Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Сколь скорбным было то время для Священной земли, можно судить по тому, как описывает его в своей лаконичной манере Лука (Лк 3:1,2), кратко перечисляя имена тогдашних политических и религиозных вождей, зная, что одного лишь упоминания Тиберия, Ирода, Анны и Каифы вполне достаточно, чтобы напомнить современникам, в каком безнадежном и безутешном положении пребывал Израиль и его дух. Можно ли было говорить о религиозном подъеме, когда миром правили хитрость, сладострастие и жестокость?

В то время и рос Иоанн. Удивительным образом предвещанный и подаренный священнику Захарии в преклонные годы, он родился в семье ожидавших Мессии – как своего рода плод их молитв и тоски, следствие их надежд. Наверное, он оставался в родительском доме (в священническом городе Хевроне) ровно столько, сколько было необходимо, чтобы он узнал о священном прошлом, священной задаче и Священном Писании своего народа, и, конечно же, о надеждах, достигших своего высшего выражения отчасти в его личности. Но как бы то ни было, похоронив родителей, он вскоре почувствовал потребность жить вдали от людей. Он был наделен «крепким духом», иначе говоря, чистой совестью и способностью видеть человеческие дела в Божественном свете, то есть с предельной ясностью. И его юношеская душа содрогалась от виденного им в то богоотступническое время. Возможно, он даже опасался, что долго не сможет противостоять его влиянию, отчего и удалился в пустыню. Пещеры в жаркой иудейской пустыне были вполне пригодны для жилья, в них с незапамятных времен укрывалось множество беглецов всяческого рода (в том числе и Давид). Пищу (акриды и дикий мед упоминаются, по-видимому, лишь для примера) давала ему сама природа. Он носил кожаный пояс, а постелью ему служила одежда из верблюжьего волоса (унаследованная, наверное, от отца).

Так и жил – самый бедный и самый богатый человек на Земле, в величественной простоте, совершенно самостоятельно, нисколько не завися от людей. Его строгая аскетическая отшельническая жизнь вовсе не являлась для него, как это нередко бывает, самоцелью или «проявлением благонравия». Не было в ней и самодовольной, человеконенавистнической созерцательности. Советы, которые он впоследствии даст мытарям и воинам, свидетельствует о нем как о здравомыслящем, практичном человеке, без всякого негодования принимающем обстоятельства человеческой жизни такими, какие они есть, твердо зная, что они не могут помешать внутренне обновленному человеку быть праведным. В довершение всего сердце Иоанна пылало любовью к своему народу, полное глубоких переживаний о его прошлом, настоящем и будущем. В этом он был подобен «Фесвитянину, из жителей Галаадских» (3 Цар 17:1) – пророку Илии, который потому и стал человеком Божьим, что просто не мог больше выносить убогость своего времени и вознамерился любой ценой, всей мощью своего влияния на весь народ добиться изменения существующей ситуации и обратить ее к лучшему.

Оба мужа были явно пронизаны духом своего народа, что и не позволяло им довольствоваться влиянием на узкий круг избранных.

И тот и другой, боясь утратить духовную связь со своим народом как единым целым, ведут поначалу строгую отшельническую жизнь, чтобы не поддаться соблазну пойти за ним, а, напротив, обладая деятельной и самобытной душой, повести народ за собой. Именно потому, что они хотели и могли разделить судьбу своего народа в высшем ее смысле, им и приходилось нередко внешне удаляться от него и жить уединенно. Их образ мыслей противоречил духовному состоянию народа, и они должны были сохранить свой дух доминирующим, всегда побеждающим, чтобы никогда не подчиняться их духу и не уступать. Это порой и заставляло их удаляться от людей. Мировой истории известны великие личности, которые обладали огромной властью над душами людей именно потому, что их дух был родствен духу всего народа или эпохи, в которой они жили. Но эта их власть на самом деле была кажущейся, они лишь плыли по течению, просто идеи, которые только созревали в народе, как одном великом целом, именно в них обретали конкретный образ. В действительности же они – души пассивные, в отличие от активных душ тех мужей, о которых идет речь.

В эпоху, когда народ Священной земли захлестнула волна финикийского «просвещения», или беспутства, грозившая смыть веру в Бога Живого, как нечто устаревшее, Илия пытался изменить эти умонастроения всего народа и вернуть народ к Богу. И вряд ли в истории Ветхого Завета найдется еще один персонаж, который бы делал это с такой энергией. Малахия (гл. 3, 4) предчувствует, что скоро народу Израиля вновь потребуется такой человек и Бог непременно даст его, и, напоминая о мощной энергии Илии, выражает надежду, что Грядущий добьется того, чего, по свидетельству истории, достиг Илия: «И он обратит сердца отцов к детям» – то есть мужи вновь преклонят голову пред тем, что прежде наполняло лишь сердца их детей, – «и сердца детей к отцам их», то есть дух потомков станет таким же, как и прежде, чтобы Божественная история, близость Бога Живого больше не считались на Земле чем-то давно ушедшим в прошлое и почитаемым лишь как дань традиции, а воспринимались и переживались как нечто, по праву и по силе существующее сегодня.

В словах ангела (Лк 1:17) это звучит так: «…чтобы возвратить… непокоривым образ мыслей праведников». Лютер же сводит это к тому, чтобы открылась каждому вся пустота общепринятого благоразумия «неверия» и: «Он научил неверующих благоразумию праведников».

Подобные деятельные мужи народа появляются лишь в том случае, если действуют в духе Божьем. Только божественное, как единственно праведное и поддерживаемое свыше, способно победоносно противостоять господствующему духу времени. Они – и тут я имею в виду в первую очередь Иоанна – цветы подлинной человечности, вырастающие лишь под особым покровительством Бога. Не пытаться вырваться из потока времени, влекущего к погибели, а как бы внутренне схватиться с ним и укротить – для этого требовалась необычайная сила духа, именно в библейском смысле этого слова. В Библии дух – то вечное, божественное, что есть в человеке, то стремящееся к Богу и Бога соблюдающее; дух – корень веры и божественного образа мыслей. Поэтому в Иоанне и Илии всегда подчеркивается именно дух (Иоанн «предъидет пред Ним в духе и силе Илии», Он «укреплялся духом», и, наконец, «…и Духа Святаго исполнится еще от чрева матери своей» – Лк 1).

Иоанн был избран на служение – и он это знал – самим Богом, благословлен и освящен Им до самой последней клеточки своего существа еще в утробе матери. Именно поэтому история его рождения и становления изложена необычно, торжественно, спокойно и без прикрас, и мы видим этого мужа во всей его силе и естественности. В повествовании нет излишних подробностей, но оно и не лаконично, и не схематично. Ему было назначено донести всего одну лишь мысль, ему, «гласу вопиющего в пустыне», как он себя впоследствии просто и точно назвал.

Что же это была за мысль? Иоанну надлежало стать предтечей некоего ровесника, чуть моложе его, чье рождение и происхождение окутано священной тайной, обещавшей скорое и непременное исполнение всех надежд Израиля. О надеждах, питаемых в тех тайных кругах, из которых происходил Иоанн, явно сведущий в этом евангелист Лука говорит так: «Они чаяли утешения Израилева», что отчетливо перекликается с великими программными словами, с которыми Исаия (40:1 и далее) обращается к пленникам в Вавилоне: «Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте ему, что исполнилось время борьбы его, что за неправды его сделано удовлетворение, ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои». В них предвещается некое время, когда основные принципы божественного управления миром примут для Израиля совершенно иной оборот. Прежде Израиль «принял вдвое за грехи свои», поскольку Бог отступил от него, с тем чтобы бессмысленная суетность его богопротивной свободной жизни обнажила всю угрозу таящейся в ней погибели. Но однажды наступит предел, и Бог заговорит, заговорит по-дружески (в исходном тексте сказано «станет его ласкать») и велит дать утешение Своему народу, и не более. В то чудесное время, предреченное Исаией, как известно, Бог сотворит новое Небо и новую Землю. Благостное, сколь и спасительное, завершение столь мрачной первой части человеческой истории, или начало второй – царства славы, наступление «дня Господня» – смысл этого пророчества.

Подобные мысли были отеческим духовным наследием Иоанна. Они не покидали его, возбуждали ум, заставляя его, пребывающего в одиночестве, постоянно думать о настоящем и будущем всего народа. Живи он в наше время, нам поведали бы о его душевной борьбе, подобной той, что переживал и Лютер в монастыре, борьбе, разумеется, не за собственную душу, а за спасение своего народа. Но и не о том больше всего думал Иоанн, и не о том заботился, куда важнее для него было дело Божье на Земле – во имя спасение рода человеческого. Одна фраза Иоанна, брошенная им фарисеям, позволяет нам судить о том, что втайне волновало тогда его душу: «Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму». Мысль эта настолько сильная, можно даже сказать, неизбежная, что в ней видится итог могучих раздумий о судьбе своего народа и страстной борьбы за веру. Она словно отвечает на вопрос: «А что, если сей испорченный род уже ни на что не годен и от него лучше отступиться, если семя Авраамово уже погублено навсегда?» – «Ничего подобного! Дело Божье победит, семенем Аврамовым благословятся все народы на Земле, а если все пойдет по-прежнему, то Бог воздвигнет Аврааму детей из этих вот камней». В тех словах отчетливо проявляется героический склад его души, неистребимая жажда победы дела Божьего на Земле, и в то же время обнаруживается трезвый, критический склад его ума, не впадающего в иллюзии по поводу своего времени и глубоко, как это свойственно его могучей натуре, осознающего, как труден путь к победе.