Уго Чавес. Одинокий революционер - Константин Сапожников

Автотрасса имени Ромуло Бетанкура, которую с помпой начинали прокладывать на восток от Каракаса в начале 1980-х годов, так и застряла на первых десяти километрах. Финансирование на её строительство последними правительствами.

Четвёртой республики[4] выделялось, но под разными предлогами разворовывалось. Чавесу в первые годы правления было не до автотрассы. В стране шла борьба за власть.

Облик столицы в 2002 году определяли уличные торговцы — buhoneros, оккупировавшие улицы. Пестрые шатры, лотки, импровизированные киоски, товары, разложенные прямо на асфальте и некогда ухоженных газонах, — от всего этого рябило в глазах, и у стороннего наблюдателя создавалось впечатление, что бесцеремонно-шумный табор расположился в Каракасе надолго, игнорируя запретительные постановления властей. Терпимое отношение городского начальства к «буонерос» объяснялось тем, что уличная торговля (иначе — неформальная занятость!) позволяла смягчить безработицу, уровень которой достигал тогда 20 процентов трудоспособного населения.

Нашествия «буонерос» в центральной части города избежала только площадь Боливара, на которую выходят окна муниципалитета, старого здания МИДа и кафедрального собора. Но и без торговцев площадь была полна людьми: самодеятельными политическими ораторами, страстными интерпретаторами Библии, скупщиками золота и распространителями революционной литературы. Уцелели и «los ediles» площади Боливара, каракасская разновидность «пикейных жилетов», — старики-пенсионеры на скамеечках, обсуждающие текущие события. Им было о чём поговорить: политический пульс Венесуэлы в те дни частил, как у загулявшего гипертоника.

Бульвар Сабана-Гранде, пешеходная зона протяжённостью километра в три, где когда-то отдыхала «приличная публика», прогуливались дамы с собачками, стайки туристов всматривались в роскошные витрины, солидные рестораны заманивали клиентов ароматами итальянской, французской и «креольской» кухонь, тоже был превращён в скопище уличных торговцев. Не менее трёх тысяч киосков плотно заполнили пространство бульвара: ни прогуляться, ни отыскать захиревшие или вовсе исчезнувшие когда-то модные бутики. Товар, которым торговали здесь, очень напоминает то, что продаётся покупателям на российских товарных рынках. Интернационал ширпотреба, пиратской продукции, суррогатов и подделок модных торговых марок.[5]

Площадь Чакаито, восточная оконечность бульвара Сабана-Гранде, стала рубежом, который «республика буонерос» не смогла преодолеть. Там, где расположен памятник кубинскому революционеру Хосе Марти, проходит условная «политическая граница» между западной и восточной частями города, граница противостояния, которое определяет всю внутреннюю жизнь Венесуэлы. На западе доминируют сторонники президента Чавеса, на востоке — оппозиция, хотя «анклавов» иной тенденции по обеим сторонам «линии разграничения» более чем достаточно.

Из-за массированной обработки средствами массовой информации обитатели столицы политизированы до предела. Манифестации, «перекрытия» транспортных путей, ночные протестные бдения со свечами, мотоциклетные «рейды» во «вражеские тылы», подбрасывание шумовых взрывпакетов, «касероласо» — негодующее битьё по сковородкам и кастрюлькам — всё это затрудняло передвижение по Каракасу. Открывая утренние газеты, первым делом приходилось смотреть, где, когда и по каким маршрутам будут двигаться манифестации, иначе легко было попасть в многочасовую пробку или, не дай бог, в потасовку между чавистами и оппозиционерами. Такой меня встретила столица Венесуэлы летом 2002 года.

Иностранцу, приезжающему на работу в Каракас, приходится порядком поездить, чтобы выбрать подходящее «местожительство». В 1980-е годы наиболее спокойным и привлекательным для иностранцев районом города была Флорида, с элегантными кинтами (коттеджами) и многоэтажными домами, которые поражали модернистскими зеркально-бетонными линиями и плоскостями. Над тихими улицами нависал плотный зелёный шатёр, спасавший от палящего солнца и внезапных ливней.

На четвёртом году революции желающих селиться в районе Флориды стало меньше. Причина — рост преступности. Поэтому здесь исчезли многие магазины, закрылись или понизили свой класс рестораны и кафе, а по периметру жилых домов были возведены каменные ограждения с колючей проволокой под электрическим током и с бетонными будками охранников. Окна квартир до третьего-четвёртого этажей забраны мощными решётками, проезды на подземные автостоянки контролируются телекамерами. Такое впечатление, что район находится на осадном положении, и не только этот.

В посольстве России мне сказали, что наиболее безопасными для обитания иностранцев считаются столичные районы, расположенные на возвышенностях. Urbanizaciones — так называются эти жилые зоны, своего рода белокаменные крепости-«кондоминиумы», добраться до которых можно только по извилистым дорогам под неусыпным контролем полиции и частных охранных служб.

В дни острой, к счастью словесной, конфронтации между чавистами и оппозицией в «горных кондоминиумах» жильцы несли ночные дежурства, строили баррикады, создавали запасы продуктов и питьевой воды на случай нашествия «чавистских орд». Муниципальные и домовые активисты рекомендовали жильцам вооружиться. Конечно, чависты и не помышляли об атаках на urbanizaciones, но лидеры оппозиции считали, что страх — наилучшее средство для консолидации «сил сопротивления».

В «горных кондоминиумах», может, и безопаснее, но для размещения корпункта они не годятся. Подходящий район я выбрал по совету китайского коллеги, корреспондента газеты «Женьмин жибао»: «Спокойнее всего в Чакао. Это эпицентр оппозиции. Порядок там наводят железной рукой, повсюду муниципальная полиция, патрули, охрана в штатском. Безопаснее места не найдёшь».

Как оказалось, самым сложным за время моей журналистской работы в Венесуэле стало сохранение «нейтралитета» по отношению к противоборствующим сторонам — чавистам и оппозиции. И те и другие ревниво относились к проявлениям симпатии к «противнику» и если уличали или даже подозревали тебя в этом, то поддержание нормальных рабочих и тем более дружеских связей становилось невозможным.

Моё первоначальное непонимание всей глубины раскола в венесуэльском обществе привело к тому, что я растерял многих хороших знакомых по первой командировке в страну — от политиков и журналистов до тех, с кем поддерживал отношения бытового характера, вне сферы профессиональных интересов. Больше всего меня поразила смена политических убеждений у тех, кого я считал безоговорочно «левыми».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});