Путь чести (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Я бы ударил и вовсе со спины — но так ведь «крылья» помешали! Выходит, все же не зря их поляки вешают…

Враг опоздал с блоком всего на секунду — но как раз ее мне и хватило, чтобы размашисто рубануть от себя по горизонтали, слева направо, вложившись в удар с разворотом корпуса! Трофейная сабля прочертила блеснувшую на солнце дугу, устремившись к горлу противника… Раздался железный лязг, кисть болезненно дернуло от неожиданного и резкого сопротивления — а клинок скользнул вверх, встретившись со стальным «воротником» вражеского панциря! Но мгновением спустя он все же обагрилась красным, достав незащищенный участок горла под кадыком…

И еще через пару секунд я все-таки прорвался сквозь линию поредевших и замедлившихся гусар — чтобы вздрогнуть от страха. На моих глазах со стороны рысящих навстречу детей боярских в воздух взмыли сотни стрел! Мне действительно показалось, что срезни (и какие там еще наконечники используют служивые в семнадцатом веке — ромбовидные?) закрыли от меня небо и солнце!

— Н-н-о-о-о!!!

Я что есть силы пришпорил Хунда, для верности ударив саблей по крупу — понятное дело, развернув ее плашмя. Жеребец обиженно заржал — но ускорился, вынося нас обоих из-под смертельного града рухнувших сверху стрел!

— Молодчина Хунд, молодчина!!!

Тяжело дышащий конь, проскакав еще чуть-чуть, начал замедляться — но главную задачу он выполнил, унеся нас и от врагов, и от срезней союзников… Обернувшись назад, я увидел, что пало еще десятка два лошадей ляхов вместе с наездниками, что множество иных сильно поранены. Но главное — гусары перешли практически на шаг! Все, теперь куширование поляков детям боярским не страшно, мои рейтары сумели погасить натиск гусарии. Замысел отличившегося еще под Торжком воеводы — Головина Семена Васильевича, ныне командующего конницей — воплотился в полной мере!

А теперь в жизнь должен воплотиться и общий план на битву самого Михаила Васильевича Скопина-Шуйского…

Мой эскадрон (для унификации его развернули до стандартной на Руси сотни всадников) разошелся на крылья московской конницы, двинувшейся навстречу ляхам, лисовчикам и прочим ворам — от казаков до тушинцев и иже с ними. Я догнал полусотню Лермонта, с радостной улыбкой встретившего возвращение командира — и друга. При этом поймал себя на мысли, что между шотландским рейтаром и стрелецким сотником Тимофеем Орловым много чего общего…

— Я уже успел испугаться за тебя, Себастьян. Смотрю по сторонам и думаю, где же мой командир?

Вернув ухмылку товарищу, я неестественно бодро ответил, ощущая, впрочем, как меня всего буквально трясет после короткой, но столь насыщенной схватки:

— Хах! Кто был в деле на бродах у Лессингена, тот уже ничего не боится!

Джок приосанился в седле, довольно улыбнувшись — а как же, ветеран того памятного боя! Вот только взгляд его потемнел при воспоминаниях о схватке, где сам Лермонт едва не сгинул…

— Перезарядить пистоли, братцы, бой еще не окончен!

Команду я подаю на русском, обращаясь, прежде всего, к русским. Немногие уцелевшие финны эскадрона в напоминаниях не нуждаются…

Отведя вперед курок с зажатым в нем кусочком кремня, я начал заводить родовой пистоль фон Ронина с помощью громоздкого «ключа», внешне напоминающего продолговатую, изогнутую дверную ручку. Ключ взвел «колесцо» со спусковым механизмом, одновременно с тем открыв пороховую полку. Насыпав на нее немного пороха из железной натрусницы с узким горлышком — и как бы справлялся без въевшихся буквально в кожу навыков Себастьяна?! — я вернул на место курок с кремнием, и закрыл полку простым нажатием пальца. Причем защитная планка прижала кусок кремня к колесику с насечкой — при нажатии на спусковой крючок кремень «ударит» по ней, высекая искру. Гениальное, хоть и довольно сложное в исполнение изобретение да Винчи, позволяющее изготовить оружие к бою и держать его наготове столько, сколько потребуется…

Для заряжания пистоля пулей и порохом рейтары располагают лядункой — сумкой по типу патронташа на шестнадцать зарядов. В кожаный мешок помещается деревянный ящик с ячейками, в которые и укладываются «конфеты» — мерные емкости на один выстрел... И ведь все равно мне требуется опыт и навыки Себастьяна, чтобы аккуратно пересыпать в ствол порох, не просыпав ни крупицы! Следом я забиваю извлеченную из отдельного мешочка пулю шомполом, после чего также шомполом трамбую в ствол тугой пыж из войлока. Иначе пуля просто выкатится из ствола в кобуре, куда главное рейтарское оружие опускается дулом вниз — особенно, если придется скакать!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И эта операция повторяется еще трижды…

Начав схватку и пролив первую кровь (и свою, и чужую), мои рейтары имеют моральное право не участвовать в разворачивающейся на наших глазах беспощадной рубке… Какое-то время. Хотя при первом взгляде дела у наших идут совсем не радужно… Выпустив несколько сотен стрел по атакующему врагу, дети боярские и присоединившиеся к нам казаки сошлись лоб в лоб с кавалерией тушинцев, превосходящих наши силы и численно, и, увы, качественно. Ибо помимо уцелевших гусар, чья рота сократилась на три четверти, у лисовчиков хватает и шляхтичей из литовских хоругвей, представляющих собой «среднюю» конницу. А также панцирных казаков, панцирных же бояр и пятигорцев… Последние, к слову, являются потомками черкесов, бегущих с Кавказа от турок-османов и осевших в Литве крещеных татар.

Так вот, защищенные «пансырями» (кольчугами одинарного плетения из мелких, плоских колец), шлемами типа мисюрки или прилбицы, легкими степняцкими калканами (плетёными из лозы и обтянутых кожей щитами, иногда — с железным умбоном), эти всадники отлично вооружены. Причем как оружием ближнего, так и дальнего боя! Пара пистолей или кавалерийский карабин (иногда лук и стрелы), сабля (ее может дополнить и топор-чекан, и шестопер), а главное — облегченная и укороченная пика, реже рогатина.

Панцирная литовская конница вполне способна на таранный копейный удар…

Для сравнения, дети боярские защищены в большинстве своем хорошей броней (наши бахтерцы явно лучше всяких «пансырей»!) и высокими сфероконическими шлемами, отлично держащими вертикальные рубящие удары. Но вот копья имеются лишь у немногих всадников... Тактика московских всадников из числа служивых людей — это, прежде всего, маневренный стрелковый бой на расстоянии, а не копейный таран. Но именно сейчас наши ратники сошлись с врагом лоб в лоб, «играя» на поле литовской и польской панцирной кавалерии… Да и мало у нас детей боярских, способных хотя бы в рубке, в ближнем бою на равных потягаться с лучшими бойцами противника!

Как в принципе, и вся наша конная рать меньше числом, чем передовой отряд тушинцев…

Поэтому неудивительно, что спустя всего пару минут с начала столкновения, отряд русской конницы начал пятиться назад. Совершенно естественным образом, просто не выдержав натиска ударивших в копье панцирных хоругвей по центру… На флангах, правда, дела идут получше. Но там действуют лисовчики, тушинцы и черкасы — они, конечно, пожиже будут, оттого и успехи их заметно скромнее. Запорожцы так вообще слабые всадники, если не говорить о реестровых панцирных казаках. Нет, черкасы сильны в морском набеге и в пешем строю, переняв манеру боя янычар… Да и сколько их здесь сейчас — настоящих, боевых казаков?! Нет, настоящие пока что честно воюют с татарами и турками под началом гетмана Сагайдачного…

Но все же значительное число пусть и легких, неопытных всадников играет свою негативную роль в битве — к моему вящему сожалению.

Воевода Головин, видя неравенство сил и с каждым мгновением нарастающее преимущество врага, приказал трубить отход — над рядами московской рати разом заиграли горны, и задние ряды всадников тут же развернули своих лошадей, нацелившись на переправу через Жабню… Но — слишком медленно. Располагая численным превосходством в коннице, вражеский командир ввел в бой резервную хоругвь, начавшую стремительный обход передового полка Скопина-Шуйского, отрезая его от моста. И наши казаки, а следом и дети боярские, заметившее это, просто побежали…