Пуля - Георгий Ланской

Я успел войти в квартиру и зажечь в прихожей свет. Я успел увидеть на кухне перевернутый стол и тело отца, а потом кто-то ударил меня по голове. Боль молнией рассекла мои мозги. Падая в звенящую пустоту, я успел сообразить, что у Лехи не было времени уехать из города…

…Чеченцев было слишком много, это капитан Кузнецов понял довольно быстро, когда он сам и крохотная горстка его бойцов оказались отрезанными от расположения части на вершине небольшой горы. Место для засады "черные" выбрали идеальное: справа обрыв, слева отвесная скала, впереди и сзади смерть. А бойцов было всего трое, не считая самого Кузнецова. Здоровенный дембель Рафик Галикберов был невозмутим и лишь сосредоточенно вертел головой по сторонам. Рыжеватый "черпак" Миша Николаев трусовато жался к скале и озирался по сторонам, непрерывно пуская газы, что дико раздражало Кузнецова. Третьим был Сева Тулин, совсем пацан, отслуживший от силы полгода. Тулин числился в снайперах, но в боях побывать еще не успел. Сегодня Кузнецов взял этих троих с собой и отправился в город, дабы кое-что купить. Николаев, если честно, напросился сам, а потом всю дорогу ехидненько измывался над "духом" Тулиным, пока Рафик не приказал ему заткнуться. Однако даже после этого Миша не угомонился, бросая реплики, которые ему самому казались чрезвычайно остроумными. Тулин стоически терпел и только презрительно усмехался. Кузнецов почувствовал, что ему нравится этот маленький худенький паренек, тащивший огромный вещмешок без единого слова жалобы.

"Черные" окружили их на полдороги. Еще в городе Кузнецову казалось, что за ними постоянно следят десятки настороженных глаз, но прежде ему никогда не приходилось попадать в засады. Капитан наивно понадеялся, что судьба его хранит. На этот раз судьба по всей вероятности уснула.

И вот теперь они остались вчетвером, зажатые на неудобной тропинке. И выхода не было. Надо было пробиваться с боем или ждать подмоги. Кузнецов передал по рации координаты, практически крича в "Тантал". Автоматная очередь чиркнула прямо над головой. На Кузнецова посыпалось каменное крошево. Николаев по-бабьи взвизгнул и упал на землю, прикрывая голову руками. Галикберов, укрывшийся за большим валуном, палил по "черным" короткими очередями, отчаянно матерясь. Кузнецов оглянулся по сторонам, ища Тулина и не сразу его заметил. Паренек забился в какую-то крохотную щель между камнями и целился из своего АКС в невидимую Кузнецову цель позади них. Через пару секунд его автомат выплюнул длинную очередь выстрелов. Кузнецов с удивлением услышал совсем рядом длинное проклятие на чужом языке, крик и шумное падение вниз со скалы. Их окружали.

Кузнецов пнул Николаева в бок. Тот поднял голову, и капитан увидел совершенно ополоумевшее лицо.

— Вставай, урод, а то я тебя сам пристрелю, — пригрозил Кузнецов. Николаев отчаянно замотал головой, Кузнецов пнул его еще раз. Миша поднялся, дрожащими руками поднял свой автомат и, пригибаясь, пополз на подмогу к Галикберову. Кузнецов подбежал к краю каменистой тропинки, где Тулин длинными очередями сдерживал отряд чеченцев. АКС паренька ненадолго смолк, у Севы кончились патроны. Тулин мгновенно отшвырнул пустой магазин, вытащил из подсумка новый, передернул затвор и вновь нажал на курок. Кузнецов увидел, как из-за валуна выглянула голова со спутанными черными волосами. Капитан выпустил в том направлении короткую очередь, практически не целясь. Голова исчезла. Капитан понял, что промахнулся. Тулин повернул голову и посмотрел на него. Лицо Севы было злым.

В этот момент позади что-то бабахнуло. Кузнецова и Тулина засыпало мелкими камнями, землей и лохмотьями травы, выдернутой из земли. Кузнецов обернулся. Рафик, скорчившись, валялся на земле, держась руками за живот. Из-под пальцев у него текла кровь. Николаев лежал на спине, вытаращив в небо свои белесые глаза. Изо рта текла густая темно-красная струйка. Миша был мертв. Тулин короткими перебежками достиг валуна, оттащил Галикберова в сторону и посмотрел на Кузнецова. Взгляд был холодным. Рванув на Рафике китель, Сева приложил к ране сложенный в несколько раз бинт, который достал из кармана. Рафик взвыл от боли. Тулин прижал его руки к ране, не особо церемонясь.

— Держи так, не отпускай, а то сдохнешь, — прорычал он и, заняв недавнюю позицию Рафика, начал стрелять. Рафик послушно прижал бинт к ране. Кузнецов зорко оглядывался по сторонам, время от времени выпуская короткие очереди по появляющимся чеченцам. Патронов осталось мало. Со стороны Тулина появился человек в потрепанном камуфляже и замахнулся рукой. Тулин выстрелил, и граната в руке чеченца взорвалась прежде, чем тот успел ее бросить. Последний магазин Миши Николаева делили по-братски, на двоих, выщелкивая патроны. Тулин стрелял одиночными, экономя и старательно целясь. Однако чеченцы не стремились высовываться. Сколько их осталось там, с обеих сторон, не знали ни Кузнецов, ни Тулин.

Автоматные очереди ударили после двух часов осады со стороны части. Поначалу Кузнецов подумал, что на подмогу к "черным" пришли другие и только потом, когда чеченцы стали стрелять в другую сторону, а потом и вовсе затихли, понял, что пришли свои. Сева повернулся к Кузнецову и оперся о валун спиной, с наслаждением вытянув ноги. На грязном лице с посеревшими губами не было никаких эмоций. Глаза были тусклыми и мертвыми.

— Живы? — раздался голос позади. Это был прапорщик Вяхирев, вместе с десятью бойцами. Они быстро подавили сопротивление чеченцев и даже взяли в плен двоих. Тулин медленно поднялся с земли.

— Мишу убили, а Рафик ранен в живот. Сам не дойдет, надо его отнести, — сказал он, поднимая с земли автоматы Галикберова и Николаева.

Голос Тулина был странным, лишенным интонаций, словно эти слова произнесла машина. Солдаты оторопело смотрели, как Сева на подгибающихся ногах подошел к двум пленным, стоящим на коленях с руками на затылке. Два взрослых мужика, с заросшими лицами с ужасом смотрели на худенькую фигурку в пыльном камуфляже, на мальчишеское лицо с глазами старика. Не сговариваясь, они упали Севе в ноги, бормоча молитву на своем языке.

— Ну, ты крут, Пуля, — произнес один из бойцов, с уважением глядя на Севу. Тулин не ответил, но взгляд, который он бросил на пленных не предвещал ничего хорошего…

Мне снилось, что моя голова — стеклянный аквариум, набитый погремушками. А еще, что этот аквариум трясут все, кому не лень. Весь мир вокруг меня был заполнен какофонией звуков, которые странным образом сочетались с могильной тишиной и холодом.

Мне было холодно, меня тошнило, мне было сыро и как-то неуютно. Даже с перепоя прежде я не испытывал таких ощущений. Правда, пить я не люблю, разум за телом не успевает. Еще меня преследовал странный запах, который ассоциировался с больницей. Запах спирта, лекарств и чего-то еще, такого знакомого и неприятного. Рядом со мной лежало что-то холодное и липкое, которое премерзко воняло, от чего тошнота только усиливалась. Спина совершенно онемела, точно я лежал на льду.

Я открыл глаза. Надо мной был потолок. Самый обычный потолок с мокрыми пятнами, весь в синюшных разводах и с громадными гирляндами паутины. Тусклый свет одинокой лампочки был не в силах развеять темноту. Стены были выкрашены в мерзкий синий цвет. На окне чахнул жалкий фикус. У стены стоял колченогий стол со стеклянными пробирками, блестящими медицинскими инструментами и кипой разных бумаг. В углу находился абсолютно пустой стеклянный шкаф, и только на его нижней полке одиноко скучала здоровенная бутыль с гордо выведенной надписью "спирт". Значит, я все-таки находился в больнице. Только вот палата была какая-то странная. Темная, сырая и больные лежали тихо, словно неживые, и почему-то по двое. Да и кровати подозрительно напоминали столы. Это мне не понравилось. Я повернул голову, чтобы узнать, кто лежит в паре со мной, и едва не скончался на месте.

Моим соседом был самый настоящий труп. Абсолютно голый мужик с изуродованным лицом и культей вместо левой руки. На синей груди красовалась еще более синяя татуировка голой женщины и подпись "Не забуду мать родную". Я попытался приподнять голову. С третьей попытки мне удалось это сделать.

Это была не больница. Это был морг. Покойники вповалку лежали на столах по два, по три. В центре на узком столе, лежал покойник, со вскрытой грудной клеткой. Самым примечательным в этой картине было полное отсутствие головы трупа. Шея выглядела так, будто голову отхватила акула. На животе покойного валялся самый обычный бутерброд с колбасой с откушенным краем. На полу валялась бутылка из-под водки. Я мотнул головой, дабы отыскать своему взору что-то более приятное. Взгляд немедленно наткнулся на листок, прикрепленный к стене. Там каллиграфическим почерком красной тушью был выведено: "Каждый человек по-своему красив изнутри. Копирайт патологоанатом Сидоров." "Смешно, — подумал я — до усрачки."