва ли не в собственный рост. Наполовину убранный в золотую трубку, тот сверкал синим навершием, изображающим полураспустившийся бутон цветка. Какого именно -- Лагид не понял.

Более всего Птолемея поразила царственная сестра сановника. Льняная ткань, покрывавшая её тело, полупрозрачная, скорее подчёркивала, нежели скрывала его красоту и изящество. Небольшие груди, явственно различимые сквозь лен, частично укрывала пектораль, неотличимая от украшения Верховного Хранителя, и, видимо, являвшая неотъемлемой частью церемониала. Голову её Правительницы венчала странная корона, напоминавшая чешуйчатые доспехи. Сделанные из золота и драгоценных камней, они играли бликами в свете солнца, лучи которого свободно проникали в широкий оконный проем.

Брат и сестра сильно походили друг на друга. Цветом волос, тёмных, но далеко не чёрных, узостью лиц и удивительными синими, не голубыми, а именно синими глазами. Птолемей залюбовался совершенным лицом царицы, однако, стоило ей повернуться к брату, обсуждая что-то на своём языке, ощутил лёгкий укол разочарования. Нос не был прямым, продолжающим линию лба. На уровне глаз обнаружилась обычная для варваров впадинка. А вот небольшая горбинка, как раз ничуть его не портила. Иная непривычная красота. Но не менее совершенная.

Птолемей перевёл взгляд на Верховного Хранителя и отметил, как напряглось его лицо. Глаза превратились в щёлки, меж бровями пролегла глубокая складка. Лагид вздрогнул, словно наяву увидев тростниковое древко стрелы, торчащее из своего сердца и улыбающееся лицо Ранефера, опускающего оружие. В его глазах плескалось бело-синее пламя. Это была не только ревность... Неужели "пурпурные", множество которых допрошено в Тире о владыках Египта, не сочиняли сказки, когда говорили, что этот человек способен читать и внушать мысли, а один взгляд его может оправить к Перевозчику?

Птолемей снова посмотрел на холодно-прекрасное лицо Мерит-Ра. Теперь он не сомневался рассказам о них. Финикийцы говорили, что союз брата с сестрою для высокородных египтян нормален, тогда как мужеложство и рыночный обман (кто о чём, а финикиец о торговле) считаются смертным грехом, наравне с убийством. К тому же царь Шинбаал говорил, что когда-то Мерит и Ипи были супругами по закону, но правительница Хат-Шепсут, мачеха наследника Тутимосе, решила укрепить свой трон Древней Кровью. Их разлучили, а Мерит была отдана замуж за будущего фараона.

Лагид невольно сравнил её стройную, словно выточенную из камня фигуру, с другой, столь же совершенной. Той, которая навсегда осталась там, на недостижимом теперь берегу реки вечности... Дразнящая память немедленно подсунула образ танцующей полуобнажённой женщины, невысокой и меднокожей, с чёрными волосами, заплетёнными по варварскому обычаю в две тугих косы. Он видел прибой звёздного моря, разбивающийся о её босые ступни.

"Так ты -- та самая Таис, про которую говорят, будто ночь с ней стоит таланта?"

Снисходительная улыбка растаяла в ночи, где-то над головой забили могучие крылья. Птолемей заворожённо смотрел на парящее в воздухе невесомое белое пёрышко. Как тогда, в ту грозовую ночь, когда он лежал в невозможно роскошной постели в окружении целой толпы людей, большей частью незнакомых. Он чувствовал себя совершенно обессиленным, проваливающимся в бездну, что-то говорил, удивляясь слабости голоса, а люди внимали. Некоторые утирали слезы. А на краю постели сидела стройная прекрасная женщина с ослепительно синими, неземными глазами. Мерит-Ра...

Мимолётный морок растаял.

Он повёл себя недостойно, бесцеремонно разглядывая царственную Мерит и ему безо всяких слов и жестов указали на место. Что ж, справедливо. Судя по умиротворённому лицу Ранефера, гнев его быстро прошёл. И он ждёт. В обычаях Та-Кем: первое слово -- посланнику.