Рейтинговые книги
Читем онлайн Лёвушка и чудо - Андрей Балдин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 23

Около запруды остановились: легкое кафе, к воде спускаются широкие, занесенные листвой дощатые ступени террас. Доски влажны; писатели, рассыпавшись по ним, заводят тихий разговор; общее настроение лирическое. Вдруг один из них сбрасывает длинное пальто, под которым оказывается почти гол, и бросается в холодную воду! Веселый народ эти писатели.

Довольно долго смельчак рассекает волны, как будто стремясь достигнуть того берега. Но это против правил: тот берег «райский», толстовский, на него нельзя ступать так, запанибрата, в одних трусах.

Нет, мы еще не доехали: автобус, прокатив по длинному мосту и поднявшись на холм, внезапно сворачивает в узкую щель в темно-зеленой омшелой стене; прямо к стене приклеена белая бумажная арка, высокая и узкая. Сразу за ней стена «воды» — лес.

Я понял: Тритон-Никола пустил нас внутрь моря-леса.

Точно между водорослями аквариума поплыли внутрь, оказалось, не к самой Ясной Поляне, но к промежуточному финишу, писательскому дому отдыха.

Я вздыхаю с облегчением: это еще не Ясная, стало быть, они еще впереди, подходящие моему ожиданию фигуры света.

Пока что-то не сходится, словно я зашел не в ту дверь.

Все идет не по плану; почему? Так всегда встречает гостей Толстой, этими тритонами и драконами, этой хладной чащей, или это я как-то особенно настроен? Путешествую как по чертежу и жду чертежа, а тут тебя встречает дорожный хаос, суета расселения — писатели, как пчелы в соты, разлетаются в номера.

Корпуса гостиницы построены не так давно, они плоски и незрячи, зато посредине территории, точно по оси, возвышается тяжелоколонный дом кирпично-красного цвета о трех этажах; этот смотрит на тебя в упор, громоздится под стать Толстому. Ожидаемому, классическому Толстому. Но стоит отойти хотя бы на шаг от этого сталинского монстра, как вновь тебя обступают водоросли, меж корней дерев открываются рытвины и лужи, полные воды кофейного цвета.

Точно, передо мной открыты две двери: в свет и в лес.

Света я еще не увидел, зато темные лесные видения уже начались.

VI

Дальнейшее можно расценить как постепенное нарастание хаоса, скоро дошедшее до анекдота. Казалось бы, обыкновенный дорожный беспорядок; что, мы не знаем, как складываются экскурсионные (необязательно писательские) поездки? Озирание поверхности, специально для тебя украшенной; бег за многознающей дамой, выставляющей над головой табличку с названием группы; раз, два — спешно складывается набор обязательных для данного места впечатлений. Дубликаты оных — в ларьке, изображающем деревенский сруб. Закупили пачками глянцевые открытки — и по домам.

Тут, конечно, все не так просто и грубо, мы на особой экскурсии, однако общий ход действия тот же.

Я всегда в таких случаях стараюсь отойти в сторону, дождаться момента, когда виды-открытки съедут со своих мест — зачем они мне? Мне подавай не плоскости, но полное пространство. Только вот беда: пока не складывается пространство, здесь все как будто по отдельности плывет или разбегается стаей блестких рыб.

Этот предусадебный беспорядок для меня тем более непереносим, что я приехал сюда, держа в голове идеальную машину толстовского текста, чертеж романа, собранного сферой, сжатого до одного мгновения. Где тут сфера, где машина? Окрестности рассыпаются на мелочи, точно с (давно уехавшей толстовской) машины валятся ненужные вещи.

Из дома отдыха в усадьбу

Если из гостиницы (пустоватого, плосковатого писательского улья) идти в усадьбу пешком, самый удобный путь получится через больницу. Задами — мимо пестрых одноэтажных строений, не то сараев, не то котельных, или схожего скромного вида лечебных корпусов, мимо частных чьих-то палисадничков, обведенных сеткой-рабицей, за которой копошатся куры и единственный на всю округу голосистый петух.

Тайный, будто бы для посвященных, семейный путь.

Тут является тема некоей цеховой фамильярности: писатели в гостях у Толстого — они тут свои, почти родственники. Им открыты тайные тропы, им поет больничный петух, им позволено больше, нежели обычным экскурсантам. Им иначе открываются разбросанные как на (толстовском) жертвеннике потроха пейзажа.

Толстой — их жрец; глаза их влажны, сердца трепещут, со всех ветвей на них отрясает живые слова главный толстовский месяц сентябрь. В этом есть свое правило: писатели соединяют разрозненные виды места клейким, бесконечно льющимся текстом. Они не столько смотрят, сколько слышат, большей частью сами говорят и тем, похоже, спасаются от дробности картины — их сводный текст утешительно слитен. И Ясная для них слитна; наверное, она даже стремится к подобной не визуальной, но вербальной слитности.

Они композиционно нужны друг другу: писатели и Ясная Поляна.

Занятная тема. Но мне-то каково? Себя я никак не могу причислить к счастливому писательскому племени, и оттого в их священных словорощах остаюсь как будто за стеклом, на ощутимом расстоянии. Что делать? Архитектор, холодный наблюдатель, неслух — остается смотреть. Смотрю.

Больница. Возле главного двухэтажного корпуса стоит, прислонен с торца к стене, большой бюст Толстого. Наверное, так и нужно в этом внутреннем семейном пространстве. Тут он уместен.

Все-таки хорошо, что Толстой не в полный рост, не сидящий; еще хорошо, что дверь, возле которой стоит бюст, не приемный покой, а то вышло бы — сидит дядя с бородой, ждет очереди на прием. Чисто выбеленный, так, на вид, здоровый — нет, он тут не для лечения, скорее, для оздоровления духа.

Больница мне понравилась.

После асфальтовой, сухой и шершавой, петли дороги (внутри петли — пожарный пруд) выхожу в открытое, сквозящее пространство. Широкое шоссе. Мимо катят автобусы с паломниками.

Вот он, парадный въезд в Ясную: вдоль большой трассы[7] на подъезде к усадьбе выстроились слева и справа широко расставленные, писанные маслом виды.

Слева на небольшом подъеме в кружевах дерев прячутся невысокие строения; главное из них — школа, она стоит выше остальных, к ней ведет лестница, на верхней площадке которой помещается (очередная, белая) статуя Льва Толстого. От этого вид школы, несмотря на всю ее скромность, обретает монументальные, гордые черты.

Почему-то, глядя на нее, я вспоминаю, как в Москве смотрит на Кремль знаменитый дом Пашкова.

Тогда напротив нее должен быть здешний кремль — так и есть: справа, от самой обочины дороги медленно вверх поднимается очень пологий, правильно округлый «Боровицкий» холм.

Как будто поверхность земли раздвигает необъятный шар-монгольфьер: вот-вот откроется верхушка малой планеты. Самая-самая верхушка; окружность почти незаметна. Но ощущение определенное: здесь растет особого рода сфера. Пологий холм, он же полюс скрытой планеты, весь зарос лесом.

По приближении выясняется, что лес огорожен высокой парадной решеткой, и вообще это не лес, а парк: между стволов угадываются дорожки, затем проступают широкие ямины глазниц — в них прячутся пруды; отсюда, с дороги, воды не видно. Этот «кремлевский» холм, вершина таинственной планеты, этот с закрытыми глазами парк и есть Ясная Поляна.

Строений пока не видно.

…Я стараюсь отвлечься от скороговорки экскурсовода, для того и выдумываю местные «дом Пашкова» и «кремль»: нужно сменить ракурс, иначе так и останешься в кругу готовых глянцевых открыток. Они, конечно, хороши, эти открытки, но мне почему-то необходимо заглянуть за них; понятно, почему — я знаю (подозреваю, что знаю) «главный секрет» Толстого. Я приехал в гости к большому фокуснику, который огородил себя стеной из бумаги, теперь обратившейся частоколом открыток, которые к тому же все аккуратно подписаны — открытки-тексты.

Но я уже отметил кривизну «кремлевского» холма: его пологий очерк — слишком пологий, чтобы поместиться на одном снимке, — неудобен для выставки фото; то и дело плоские прямоугольники съезжают по склону с положенных мест, обнажая изнанку Ясной — студенистое тело планеты, едва удерживаемый чугунной оградой рыхлый кремлевский холм.

Белые башни ворот качаются, перескакивая мгновенно с одной открытки на другую, их слоновьи ноги, осыпая побелку, переступают неслышно по наклонному языку асфальта.

Они и в самом деле хороши; теперь понятно, откуда взялся этот белый (бумажный) стиль, в котором выстроены больница и школа: обе списаны с этих двух башен.

VII

Дальше я заблудился. Сразу, едва вошел.

С одной стороны, произошел какой-то анекдот: архитектор заблудился (в трех соснах, четырех домах). Стыдно, ей-богу, мог бы заранее разобраться в плане усадьбы.

С другой стороны, нужно как-то оправдаться — я разбирался в другом, метафизическом толстовском плане. Невидимом, потустороннем, который в иных случаях важнее реального.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 23
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Лёвушка и чудо - Андрей Балдин бесплатно.

Оставить комментарий