Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

На гранитном постаменте не меняющегося веками храмового богослужения с его божественными назиданиями возвышалось изящное, незатейливое здание свободного сообщества людей, предназначенное для более полного удовлетворения религиозных потребностей, – синагога. Синагога возникла в эпоху Вавилонского плена, когда храм лежал в руинах, и со временем достигла небывалого расцвета. Отчасти она заменяла живущим вдали от Иерусалима храм и имела для них куда большее значение, чем пресса для современного человека, ибо была очагом религиозной общины. Синагога одухотворяла субботу и возводила ее в полноту заключенного в ней смысла. Синагога помогала иудею постигать Священное Писание; благодаря ей у живущих вдали от храма сохранялось то чувство, которое охватывало собиравшихся около него в дни празднеств, сплачивая их в единый народ; благодаря синагоге каждый иудей, где бы он ни жил, осознавал связь своего народа с Богом и ощущал свою связь с родиной; наконец, синагога предоставляла обширное поле деятельности для всех, кто был устремлен к Богу и испытывал потребность религиозно влиять на других, что считалось недозволительно в храме, наглухо закрытом для всех, имевших происхождение не из колена Ааронова. В синагоге же запрета на слово не существовало и признавалась такая свобода, перенять которую наша Церковь не может и не имеет права. Ею впоследствии пользовались Иисус и апостолы.

Если над священниками главенствовали саддукеи, то во главе книжников стоял духовный союз иудеев, именующих себя фарисеями. Слово «фарисей» означает «особенный», или «точный», «тщательный». С поразительным упорством и небезуспешно стремились они чисто внешне удерживать народ («невежда в законе, проклят он», Ин 7:49) в строгих рамках священных традиций и воззрений. Их целью было выделить из народной массы и учредить некий «Израиль Израиля» – сообщество, которое и представляло бы собой подлинный Израиль. Эта затея была абсолютно чужда не только духу Израиля в целом, к которому Бог обращался и относился как к единому народу, но и духу пророков. Иисус сравнивал ее со «всяким растением, которое не Отец Мой Небесный насадил, то есть она была неправедной и лишенной будущего. Но фарисеи считали, что весьма успешно справляются с обязанностями, которые сами возложили на себя. В этом заблуждении пребывал и весь народ, высоко их почитавший. Фарисей слыл эталоном подлинного израильтянина, и как же трудно было Иисусу соперничать с этой самодовольной мнимой библейской праведностью.

Священники во главе с саддукеями и книжники во главе с фарисеями были, по сути, пастырями народа. Из тех и других выделилась некая структура, высший совет, или синедрион, состоящий из «первосвященников и старейшин» (общим числом 71 человек). С этим центром взаимодействовали находящиеся за пределами Иерусалима многочисленные синедрии, каждая из которых насчитывала по семь членов (Лютер при переводе Мф 10:17 употребляет слово Rathäuser – ратуши).

Несмотря на чужеземное иго, народ Израиля жил по своим, строгим священным законам, и при всей раздробленности на множество областей, имевших собственного правителя, упорно считал себя единым народом Божьим. Священный закон заменил иудеям утраченную гражданскую самостоятельность, и самые энергичные представители народа соблюдали его особенно ревностно, верно и преданно. Он воодушевлял людей, вселял в них радость, озаряя подобно лучам осеннего солнца.

Отвлекаясь от сокровеннейшего предназначения Израиля, его люди могли бы с удовлетворением сказать: непреходящ и вечен наш закон, и мы целиком посвятим себя служению ему, о прочем же, о предсказании, забудем.

Примерно так все и происходило. Надежда жила, но какой-то особой жизнью, без внутренней связи с жизнью веры. То цельное, детское сознание связи народа с Богом живым, своим искупителем, было, по сути, воспоминанием о прошлом, которое заменяло ему библейскую веру и сводилось к яркому красочному представлению о будущем, заключавшемся в ожидании Мессии. Для настоящего же, для подлинной жизни весь израилетизм превратился в простое законничество.

Как возник такой «законнический израилетизм», в чем его смысл в свете Ветхого Завета? Не разобравшись в этом, мы не поймем и значения того, что сделал для нас Иисус. Он зародился в эпоху восстановления храма после Вавилонского плена, когда с последним пророком, Малахией, умолкли предсказания, и Книга пророков на этом закончилась. То была эпоха стремительного упадка, – читаем мы у этого пророка, – и Бог Открывающийся явно удалился от Своего народа, распрощавшись с ним до лучших времен (см. Книгу пророка Малахии). Подобное случалось с Израилем и прежде, но продолжалось, как правило, недолго и всякий раз воспринималось народом как «дни лукавы» (Еф 5:16). В те «дни» Бог Живой Израилю не открывался, и то, что «Бог не отвечал», воспринимавшееся прежде как «кара Израиля», постепенно стало обыденным. «Знамений наших мы не видим, нет уже пророка, и нет с нами, кто знал бы, доколе это будет» (Пс 73:9). Так, наверное, звучало это в те времена[15].

Возникла необычная ситуация: им было дано Священное Писание, повествующее о былых отношениях Бога со Своим народом. В этом они черпали отраду и силу, но самой сути повествования они лишились. Люди постепенно свыклись с тем, чему на деле способствовали сами, – с утратой истинного понимания священного прошлого своих отцов, и от этого их религиозность пришла в такое состояние, когда о религии думают, но ее не имеют. Первая книга Маккавеев (9:27; 4:46; 14:41) пронизана тоской по прежним временам, отчетливо свидетельствующей о весьма ослабевшем понимании тех священных вещей. Народ не покидала надежда на появление «очередного пророка»[16]. Но для чего? Для того чтобы он дал им указания насчет того, как и с каким настроем следует отправлять культ! Так центр тяжести религии сместился в сторону культа Закона, удалившись от жизни, от внутреннего общения с Богом, а понятия о пророке упростились настолько, что если он придет, то, как казалось им, незамедлительно получит всеобщее «официальное» признание! Будто во все времена не происходило как раз наоборот!

В итоге духовная жизнь Израиля приобрела совсем иной характер, чуждый духовности, о которой повествует Священная история.

Детский нрав и самобытная сила, с незапамятных времен помогавшие народу вынести гнев и наказания Божьи, каяться, «искать Его лица», – они исчезли. Люди научились обходиться без великих дел Божьих и смирились с их отсутствием. Для них важнее всего стали собственные дела, закон и – по причине разрыва жизненной связи с Богом – чисто внешняя нравственность, переместившая одновременно центр тяжести религиозной жизни из великого единого народа в индивидуума, в отдельную личность. Постепенно древнее «И Израиль возопил ко Господу» лишилось и духовной основы, и той силы, что возбуждает в сердцах оправданные надежды, наполняя истинным религиозным смыслом «вопль ко Господу». Сама надежда не умерла, ведь человеку свойственно надеяться, но она стала в значительной степени бездуховной. Некая смесь омертвевшего желания с суеверным фантазированием, рисующим себе будущее яркими красками.

Надеющихся в Израиле можно было бы разделить на три группы: 1) простой народ; 2) знатоки Библии и Закона; 3) те, кого я назвал бы «подлинными израильтянами». У каждой группы была своя надежда: у первой – «народная», у второй – «научная», а у третьей – «библейская».

Израиль не мог не надеяться, его надежду рождали история и пророчества, или предсказания. История, естественно, оказывала на весь народ глубокое и самое непосредственное влияние, нежели предсказания, отчего мы и называем такую надежду «народной». На протяжении своей долгой истории Израиль всякий раз, оказавшись в беде и возопив к Богу, ощущал Его помощь, отчего, оставаясь Ему обязанным, был вправе ждать ее снова и снова. И Бог во все времена «воздвигал» (Втор 18:15) ему пророков. Поэтому люди и надеялись, что наступит время – и пророк придет. И чем дольше их надежда не исполнялась, тем чаще стали поговаривать не о «каком-то» пророке, а о вполне конкретном (Ин 1:21), которого и следует ждать.

Прежде всего народ ожидал от Бога возвращения ему национальной самостоятельности. Тому научили его исход из Египта, эпоха судей, победы Саула и Давида, опыт Езекии, возвращение из Вавилонского плена – именно о такой помощи и свидетельствовал самый великий и чуть ли не самый прекрасный период его истории. Во времена Маккавеев это желание исполнилось, и один из сыновей Израиля стал их царем. Происходил ли он из дома Давидова или нет, было, скорее, делом между Богом и тем домом, нежели между Богом и народом Израиля. Посему в возникших тогда апокрифах ничего не говорится о надежде на «Христа». Но когда Маккавеям пришлось отступить перед династией Ирода, в народе (как и во времена Вавилонского плена) вновь пробудились надежда и ожидание справедливого царя, который был бы из Израиля. Но не как тогда, как бы случайного, а избранного, засвидетельствованного и возведенного на престол самим Богом. Вот что, по моему мнению, означают слова «Христос Владыка» (Дан 9:25). Они – лишь противопоставление владыке непомазанному, иначе говоря, незаконному, или пришедшему к власти обычным мирским путем, без Божьего предназначения для Израиля. Слово «Христос», Мессия (помазанный), было подхвачено и стало расхожим выражением для всех желаний и надежд Израиля.