Неугасимый огонь (СИ) - Евгений Токтаев

-- Ты сказал, Муваталли, что новость плохая. Чем же она плоха? Паршататарна повержен! Надо радоваться!

-- Прости, государь, если я по скудоумию своему счёл иначе. Но, полагаю, столь невероятная демонстрация мощи мицри вряд ли может считаться благоволением Тешуба к нашему народу.

Циданта поморщился. Юнец при всех достоинствах обладал одной очень неприятной чертой -- он был способен испортить любой праздник новостями о том, что мицри зарезали или отравили того или иного владыку Канахана, ухватили здесь, усилились там...

Муваталли замолчал.

-- Это все? -- спросил Хуцция.

Первый Страж кивнул.

Аннита скрёб бритый подбородок. Ксассени задумчиво вертел жирными пальцами полуобглоданную кость.

-- Что ты думаешь, мать? -- повернулся царь к Валлани, -- если мы все же пошлём посла к Крокодилу, не сочтёт ли он сие проявлением нашей слабости, страхом перед его могуществом?

-- Я думаю, царственный сын, -- сказала женщина, -- что Манабхарра никогда бы не предпринял такой поход, оставив за своей спиной непокорные города Канахана. Все они упали в его раскрытую ладонь. Почему? Потому что их разграбил Алекшандуш и ярость неистовых макандуша так напугала канахани, что они предпочли покориться мицри. А ведь прежде всегда норовили извернуться из-под власти детей Реки.

-- К чему ты клонишь, мать? -- нахмурился Циданта.

Валлани поджала губы и покачала головой. Её всегда огорчало тугодумие царственного сына. Как жаль, что любимый младший внук, коего она считала куда более подходящим для трона, чем Циданта и Хуцция, вряд ли когда-либо его получит. Можно, конечно, ему помочь, но не родного же сына травить! Хуцция же, как и отец, скорее воин, нежели царь. Впрочем, сейчас более всего надобен именно воин. Враги на пороге земли, хранимой Тешубом. Давно такого не было. Очень давно.

-- Я хочу сказать, что если Манабхарра подставил спину Алекшандушу, которого так боятся канахани, это значит, что он его не опасается. А ведь Крокодил и сам очень умён и советники у него под стать. Манабхарра и Пацифар прежде не лезли на рожон. Действовали последовательно и осторожно. И ведь они воевали с Алекшандушем, знают его силу. И вдруг спокойно идут себе в поход против митанни. О чём говорит сие?

-- О чём? -- спросил Циданта.

-- О том, что они сговорились, -- негромко сказал Муваталли.

Царица-мать кивнула.

-- Они сговорились. Действуют или сообща, или разделили шкуру кабана полюбовно. Мицри -- восток. Макандуша -- север.

-- Неубитого кабана! -- в запальчивости крикнул Хуцция, вскочив из-за стола.

Циданта посмотрел на него, потом на Анниту и Муваталли, снова перевёл взгляд на старшего сына.

-- Сговорились...

Он встал, прошёлся взад-вперёд под сопровождающими взглядами родичей и придворных. Остановился. Повернулся.

-- Хуцция, ты возьмёшь не десять, а пятнадцать тысяч. Сотри этих нечестивцев с лица земли. Да поможет тебе Громовержец!

* * *

-- Солнышко светит, птички поют, -- блаженно щурился Теримах, -- вроде все, как там, а приглядишься -- и небо не то и трава другая.

-- Чем тебе небо-то не угодило? -- Полидор откинул полог низкой палатки и выполз наружу, зябко поёживаясь, -- чего-то не жарко сегодня.

-- Хорошо-о, -- протянул рыжий, сидевший на перевёрнутой корзине, -- самое оно. К полудню так парить начнёт, что держись. Помнишь, мы ведь примерно в это же время подходили к Вратам с севера. В конце лета.

-- Позже.

Теримах не обратил внимания на уточнение.

-- Душегубка стояла страшная. Засуха.

-- Там всегда такая погода в это время. В конце лета ни капли с неба не дождаться, -- буркнул Полидор, -- я узнавал.

-- Не там, а здесь.

-- Там, -- упрямо нагнул голову Медведь, -- здесь иначе все, не видишь? Позавчера дождь шёл. Там в это время дождей не бывает...

-- Я узнавал, -- передразнил друга рыжий, -- хочешь сказать, это мы не Киликийскими вратами прошли? Это не Каппадокия?

Он встал с корзины и для пущего эффекта обвёл рукой кругом себя.

-- А что это тогда такое?

-- Не Каппадокия. Тут другие люди живут.

-- Я, знаешь ли, заметил. А страна всё равно -- Каппадокия. Вон, смотри -- помнишь того верблюда?

Далеко на западе действительно возвышалась скала, напоминавшая верблюда.

-- А эти каменные приапы повсюду? Где ты ещё такие видел? Только в Каппадокии.

Медведь мрачно покосился на пару "растущих" неподалёку огромных каменных грибов. Подобные им, стоящие на ножках из пористой породы и накрытые базальтовыми шляпками, встречались по всей Каппадокии. Протопав тысячи стадий от своей далёкой родины, македоняне ничего подобного не встречали нигде.

-- Всё равно, имя у страны другое.

-- Да мне как-то наплевать. Главное, бабы тут не такие страшные, как на югах.

Зимой, когда войско Александра стояло лагерем возле города Лавазантия, Теримах обзавёлся женой. Так поступили многие воины. Царь этому не препятствовал и даже поощрял. За время перехода от Тира в Киликию число подданных сына Филиппа увеличилось в полтора раза. Одних женщин при войске теперь было не меньше тридцати тысяч. Некоторые уже пузатые. На это царь тоже смотрел благосклонно, он прекрасно понимал, в какой ситуации оказался.

Финикиянки и сирийки рыжего никогда не привлекали. Ему нравились посветлее. Такие, как Ацция. Он звал её Антиклеей. Ей было семнадцать лет. Среднего роста, не толстая, но и не худышка, как финикиянки. Теримах пренебрежительно говорил о тех: "Тощая корова -- ещё не лань".

В Антиклее ему все нравилось. Приятные мягкие черты лица, длинные прямые каштановые волосы, кожа, лишь немногим более смуглая, чем у него самого.

"И есть за что подержаться, сзади и спереди".

Местные жители почти все отличались крупными носами, но жена Теримаха заметно выделялась из их числа. Как потом выяснилось, её бабка происходила из народа кефтиу. Критянка.

Прихватил рыжий Аццию-Антиклею в небольшом поселении неподалёку от Исса, места, где пару лет назад едва не оставил свои кости. Самого Исса, разумеется, тут не было, но тому уже никто давно не удивлялся.

Девушка была не из местных. Дочь осевшего в Киццу... тьфу ты, язык сломаешь... осевшего в Киликии торговца с севера. Из народа хеттов.

Девушку он взял не силой. Немало насилия македоняне совершили по пути из Тира, немало оставили после себя слез. После того, как никакие жертвы богам (а от отчаяния едва не дошло до человеческих, вовремя остановились), никакие гекатомбы не помогли вернуться обратно, почти все осознали, что загремели в этот чужой мир навсегда. А следовательно, надо обживаться здесь. Именно эта мысль сподвигла воинов обзаводиться семьями. Наложниц многие тащили с собой и раньше, но тогда поход воспринимался совсем иначе. Именно, как поход, который имеет конечную цель и, достигнув её, они вернулись бы к родным.

Все изменилось.

Впервые увидев Аццию, рыжий в очередной раз решил, что влюбился (он влюблялся чуть ли не в каждую встречную, если она, конечно, не была плоская, как доска). Но тут, неожиданно для самого себя понял, что вовсе не горит желанием взять её где-нибудь в кустах, по-быстрому завернув на голову подол, или вмять в окровавленное родительское ложе, посреди трупов родни. Да, было и такое. После переправы через Оронт, Александр запретил насилие. Наплевать на Финикию, но здесь, на севере, не стоило настраивать против себя население.

Поначалу послушались не все, но дураки поплатились жизнью. Воинов проняло. Никто не роптал, не затаил злобу на царя (казнённые, понятно, ничего уже не могли затаить), все вдруг задумались. То один, то другой начали подкатывать к местным мужам, отцам семейств, сватались к их дочерям. По эллинским и македонским обычаям, разумеется. И очень удивились, узнав, что отцы здесь были не настолько властны над своими чадами, как привыкли эллины. Женщины могли сами выбирать себе мужей. Молодые люди свободно общались до свадьбы. Отцы тому не препятствовали и крайне редко сговаривались о браках по расчёту. Здесь не знали свах-промнестрий, считали законными браки с рабами. Все это не очень укладывалось в голове.

Рыжий, уже нахватавшийся слов на трёх диалектах, имевших хождение в этих краях, помогая себе жестами, пытался выяснить, чего хочет от него отец Ацции. Выяснил, что жених должен принести подарок, кусат. Причём сие не гарантирует, что невеста согласится. Её отец, поначалу очень боявшийся макандуша, в конце концов, осмелел, увидев, что те никого не обижают. Среди местных пошли разговоры, что жестокость пришельцев -- очередная выдумка канахани, которые, как всем известно, легки на обман. Особенно в торговле.

Неожиданное препятствие только подстегнуло рыжего. Он готов был вывернуться наизнанку, только бы получить девушку. На его счастье, та оценила потуги "жениха" и взглянула благосклонно. Кусат Теримаха составил девять овец и барана. Непосредственно на свадьбе пришлось вручить отцу невесты ещё один такой же подарок, а Ацция получила ивару, приданое, составившее полсотни локтей полотна и тридцать сиклей[13] серебра. На четырнадцать сиклей, представлявших собой серебряные кольца чуть тяжелее афинской драхмы, можно было купить лошадь, что удивляло эллинов до глубины души, ибо в оставленном ими времени лошадь стоила в сто раз дороже.